Исаак Гольдберг - День разгорается Страница 2

— Хлебца, тять!.. — прильнула девочка к отцу. — Дай хлебца!

Отец распоясался, скинул полушубок и стал возиться с железной печкой. Он сходил во двор, раздобыл щепок и каких-то досок. Он долго раздувал огонь и когда в печке загудело пламя, он обернулся к притихшим детям:

— Ладно теперь? Ишь, как зажаривает!

Ребятишки придвинулись к печке и затихли. Отец притащил с постели их одежёнку. Мальчик стал одеваться самостоятельно, девочку отец посадил к себе на колени и неумело начал натягивать на ее ножки рваные чулки.

Он одевал ее и приговаривал:

— Глянь, печка-то гудит! Тепло! А тут мы еще катанки на ноги взденем, платью бумазейную, совсем по-богатому станет!..

— А хлебца? — прикурнув к отцу и замлев от тепла, от ласки, спросила девочка.

— Хлебца я опосля достану...

— Опосля? — встрепенулся мальчик и подошел к отцу поближе. — Ты опять уйдешь?

— Да я, брат, ненадолго! — отводя глаза от мальчика, неуверенно ответил отец. — Совсем, парень, на какой-нибудь секунд!

— Обманываешь! — нахмурился мальчик. — Я знаю...

— Ну, ну! Экий ты маловерный!

Печка накалилась. От нее растекался густой жар. Она весело гудела. Мужик спустил с колен задремавшую девочку и потянулся за полушубком.

— Обманываешь! — повторил мальчик. Девочка проснулась и заплакала.

— Эх, беды с вами, ребятки! — огорчился отец. — Чистое горе! Да надо мне, слышьте, сходить! До зарезу надо... Обязанность такая... Несмысленыши вы, не растолкуешь вам... Вы не плачьте! Право, не плачьте! У меня там, коли обойдется ладно, я и обернусь мигом.

— Да-а! Уйдешь надолго, а нам одним.

— Не ходи, тять! Не ходи!

Ребята наседали, а мужик торопливо одевался и успокаивающе бормотал ласковые слова.

И так, в спешке, кой-как облаживая на себе полушубок и рассыпая нелепые и неуклюжие ласковые слова, он прошел к дверям и у порога вдруг нахмурился, потемнел и строго крикнул:

— Ну, не плакать! Ишь, разнюнились!.. Не плакать, говорю!

И быстро вышел. На мороз. На улицу, где уже светилось крепкое утро и где хлопали частые выстрелы.

Частые выстрелы весело хлопали. Дружинники сгрудились к баррикаде и настороженно слушали. Сначала они шутили и перекидывались бодрыми, веселыми возгласами. Сначала их почти забавляла новизна: выстрелы, которые лопаются где-то там, далеко, безвредные и безопасные. Но утро наливалось смутным светом и вместе с ним текла откуда-то тревога. И лица стали серыми, сосредоточенными, безулыбчивыми.

Павел зябко поводил плечами под стареньким ватным пальто. Он сидел на ящике и прижимал к себе винтовку, самую большую и самую редкую драгоценность всего отряда. Остальные дружинники, вооруженные разнокалиберными револьверами, ждали чего-то от Павла. Ждали и помалкивали.

Переложив с руки на руку винтовку, Павел встал:

— Нет у нас, товарищи, никакой связи с другими. Худо это.

— Конечно, худо, — согласился ближний дружинник.

— Не ладно... — подтвердили остальные.

— Надо наладить связь, — решил Павел. — Выходите, охотники... Двое, нет, лучше трое...

На короткое мгновенье возле баррикады стало тихо. Павел нахмурился: «Неужели струсили?» Но, разрушая его сомнение, со всех сторон вспыхнуло:

— Я!

— Я!..

— Я! Я! Я!

— Постойте! — повеселел Павел. — Этак вы всем отрядом уйдете! Так не полагается! Нужно не больше трех разведчиков...

К Павлу метнулись сразу человек десять. Расталкивая их, ближе всех протиснулся высокий парень в мятом картузе, из-под которого выбивались упрямые русые кудри:

— Первей всего — меня, товарищ!

— Ну, и меня! — перебил его низенький, пухлощекий подросток в гимназической шинели. — Я проберусь! Я ловкий!

Веселый, рокочущий бас перекрыл их обоих:

— Без меня, товарищ Павел, эту експедицию никак нельзя налаживать! Я, можно сказать, специяльно для таких делов создан!..

Павел согнал с лица веселую усмешку и строго сказал:

— Давайте, товарищи, по местам! Сказано — трое, и больше никаких! Ну, допустим, ты, Потапов; — он ткнул в веселого баса, — потом Емельянов... А третий...

— Третьего меня, товарищ, назначай! — озабоченно, но настойчиво сказал кто-то со стороны.

Все оглянулись.

— Вернулся? — изумленно спросил Павел, узнавая мужика, который уходил к ребятишкам. — Неужели вернулся?

