Павел Безобразов - Император Михаил Страница 2

— Добро пожаловать, — ответила девушка и, слегка кивнув головой, встала в угол и опустила глаза.

Михаил допил вино, взглянул на Анастасо, покраснел, взглянул на Александра, считавшего деньги, опять посмотрел на Анастасо, не поднимавшую глаз, и никак не мог начать разговора. Ему хотелось рассказать очень многое, но он не знал, с чего начать, и, главное, его смущало присутствие трактирщика.

— Чего вы молчите? — проговорил Александр, зевнув. — Я молчу потому, что мне спать хочется. Вы бы в ту комнату пошли, а я здесь прилягу.

— Пойдем, — почти шепотом сказал Михаил, и молодые люди, откинув занавеску, отделявшую трактир от жилой комнаты, вышли.

II

— Как ты живешь, прелестная Анастасо? — спросил Михаил, когда молодые люди остались вдвоем.

— Плохо, Михаил, — ответила молодая девушка. — Разве ты не видишь, что глаза мои заплаканы? Всему виной отец. Конечно, мы должны иметь почтение к родителям и повиноваться им, но всегда ли?

— Думаю, что всегда. Разумеется, если отец приказывает что-нибудь противозаконное, тогда можно ослушаться.

— Вот то-то и есть. А ты не можешь себе представить, что отец хочет сделать со мной. Вчера приходил к нам Петр Иканат, знаешь, тот скверный человек, которому ноздри вырвали за какое-то преступление. Его присылал богатый генуезский купец Руфини; он заходил к нам раза два и видел меня. Отец долго шептался с этим Петром и потом велел мне поговорить с ним. Он был пьян, от него страшно пахло вином и жутко было смотреть на его багровое лицо и выпученные глаза, говорил он несвязно, но долго. Далеко не все поняла я, на каждом шагу он повторял, что я красива, что Руфини богат. Я отказалась продолжать эту беседу, просила отца прогнать его. Он ушел, но сказал, что скоро вернется. Отец, вместо того, чтобы заступиться за меня, стал ругать меня. По его словам, я гордячка, которой суждено умереть в нищете…

У молодой девушки навернулись на глаза слезы; она отошла в сторону и закрыла лицо руками.

Михаил подошел к ней, обнял ее и сказал:

— Не печалься, милая Анастасо, скоро настанут лучшие времена. Я выйду, наконец, из бедности, и тогда, о, тогда… Слушай, что я скажу тебе. Мой брат Иоанн определяет меня на службу. Мне дадут чин протоспафария и тогда меня будут звать во дворец на царские пиры, сам царь будет выдавать мне ругу[4]. Ведь, это только начало, а кто знает, что ждет меня впереди? Послушай, я видел сон, странный сон. Я видел, даже страшно вымолвить, будто я сижу на троне, будто вокруг меня море голов, головы эти склонились, а за мной какие-то люди с секирами, с копьями…

— Ох, страшен твой сон! — прервала его Анастасо. — Не к добру он.

— Да что же тут недоброго? Это значит только, что не век мне оставаться в неизвестности.

— Тем хуже для меня. Ты будешь важным сановником, не станешь тогда заходить в наш трактир и забудешь Анастасо.

— В трактир ходить, конечно, не буду, но тебя я никогда не забуду. Да разве можно забыть тебя, твои глаза, всю твою пленительную красоту? Кто хотя бы раз видел тебя, у того твой образ навек запечатлелся в душе. Нет, милая Анастасо, ты красива, как небо, твой взгляд, что лучи солнца, — никому, никому не отдам тебя!

— Да и некому отдавать меня, Михаил; кто женится на дочери презренного трактирщика?

— Это правда. Но я придумал одну вещь. Тебя может удочерить кто-нибудь, тогда уже ты не будешь Анастасо, дочь трактирщика Александра, а будешь дочерью какого-нибудь титулованного лица.

— Таких сумасшедших нет, которые бы сделали подобную глупость.

— Неопытна ты, Анастасо. За деньги чего не сделают, — лишь бы было золото, оно все может. Поверь, когда я буду знатен и богат, все переменится, и тогда ты узнаешь, что я могу сделать.

В соседней комнате послышались шаги.

— Это, должно быть, он, — сказала Анастасо, побледнев, и прижалась к Михаилу.

— Кто он?

— Да Петр, — шепнула девушка.

— Сиди здесь, я пойду посмотрю.

Михаил вышел в трактир и действительно увидел перед собою Петра Иканата, которого все знали в Константинополе. В его зверской физиономии было что-то страшное, а изуродованный нос наводил ужас.

— Что тебе нужно, Петр? — спросил Михаил.

— А тебе что нужно? — проговорил Петр грубым голосом.

— Александр спит и просил меня побыть здесь вместо него, если придет кто-нибудь.

— Ну, ты не можешь сделать то, что мне нужно от Александра.

