Франсин Риверс - Руфь. Непреклонная Страница 2

— Ты должна поддерживать свои силы, Руфь, — мягко сказала мать. — Ты такая худая.

— Может быть, немного попозже, матушка.

— Вчера на базаре я разговаривала с матерью Орфы. Было сделано все возможное?

Не находя в себе силы ответить, Руфь кивнула головой. Ноеминь, утверждая, что надежда есть всегда, продолжала молиться. Они обе молились. Молитва стала их привычкой.

— О, моя дорогая. Я очень переживаю из-за того, что тебе приходится проходить через такие страдания, — мать придвинулась к дочери и обняла ее. Какое-то время она молчала:

— Что ты будешь делать, когда он умрет?

От такого прямого и грубого вопроса глаза Руфи наполнились слезами.

— Я буду скорбеть. Буду утешать Ноеминь. А что еще — не знаю. Я не думаю сейчас об этом.

— Но ты должна подумать.

— Матушка, — протестуя, тихо произнесла Руфь и всхлипнула, закрыв лицо руками.

Но мать не унималась.

— Я до сих пор не спрашивала тебя об этом, чтобы еще больше не огорчать. Я знаю, как ты любишь Махлона. Если бы твой отец не любил тебя так сильно, то он потребовал бы, чтобы ты вышла замуж за Касима, и ты бы сейчас так не страдала. Отец хочет, чтобы ты знала: мы с радостью примем тебя. Ты знаешь, как я люблю, когда ты здесь, со мной, хотя бы на короткое время, Ты не должна оставаться с Ноеминью, если Махлон умрет. Возвращайся к нам.

Руфь опустила руки на колени и сквозь слезы посмотрела на мать.

— Как я могу оставить Ноеминь после всего, что она пережила? У меня есть обязательства перед домом моего мужа. Ты знаешь это.

— Ноеминь будет первая, кто посоветует тебе вернуться к нам. Ты считаешь, она захочет остаться здесь после смерти своего последнего сына? Она вернется домой, к своему народу.

Эти слова, как острое копье, пронзили сердце Руфи. Мать говорила так, будто Махлон уже умер, а о Ноемини не стоило и вспоминать.

— Я должна идти.

Руфь поднялась.

Мать схватила ее за руку.

— Нет, прошу тебя, выслушай меня. Муж Ноемини с охотой принял наши обычаи и стал одним из нас, а твоя свекровь всегда держалась в стороне. Она до сих пор одевается как еврейка. Она никогда не ходила в наши храмы и не принесла ни одной жертвы ни одному нашему богу. Возможно, именно поэтому она и страдает. Наши боги гневаются на нее.

— У нее есть свой Бог.

— О да, и чем Он хорош? Что Он дал ей, кроме нищеты и горя? — мать сделала широкий жест рукой. — Оглянись вокруг, дочка. Посмотри, как боги Моава благословляют нас. Посмотри на роскошь, которая окружает нас благодаря нашей вере.

— Но вы с отцом никогда не бываете довольны, матушка.

Глаза матери потемнели.

— Я довольна.

— Тогда почему же вам всегда хочется иметь еще больше? А для Ноемини материальное богатство не имеет никакого значения.

Мать в гневе отпустила руку дочери.

— Конечно, не имеет. Как богатство может иметь значение для того, кто никогда не владел им?

— Ты не понимаешь, матушка.

— Я понимаю, что ты отвернулась от богов своего народа, чтобы поклоняться ее Богу. Вернись к своим богам, Руфь. Оставь этот дом скорби и возвращайся к нам.

Вернуться к родителям — вернуться к чему? Ее отец и мать всегда были недовольны. Чем больше отец накапливал добра, тем больше ему хотелось. Его аппетит разжигался все больше и больше. Ничто не удовлетворяло его. А матери через несколько дней надоест это золотое ожерелье и захочется чего-нибудь новенького, чем можно было бы похвастаться.

Ноеминь хвалилась только Богом Израилевым. Обращаясь к Нему в молитве, она обретала спокойствие даже в повседневной суете, окружавшей ее.

Боже, о, Боже, помоги мне! Я многого не понимаю. Я не знаю, как ответить своей матери. Слышишь ли Ты голос перепуганной моавитянки? Я не хочу, чтобы моя вера умерла, если Ты заберешь у меня Махлона. Слова матери, словно острое копье, пронзают мое сердце. Защити меня!

Руфь разрыдалась.

— Мы знаем, ты должна до конца оставаться с Махлоном. И мы понимаем, что тебе захочется остаться с Ноеминью на несколько недель, чтобы утешить ее. Но потом приходи к нам, любовь моя. Возвращайся в отцовский дом, где твоя жизнь будет гораздо легче. Любой поймет тебя. Ноеминь любит тебя. Она так же, как и мы, желает тебе самого лучшего. Нет никакой необходимости жить в нужде. Ты молода и красива. Перед тобой вся жизнь.

