Павел Саксонов - Приключения доктора Страница 2

Эти сухие цифры не просто впечатляют. Они — вопиют. Простой арифметический подсчет показывает, что на каждого из семерых ветеринарных врачей пришлось такое количество работы, исполнить какое столь малыми силами невозможно. Или, во всяком случае, исполнить надлежащим образом.

Разумеется, мы не хотим сказать, что полицейские ветеринарные врачи Петербурга работали плохо, не говоря уже о том, чтобы — спустя рукава. Ничего подобного! Напротив, мы — со всем почтением — отдаем этим людям заслуженное ими уважение. Но даже при этом мы не можем не сказать, что — разрываясь на части, хватаясь то за одну заботу, то за другую, имея как круг своих обязанностей непосильное бремя — нельзя, даже работая с полной отдачей, на износ, уследить за всем и не допустить роковых оплошностей или недосмотра.

В 1901 году ветеринарными врачами были выявлены: двести сорок одна заболевшая сапом лошадь у частных владельцев и семьсот двадцать лошадей из числа приведенных на продажу. Количество — никак не соответствовавшее реальной картине заболеваемости, так как сап буквально бродил по Городу, ежедневно и ежечасно угрожая здоровым животным и людям.

С людьми так и вовсе вышла не слишком забавная история.

Вообще — говоря строго и без шуток — сап чрезвычайно редко передается людям. Чтобы заболеть, нужно войти в прямой контакт со слизистыми выделениями больного животного, что в «обычных» условиях весьма затруднительно. И тем не менее, многолетние статистические наблюдения показывали: ежегодно — и в среднем, разумеется — в Петербурге заболевали пять человек. Объяснялось такое обстоятельство чрезвычайно просто: лошади, уже нехорошо себя ощущавшие и поэтому нервные, кусали своих владельцев или даже случайных прохожих. Укус — вполне вероятный способ контакта со слизистыми: со всеми неприятными вытекающими. Но пять заболевших человек на двухмиллионный город — капля в море: совершенно неразличимая и потому не волнующая. Пятерых ежегодных статистических бедолаг замечали полицейские отчеты, но обыватели — нет. И потому-то вот и приключился настоящий скандал: как раз в последнем до создания городского ветеринарно-санитарного надзора году.

1901 год по всем показателям выдался исключительно несчастливым для Градоначальства. На треть увеличилось количество пожаров. Возросло количество правонарушений. Больше чем обычно было зарегистрировано тяжких преступлений — убийств, грабежей, причинений серьезных телесных повреждений, — тогда как процент раскрытых из них, напротив, снизился. Осложнилась эпидемиологическая обстановка. Возникли проблемы с закрытыми для захоронений городскими кладбищами. Впервые за много лет появилась путаница с умершими, а рожденных оказалось если и не рекордно мало, то — совсем ничего. Естественный прирост населения замедлился, а наплыв иногородних — в принципе, всегда — основной источник прироста — стал угрожающим для благополучия уже укоренившихся в Городе людей: возросла нагрузка на рабочий сектор, усилившаяся конкуренция за рабочие места привела к неизбежным волнениям и всплескам активного недовольства[8]. Помимо этого — хотя и от этого только голова могла пойти кругом у кого угодно — Градоначальство по целому ряду вопросов вошло в прямую конфронтацию с городскою Управой: тут были и бюджетные разногласия, и некоторые из выводов организованных Управой комиссий, и собственно деятельность не слишком компетентного городского главы — Павла Ивановича Лелянова. И хотя обоих — что Градоначальника Клейгельса, что Главу Управы Лелянова — поддерживал лично император Николай, крепкого согласия между ними не было. Добавьте к этому покушение на министра просвещения Боголепова[9], уже назревавший коррупционный скандал[10], срыв целого ряда военных заказов, а также — публичность всего этого вследствие постоянного освещения в прессе, каким-то чудом прорывавшей заслон цензуры; добавьте и станет ясно: публика была подготовлена к взрыву.

Первопричиной для взрыва стала небольшая заметка во второстепенной газете: ее автор утверждал, что в столице началась эпидемия сапа. И не среди животных, чего еще можно было бы ожидать, а среди людей!