— А, может быть, и могу… Скажи, зачем пришел?

— Говорят тебе, не можешь. Во-первых, он всегда подносит мне вина и денег за это не берет.

— Ну, так что же? На, пей! — Михаил протянул ему полный кубок. — Да смотри, какое вино, маронское, самое лучшее.

Петр выпил с жадностью, но, все-таки, не хотел сказать, зачем пришел. Однако, после второго кубка язык его развязался:

— Александра-то мне, пожалуй, и не надо, а хочу я пробраться к его дочери Анастасо.

— Ее нет, она пошла в деревню, к тетке, и пробудет там дня три.

— А ты откуда знаешь?

— Да мне Александр говорил.

— Ты врешь, может быть, — зачем тебе знать, что делает Анастасо?

— А тебе зачем?

— Мне поручение дано, могу нажить кругленькую сумму, а это по нынешним временам не помешает.

— Не понимаю.

— Чего притворяешься? Дело известное, и тебе, должно быть, знакомое. А, впрочем, у тебя денег нет.

— Есть или нет, а ты скажи, что тебе от девушки нужно?

— Мне-то ничего не нужно, а вот одному богачу нужно, и не что-нибудь, а все.

— Ну, теперь понимаю. Дело хорошее, желаю тебе успеха. Только сегодня все равно ты ничего сделать не сможешь. Анастасо дома нет.

— Нет, так нет. Приду через три дня. У меня тут есть еще дельце поблизости, там полегче будет, упрямства такого нет. Прощай, я так твоего имени и не спросил; благодарю за угощение, когда-нибудь увидимся, может быть, я пригожусь тебе. Не забывай Петра Иканата.

С этими словами он ушел, и Михаил почувствовал облегчение. Он все время боялся, что Петр не поверит ему, пойдет в соседнюю комнату и увидит там Анастасо.

— Ушел? — спросила Анастасо, высовывая голову из-за занавески.

— Ушел, и в течение трех дней, по крайней мере, оставит тебя в покое.

— А дальше что?

— Дальше? Но зачем думать об этом? Слава Богу, что теперь все хорошо. Сядем, поговорим.

Молодые люди сели на кровать.

— Тебе хорошо со мною? — проговорил почти шепотом Михаил, привлекая к себе Анастасо. — Хорошо?

— Да, — ответила девушка. Она хотела сказать еще что-то, но не могла, потому что Михаил закрывал ей губы поцелуями. Жутко становилось девушке от этих объятий, испытываемых в первый раз. Ее охватило какое-то сладостное волнение, голова кружилась, она переставала понимать, что с ней происходит… Что-то упало в трактире, и она вдруг спохватилась, соскочила с кровати.

— А вдруг отец проснулся? Я слышала какой-то шум.

— Пустяки, — сказал Михаил, но, все-таки, пошел убедиться. Александр лежал на том же месте и храпел на всю комнату. — Александр, — закричал он, — проснись!

Но трактирщик даже не пошевельнулся.

— Мы в полной безопасности, — сказал Михаил, возвращаясь к Анастасо, — твой отец спит так, что его никакие демоны не в состоянии разбудить.

Он снова усадил Анастасо на кровать.

— Скажи мне, Михаил, как дается чин протоспафария? — начала она.

Но Михаил не хотел говорить, да он и вообще не был в состоянии вести связного разговора. От времени до времени вырывались у него отрывочные восклицания:

— О, как ты красива! Какие чудные глаза! Ты моя, я не отдам тебя!

Луна только что взошла и заглянула прямо в окно. На кровати лежала Анастасо, бледная, как полотно, с закрытыми глазами. Спиною к ней стоял Михаил, опершись головою о стену. Простояв так некоторое время в каком-то оцепенении, молодой человек как будто вспомнил что-то, подошел к Анастасо, поцеловал ее и молча вышел из комнаты.

В ту самую минуту, когда он проходил мимо трактирщика, тот проснулся. Он, увидев Михаила, спросил:

— Долго я спал?

— Нет, очень мало, — солгал Михаил. — Прощай.

— Погоди же, я не успел поболтать.

— Да о чем говорить?

— Вишь ты как возгордился! Скажи-ка, ты с Анастасо говорил?

— Да, то есть нет, два слова только, не успел. Тут посетитель приходил, я ему налил вина. На тебе за два кубка, — и он протянул трактирщику серебряную монету.

— Благодарю. Ты вот что, образумь ты мою дочку.

— Образумить… как ее образумить? Ну, я пойду.

Михаил шел домой в особенном настроении: ему и стыдно было чего-то, и сладко.

Холодный ночной воздух отрезвил его и он начал раздумывать, что же он должен делать? Жениться? — он давно этого хотел. Но жениться на дочери трактирщика — это позорно, это может сделать только какой-нибудь проходимец вроде Александра или Петра Иканата.