Но Руфь не могла представить свою жизнь без человека, которого любила, и без свекрови, которая открыла перед ней свое сердце. Как она могла выполнить свой долг перед Ноеминью, оставшись с ней всего лишь на несколько недель? Долг — это не единственное, что связывало их. Была и любовь. Не только любовь друг к другу, но любовь к Богу, в Которого они верили.

— Я не могу бросить Ноеминь.

— Но как же твоя собственная семья? Твой отец? А я? Приходи домой, Руфь. Пожалуйста, возвращайся к нам. Могу ли я видеть, как ты живешь в такой бедности, когда…

Руфь почувствовала, как ее сердце разрывается между любовью к родителям и любовью к свекрови и Орфе. Если Махлон умрет, сможет ли она отвернуться от Ноемини и невестки и уйти прочь? Сможет ли она вернуться к прежней жизни склониться перед изваяниями, изображающими богов ее матери и отца, богов, в существование которых она больше не верила? То, что связывало ее с Ноеминъю, было глубже, чем просто родственные связи. Так получилось, что Руфь приняла веру своей свекрови в невидимого Бога. Она уже говорила отцу и матери о своей новой вере, и в ответ услышала их смех. «Как ты можешь верить такой чепухе? Невидимый Бог?» Руфь очень сильно любила своих родителей, но не могла отвернуться от Ноемини и той истины, которую узнала благодаря ей.

— Махлон, Ноеминь и Орфа — это моя семья, матушка, точно так же, как твоей стала семья отца, когда ты вышла за него замуж.

Лицо матери сморщилось, из глаз потекли слезы. Руфь обняла ее.

— Ты знаешь, я люблю тебя, матушка. Я всегда буду любить тебя. Но я должна поступать справедливо.

— Это несправедливо! Ты просто погубишь свою жизнь!

Руфь видела, что мать не желает понять ее. Все изменилось в жизни Руфи, и никогда уже не повторится то, что было раньше, когда она еще ребенком жила в доме своего отца. Теперь она женщина, у нее есть муж, свекровь и определенные обязательства перед ними. Ее жизнь больше не принадлежит ей. Даже если бы и принадлежала, то разве приняла бы она другое решение?

О, Господи, дай мне силы. Я как разбитый сосуд, из которого вытекло все масло.

Она должна была сказать своей матери правду. С ее стороны будет нечестно оставлять ей какие-то ложные надежды.

— Я не брошу Ноеминь, матушка. У тебя есть отец. У тебя есть мои братья с их женами, мои сестры со своими семьями. Если Махлон умрет, с кем останется Ноеминь?

— С ней будет Орфа, — упрямо заявила мать. — Пусть она остается с Ноеминью.

Орфа не верила в Бога Израилева. Она до сих пор поклонялась идолам и курила фимиам Астарте.

— Орфа добрая, она любит свою свекровь, но она не разделяет ее веру.

Глаза матери потемнели от гнева.

— Почему ты так упорствуешь в вере в этого невидимого Бога после всего, что случилось? Это несправедливо, что ты жертвуешь своей жизнью ради этой злосчастной семьи! Если Ноеминь решила уйти, пусть уходит!

Руфь не хотела снова начинать спор о том, во имя чьего бога строятся более величественные храмы или проводятся более роскошные и усердные службы. Она отодвинулась от матери и поднялась.

— Махлон нуждается во мне. Я должна идти.

Мать встала вместе с дочерью и с плачем проследовала за ней до дверей.

— Руфь, пожалуйста, подумай как следует о том, что собираешься сделать. Я прошу тебя! Не губи свою жизнь!

В душе Руфи боролись разные чувства. Любовь… сожаление… раздражение… смущение. Она обернулась и стремительно обняла мать.

— Я люблю тебя, — сказала она дрогнувшим голосом. — Скажи отцу, что я люблю его.

Руфь отпустила мать и поспешно вышла.

Быстро проходя по узким городским улицам, Руфь закрыла лицо шалью, чтобы прохожие не видели ее слез.

Когда садится солнце и вместе с появлением звезд и луны в сердце воскресают воспоминания, горе становится особенно острым. Улицы Кирхарешета опустели, все разошлись по своим домам и теперь спали, а в голове Ноемини продолжали шуметь мысли, она сидела на краю своей постели, прислонившись спиной к холодной каменной стене своего маленького дома. Она чувствовала себя одинокой, хотя в нескольких шагах от нее спали ее любимые невестки. Горе истощило их силы. Каждая потеряла своего мужа, сначала Орфа, а потом и Руфь. Но они никогда не ведали большего несчастья — утраты детей, потому что не имели их.

Мои сыновья мертвы! Мои сыновья, о, мои сыновья… Ноемини хотелось кричать от боли, но ради молодых женщин, спавших рядом с ней, она сдерживала свои чувства.