— Стало быть, так, — без всякой обиды ответил вернувшийся. — Мало-мало пригрел ребятенков да и обратно... Ты, слышь, дозволь мне пойтить поразведать. Я смогу... Меня, коли и устретят супостаты, так непременно отпустят; обличье у меня мужичье, не домекнутся, что тут возле этого дела бьюсь... Дозволь!

Решали недолго. Павел, властью начальника отряда решил: пойдут в разведку веселый бас, парень с непокорными, упрямыми кудрями и худой, с всклокоченной бородою мужик.

Все трое подтянулись, оправились, оглядели баррикаду и товарищей. Все трое по-разному усмехнулись и кивнули головами:

— Прощайте, товарищи!

Мужик немного замешкался и, смущенно улыбаясь, тихо попросил Павла:

— Адресок-от мой на случай черкани себе где-нибудь... Ребятенки у меня там. Двое...

Павел взволнованно поглядел на него и нерешительно предложил:

— Ты бы, может, остался...

— Нет, нет! Пойду!... А адресок черкани...

Павел записал в свою записную книжку адрес:

— Кривая улица, номер семь, во дворе, флигелек...

Галя не утерпела и решила пробраться к баррикаде, которую защищала дружина Павла. Девушка вышла на улицу утром. Было пустынно и безлюдно кругом. Где-то вдалеке ухали выстрелы. Пустые улицы непривычно и угрожающе встретили Галю. Плотно прикрытые двери и ворота, занавешанные окна, непогашенная лампа в подъезде какого-то дома — все это враждебно сжалось вокруг девушки. Но она храбро вышла с тротуара на средину улицы и дробно застучала каблучками по скованной стужею мостовой.

— Барышня! — тревожно окликнул ее чей-то голос из-за полуоткрытой калитки. — Барышня, куда же вы в экую пору? Да притом по середке улицы! Тут вдоль кварталов палят, а вы без никакой осторожности! Сойдите хотя на тротувар!..

Галя спохватилась и перешла на тротуар. Она прошла пустынную улицу, завернула за угол, свернула в один переулок, в другой. Она уже приближалась к району, где находилась баррикада Павла. Надо было пробежать две-три улицы. Но тут дальние и непугающие звуки выстрелов внезапно стали отчетливыми и близкими. Показалось, что стреляют где-то почти рядом. Галя остановилась и прислушалась. Выстрелы то усиливались, то затихали. Девушка поколебалась, но тряхнула головой и двинулась дальше. И успела пройти только несколько десятков шагов, как внезапно тихая и насторожившаяся улица загрохотала, зашумела: из переулков, откуда-то впереди, посыпались люди, они бежали, испуганно вскрикивая, перебрасываясь громкими, предостерегающими возгласами, они уходили от какой-то опасности, и лица у них были возбужденные, бледные и глаза, широко раскрытые глаза, горели ужасом.

— Стреляют!.. Уходите!.. Уходите! — кричали они. — Убивают!.. Казаки!..

Они столкнулись с Галей, окружили ее и, не переставая кричать, увлекли ее с собою, обратно, подальше от того места, где была опасность. Галя сопротивлялась, она пыталась вырваться из этой толпы и пойти своей дорогой, но толпа была сильнее ее, толпа, охваченная страхом, была преисполнена жестоким состраданьем и стояла на своем:

— Уходите!.. Уходите скорей!.. Там убьют!..

Увлеченная толпою, Галя повернула обратно. Толпа несла ее по взорванным тревожным оживлением улицам. И по мере того, как люди убегали дальше от опасности, они начинали говорить связнее, они толковее и понятнее рассказывали о том, что их напугало. Галя поняла из их сбивчивых и тревожных рассказов, что казаки налетели на баррикаду, что дружинники были смяты казацкой лавой и что казаки, справившись с ними, понеслись дико и яростно по улицам, сметая все на своем пути, нагоняя ужас и смятение на случайных прохожих.

— Дружинников разбили... Многие убиты...

Страх за Павла, за брата охватил Галю. Она приостановилась, сделала новую попытку выбраться из толпы. Но и на этот раз ее не пустили:

— Да куды вы?.. Там теперь никого и не осталось... Заберут вас, коли не подстрелют...

— На верную смерть идете!

— Брат у меня там... — растерянно и ненужно объяснила Галя. — Как же теперь?..

Исхудалая женщина, кутавшаяся в темную шаль, прижалась к девушке и вполголоса и настойчиво посоветовала:

— Идите, милая, подальше куда-нибудь... А о брате потом узнаете. Поспокойней станет, сбегайте в больницы, поищите...

Подавив в себе тяжелый вздох, Галя прошла с редеющей толпою еще несколько кварталов и, наконец, свернула в тихую улочку.

Казалось, здесь было спокойно и безопасно. Только издали глухо долетали сюда глухие звуки выстрелов. Галя беспомощно оглянулась. Что делать? Как узнать о том, что сталось с братом, с товарищами?