Катарина Причард - Крылатые семена Страница 2

— Но мы настояли, чтоб он взял нас с собой в Австралию, — сказала Пэт, словно это могло служить им оправданием в глазах Салли.

— Мы дали слово Эми, что отвезем Биллу письмо, — добавила Пэм.

— Мы слышали, что Эми умерла, — заметил Фриско, почувствовав, что разговор этот неприятен Салли, и решил прийти ей на помощь. — Как это случилось?

— Она поехала с одним знакомым кататься на машине, — с запинкой пояснила Пэт. — И у них произошла авария. Он был убит, а Эми сильно изувечена. Мы надеялись, что она выкарабкается, но она умерла неделю спустя.

— Бедняжка Эми, — пробормотала Пэм, — мы очень любили ее.

— Она была славная женщина, — решительно заявила Пэт. — Если бы не Эми, одному богу известно, что сталось бы с нами. Мы жили, как затворницы, в пансионе для молодых девиц, пока Эми не упросила отца, чтобы он взял нас к себе. А когда она узнала, что Пэм спит и видит быть художницей, она и тут уговорила отца, и Пэм позволили брать уроки живописи, а мне поступить на курсы журналистики. Эми замечательно к нам относилась, все для нас делала, точно мы были ее родные дочки. Она говорила, что никогда не следует жертвовать лучшим, что есть в жизни, ради так называемой «мишуры». С годами она поняла, что ей это не принесло счастья, и ей хотелось, чтобы вы узнали об этом, миссис Гауг.

Пэт просительно взглянула на Салли.

— В самом деле? — сухо заметила Салли. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. — Мы с Эми так давне стали чужими друг другу, что мне это уже безразлично.

— Неправда, мэм! — На веранду вышел Динни и стал позади скамьи, где сидели девушки. — Никому из нас это не безразлично. Конечно, Эми плохо поступила с нами, но мы не можем забыть, что она выросла здесь, на приисках. И какая же она была хорошенькая, какая затейница, когда была девушкой. Но после того как она сбежала с Пэдди Кеваном, она для нас все равно что умерла.

— Вы Динни Квин? — с интересом спросила Пэт.

— Я самый, — ответил Динни.

— Эми часто рассказывала о вас. Вы ведь были лучшим другом ее отца, правда? «Есть один человек, — говорила она, — у которого всегда найдется для меня доброе слово, — это Динни».

— А вы кто такая будете? — спросил Динни.

— Пэт Гэджин, а это — Пэм.

— Дочери Пэдди Кевана, — пояснила Салли.

— Мы вовсе не его дочери, — воскликнула Пэт, — хотя с малых лет принуждены были звать его отцом!

— Однако вы по-прежнему живете с ним?

— Мы могли бы уйти от него и сами зарабатывать, — отвечала Пэт, поняв намек миссис Гауг. — Но у нас есть достаточно серьезная причина не делать этого, да и, по правде говоря, нет никаких оснований с ним ссориться. Он никогда не тиранил нас и не придирался по мелочам, как большинство отцов. И он позволяет нам делать все, что мы хотим, и покупает все, чего бы мы ни пожелали, особенно с тех пор, как умерла Эми.

— После смерти Эми он как-то совсем растерялся, первое время во всяком случае, — подхватила Пэм. — Прямо на себя был не похож. Он очень любил Эми и, видно, чувствует себя одиноко без нее. Ведь любовь — это точно удар грома или землетрясение, своего рода стихийное бедствие, не правда ли? Я этого не понимала, пока не встретила Шона. Но теперь я точно знаю, что отец чувствовал к Эми. И с нами он последнее время очень предупредителен — готов сделать что угодно, только бы удержать нас при себе.

— Можете не рассказывать нам о Пэдди Кеване, нас это не интересует, — сказала Салли.

— Значит, вы не хотите иметь с нами ничего общего? — Голос Пэт дрогнул; что-то неумолимое чувствовалось в тоне миссис Гауг.

— Я никогда не прощу Пэдди Кевану зло, которое он причинил мне и моим близким, — сказала Салли.

— Эми говорила, что вы, возможно, не захотите с нами знаться, и сказала почему, — смущенно проговорила Пэт.

— Но при чем же тут мы, если наша мать вышла за него замуж и оставила нас на его попечении? — жалобно протянула Пэм.

— Пойдем отсюда, — сказала Пэт, вскакивая.

— О да, пойдем, пойдем! — Пэм тоже вскочила в стала рядом с сестрой.

— С нашей стороны было величайшей бесцеремонностью, миссис Гауг, явиться к вам без приглашения. — Салли стоило большого труда не поддаться обаянию молодости Пэт, ее порывистости и искренности. — Будь я на вашем месте, я питала бы точно такие же чувства к Пэдди Кевану. И вы на нашем месте тоже решили бы сначала свести с ним счеты, а уж потом расстаться. Бедная наша мамочка! Она считала его лучшим человеком на свете и, конечно, понятия не имела об Эми. Она поручила Пэдди опеку над нами и до нашего совершеннолетия оставила ему весь свой капитал — все до последнего пенни. Мы не собирались испытывать вашу доброту… мы хотели только выполнить данное Эми слово — повидать вас и Билла. До свидания.