Автор, не вдаваясь ни в какие совершенно подробности, написал просто и без обиняков: ветеринарной инспекцией Петербурга зарегистрирован семнадцатый случай заболевания, что действительно намного превосходило среднестатистический уровень. Но скорее всего, эту заметку никто бы и не заметил, если бы один из чиновников Градоначальства — по случаю подписчик упомянутой газеты — не имел достаточной глупости рассказать о ней редактору Ведомостей[11]. А дальше — пошло-поехало!

В очередном номере Ведомостей появилось опровержение: мол, размещенная там-то и там-то информация действительности не соответствует, и потому мы просим панике не поддаваться. Читатель понимает: трудно найти более поджигательную именно к панике формулировку в официальном полицейском издании, нежели эта! Город моментально вспыхнул.

За несколько часов из конца в конец столицы распространились самые невероятные слухи. Находились даже такие, кто без тени сомнения на серьезных лицах утверждали, будто собственными глазами видели сновавшие по городу инфекционные кареты, в которые насильно усаживали заподозренных в болезни людей. Мол, и до нас сейчас доберутся: уж если и не прямо сейчас, то к обеду — точно!

Видеть на улицах инфекционные кареты и вправду было можно, но, разумеется, к перевозке заболевших сапом они не имели никакого отношения: в этих каретах — ровно как обычно — из дома в клинику или из одного стационара в другой перемещали опасных: дифтеритных, тифозных, заразившихся оспой или подхвативших корь и скарлатину. Как-никак, но за год таких опасных набралось без малого тридцать тысяч человек: чему же удивляться, что специально оборудованные кареты находились на виду?

Однако сам этот факт — возможность собственными глазами увидеть санитарный транспорт — играл на руку зловредным распространителям не менее зловредных слухов. Этот факт придавал весомость бескостным языкам и той ахинее, которую они мололи.

Уже к утру следующего дня ситуация накалилась настолько, что Николай Васильевич был вынужден собрать экстренное совещание. В какой-то страшный момент присутствовавшим на нем чиновникам даже показалось, что и сам Градоначальник вполне отдался паническим слухам — настолько мрачным он был и нерешительным. К счастью, тут же выяснилось, что — мрачность, причина которой понятна, оставим в стороне — нерешительность Николая Васильевича проистекала из осознания собственной беспомощности перед захватившей столицу паникой. Николай Васильевич понятия не имел, как можно выправить ситуацию и объяснить вконец обезумевшим людям, что никакой опасности для них не существует!

Все предложенные средства были одно другого хуже. И все они, понятное дело, были отвергнуты. Отвергнуто было — как нечто совсем уж вопиющее — и обращение к губернскому начальству с просьбой ввести в столицу войска: мало того, что за такое решение, будь оно выполнено, по головам не погладили бы решительно никого, так еще оно как раз и могло бы поставить окончательный крест на возможности мирно решить проблему. Время было уж очень неспокойным с политической точки зрения, да и сам Петербург — даже если забыть о разного рода политических поджигателях — не понял бы и не простил своему Градоначальнику такого решения. Однажды Город уже подвергся вторжению армии[12]; воспоминания об этом были вполне еще живы; одному Богу было ведомо, к чему могло привести повторение событий!

Николай Васильевич был вынужден признать: куда ни кинь, а всюду получался клин. Вот так и вышло, что проблему, начавшуюся с ничтожной газетной публикации, оставалось решать точно так же — настойчивыми газетными же опровержениями.

Чиновники Градоначальства — начиная с самого Николая Васильевича — засучили рукава, подняли всю возможную статистику… именно тогда она и была во всей своей масштабности опубликована впервые… заручились консультациями ведущих специалистов — их тоже привлекли для полемики — и начали методично — статьей за статьей — «обстреливать» как тех, кто по-прежнему распространял слухи об эпидемии, так и самих горожан, в эти слухи поверивших.

Время шло — проходили дни — и… этот, наиболее мирный, способ начал потихоньку приносить результаты. Вместо ораторов, несших прямо на улицах самую возмутительную ахинею, начали попадаться трезвые люди — с листками Ведомостей в руках, — а однажды такой трезвый человек набил физиономию «слухачу»: прилюдно, при стечении публики, каковая публика неожиданно разразилась аплодисментами! С этой минуты стало понятно, что Градоначальство из нелепой войны вышло победителем.