Львиное Сердце - Бен Кейн Страница 2

Часть I. 1179 год

Глава 1

Десять лет минуло с тех пор, как бывший подлый король Лейнстера, Диармайт Мак Мурхада, призвал англичан в Ирландию. Полного завоевания не произошло, но серые чужестранцы, как мы их называли, все-таки взяли верх. Доказательством тому стали вместе с полоской земли вдоль восточного побережья вассальные клятвы, данные множеством ирландских королей английскому Генриху. Сокрушительный удар нашим надеждам был нанесен четыре года назад, когда король Руайдри Коннахтский тоже присягнул.

Отец мой происходил из мелкопоместной знати северного Лейнстера и, после того как Диармайт заключил союз с англичанами, предложил свои услуги Руайдри. Разъяренный поступком Руайдри, который он счел изменой, отец совершил неосторожный шаг, пристав к королю Ольстера, нашему давнему врагу, пока что не покорившемуся чужакам. Неудачный выбор. Когда враги пришли грабить наши земли, Ольстер не откликнулся на призыв о помощи. Сражались мы храбро, но нас задавили числом.

Взятый в заложники для того, чтобы моя семья сидела тихо, я был отослан в Дублин. Оттуда крепкий когг понес меня на юго-восток, к облачному валлийскому побережью, сплошь усеянному замками. Оцепи землю подобными твердынями, размышлял я мрачно, и местным обитателям некуда будет податься, только принять последний бой, как это произошло с моими родичами. Снова перед глазами предстала атака английской рыцарской конницы: неудержимый вал, разметавший наших легковооруженных воинов.

Наше путешествие подошло к концу у берегов Англии, у оплота, называемого ими Стригуил. Служащий домом для семейства де Клер, он возвышается на утесе над рекой Уай – самый большой из виденных мною замков, могучая прямоугольная башня с опоясывающим вершину холма палисадом. Помимо этого, как я позже выяснил, крепость со всех сторон, кроме той, где протекала река, была окружена рвом. Внешне я никак себя не выдал, но в душе был потрясен. Если это родовое гнездо какого-то графа, донжон короля Генриха должен быть воистину впечатляющим. Англичане – не только опытные бойцы, подумал я, но и умелые строители. Опасения насчет того, что ирландским вождям и королям никогда не удастся сбросить захватчиков в море, нахлынули с новой силой. Я старался отогнать их, понимая, что, если тут нет надежды, мое положение становится совсем скверным. Мечта о победе над англичанами у меня на родине хоть как-то помогала выносить собственные невзгоды.

Девятнадцати лет от роду, выше большинства сверстников ростом, с копной густых волос на голове, я был крепко сложен, полон юношеского задора и знал в ту пору немного по-французски, но ни слова по-английски. С того дня, как суровый отец обрек меня на плен, я переживал трудные времена. Приняв близко к сердцу его напутствие – «Уступай, только если тебя вынудят, делай лишь то, что должен», – я отказывался подчиняться каким-либо приказам. В первый же день я обозвал грубого рыцаря, под пригляд которого был отдан, блохастым псом, чья мать подрабатывала на задних улочках Дублина, и не подумал о последствиях. В команде когга были ирландцы, и под давлением рыцаря они перевели ему мои слова.

Это оскорбление, нанесенное в первый день, доставило мне порку, которую я мужественно перенес – но получил не уважение, а новые побои и урезание порции провизии. Оглядываясь назад, я удивляюсь своему тупому упрямству и, что еще важнее, недальновидности. К концу плавания я стал закадычным приятелем сапог и кулаков того рыцаря. Я готов был утопить мерзавца в море и даже сделать кое-что похуже, будь у меня оружие. Но, несмотря на юношескую браваду, мне хватило ума понять, что тогда я последую за ним на океанское дно. Пришлось затаить ненависть до лучших, как я надеялся, времен.

– Руфус!

Так и не привыкший к имени, которое дал мне тюремщик, не способный, а скорее всего, не желавший научиться произносить мое настоящее имя – Фердия, – я не обернулся. Взгляд мой был прикован к фигурам на деревянной пристани у стен замка. Похоже, весть о нашем прибытии пришла раньше, чем корабль. Я понятия не имел, кто мог встречать нас, но уж точно не Ричард де Клер, один из вторгшихся в Ирландию аристократов. Слава богу, к тому времени он уже умер. Но и при жизни он не удостоил бы своим вниманием приезд столь ничтожного пленника, как я. Как и его вдова графиня Ифа, обосновавшаяся там после кончины супруга. Наслышанный о ее редкостной красоте, я согревался по ночам приятными грезами о ней, стараясь забыть о тонком одеяле и жестких досках палубы.

– Руфус, пес ты этакий!

Сапоги-Кулаки – такое прозвище я дал Роберту Фиц-Алдельму, тупоголовому рыцарю, возглавлявшему наш отряд, – явно злился.

Наконец ему удалось привлечь мое внимание. Я уловил имя Руфус и понимал, что значит chien[1]. «Знатностью я не уступаю тебе», – мелькнула у меня презрительная мысль. Ребра все еще болели от последней трепки, но, упорствуя до конца, я продолжал смотреть на приближающуюся пристань и думал об Ифе, дочери Диармайта Мак Мурхада, короля Лейнстера, вдове Ричарда де Клера. Этой женщине предстояло решить мою судьбу.

– Руфус!

Я не обернулся.

В голове вспыхнула боль, зрение затуманилось. От сильного удара я покачнулся и навалился на одного из членов команды. Тот с проклятием оттолкнул меня, ноги мои подкосились, и я рухнул на палубу. Сапоги-Кулаки обрушился на меня с обычной неутомимостью, как всегда стараясь не попадать по лицу. Он был хитер как лис и понимал, что вышестоящие могут не одобрить расправ, которые он учинял надо мной после отплытия из Дублина.

– Areste!

Голосок был тонким, но властным. Он явно принадлежал девушке.

Я знал, что означает это слово: «Прекрати».

Сердце у меня колотилось. Больше ударов не последовало.

Девушка снова заговорила, сердито задав вопрос, которого я не понял.

Отвечая, Сапоги-Кулаки отошел от меня. Тон его был уважительным, но угрюмым. Слов я не разобрал.

Еще не оправившись до конца, я открыл глаза и огляделся. Линия шляпок от железных гвоздей. Щели в палубе. Внизу, в трюме, – слой грязной воды в несколько пальцев толщиной. Запахи мочи – кое-кто, вопреки приказу капитана, не желал мочиться за борт – и гнилой провизии. Мимо проходили сапоги и башмаки: первые принадлежали воинам, вторые – простолюдинам из судовой команды. Моток веревки. Днища бочек с водой, медом и солониной.

Сапоги-Кулаки не вернулся. Решив, что мне ничего не грозит, я потихоньку сел. Сполохи боли пронзали живот и спину, руки и ноги. Я старался утешиться тем, что единственной частью тела, которой от него не досталось, – не считая головы, конечно, – был пах. Я бросил взгляд на рыцаря: тот по-прежнему разговаривал с девушкой на пристани. Мы уже