— До свидания, — эхом повторила Пэм.

Они шли по дорожке, немного растерянные, несмотря на все свое умение держаться с небрежным высокомерием, и тут у самой калитки на них налетел Билл.

В рабочей куртке, с взъерошенными волосами, еще не успевшими просохнуть после наспех принятого душа, Билл Гауг все еще казался подростком — в глазах его то и дело вспыхивали задорные искорки. Он забежал к бабушке по пути с работы и был немало удивлен, увидев у нее в саду двух столь экзотических молодых особ. Эта встреча и зажгла искорки в его глазах. Поговаривали, что молодой Гауг далеко не равнодушен к чарам хорошеньких девушек.

— Скажите, вы не Билл? — спросила Пэм, задохнувшись от неожиданности.

— Каюсь, — улыбнулся Билл, — он самый.

— У нас письмо для вас, — отрывисто сказала Пэт, отказываясь замечать его дружески-вопрошающий взгляд, на который еще полчаса назад она ответила бы кокетливой улыбкой.

Теперь Пэт знала, что стоит ей вынуть письмо от матери Билла Гауга, как он сразу поймет, кто она такая, и с лица его сбежит это дружелюбное выражение, уступив место той же непреклонной враждебности, что и у миссис Гауг. А ей не хотелось этого. Во всяком случае не сейчас, когда еще не прошла обида от сознания, что презрение и вражда этих людей к Пэдди Кевану падут и на ее голову. Нет, только не сейчас, когда Билл смотрит на нее с такой милой улыбкой и в глазах у него эти задорные искорки, не сейчас, когда все в ней потянулось к нему под действием его взгляда.

Пэм была немало удивлена, когда Пэт, достав письмо из нагрудного кармашка жакета, подала его Биллу и, ни слова не говоря, пошла прочь. «Откуда у Пэт этот сухой, неестественный тон? — подумала Пэм. — Они ведь совсем не так представляли себе эту встречу».

Внезапно, словно что-то вспомнив, Пэт круто обернулась.

— Нам надо будет как-нибудь еще раз повидаться с вами! — крикнула она Биллу, остановившемуся на дорожке, чтобы прочесть письмо. И добавила: «По очень важному и строго секретному делу. Миссис Гауг не хочет, чтобы мы приходили сюда, — значит, придется встретиться где-нибудь в другом месте».

— Хорошо. — Погруженный в чтение, Билл вряд ли сознавал, что говорит.

— Организацию этой встречи я беру на себя! — крикнула Пэт. Ликующие нотки в ее голосе вывели Билла из задумчивости. Он удивленно посмотрел ей вслед, недоумевая, почему она употребила именно это слово. — И прошу запомнить: мы не дочери Пэдди Кевана!

Девушки повернулись и пошли прочь; до Билла донесся их приглушенный смех. «Ну совсем как два спугнутых попугая», — подумала Салли, глядя им вслед, когда они, вынырнув из-за кустов свинцовки, зашагали по дороге, окутанной предвечерней золотистой дымкой.

Глава II

— Слыхали? Сэр Патрик Кеван пожаловал на прииски, — прогудел Тэсси Риган, лукаво ухмыляясь.

— И девчонок своих привез с собой! — выпалил Тупая Кирка с таким видом, точно речь шла о чем-то очень забавном.

Наступило неловкое молчание. Все знали, что Пэдди Кеван не предмет для разговора в присутствии миссис Гауг. Приятели сконфуженно переглянулись и прикусили язык.

Чтобы рассеять всеобщее замешательство, Билл перевел разговор на ларкинвильскую золотую лихорадку.

— Что тут рассказывать, никто из нас не разбогател в Ларкинвиле, Билл, — сказал Динни.

— Ну, я знаю кое-кого, кто неплохо там поживился, — возразил Дэлли.

— Черт возьми, — глаза Динни заблестели, а глубокие морщины, бороздившие его лицо, собрались в улыбку. — Когда я получил телеграмму от Мика Ларкина: «Совсем скрутило, поторапливайся, вези банки!», — я сразу понял, что он напал на что-то стоящее!

Они сидели на веранде у Гаугов, озаренные мягким отсветом какой-то особенно нежной на приисках вечерней зари, — Динни и его старые приятели — кто на скамейке, кто на ящиках, а Мари Робийяр и миссис Гауг — в ободранных креслах с продавленными сиденьями, стоявших тут с незапамятных времен. Отсвет заката постепенно тускнел, и скоро тьма окутала их сплошною пеленой.