Август Шеноа - Сокровище ювелира Страница 20

На сей раз лишь двое гостей, генерал Серваций Тойфенбах и полковник Михайло Рингсмаул, развлекали молодую вдовушку. Развалившись в глубоких креслах, они изощрялись в остротах, стараясь вызвать улыбку на устах хозяйки. Генерал – высокий и сильный мужчина с бритой головой, с низким лбом и длинным носом, с седоватой испанской бородкой, отважный на войне, железный и суровый с солдатами, но влюбчивый, нежный и кроткий, точно овечка, с женщинами. Его друг хоть ростом поменьше, но такой же сильный, большеголовый, с редкой рыжей шевелюрой, лопоухий, краснолицый и бородатый. По его низкому шишковатому лбу, тупому носу и невыразительным синим глазам можно было заключить, что этот рубака не отличается тонкостью чувств и остротой ума. Оба в куртках и штанах из гладкой оленьей кожи, в тяжелых желтых сапогах с толстыми подошвами, под которыми трещал хрупкий мозаичный пол. Лишь белые воротники да широкополые шляпы с перьями указывали на принадлежность гостей к дворянству. Разница в одежде заключалась только в том, что у Тойфенбаха через плечо шла черно-желтая лента цесарского генерала, а на плече Рингсмаула красовался бело-зеленый знак штирийского войска.

Воины усиленно ублажали госпожу Клару, каждый на свой манер. Впрочем, разве можно было ее не ублажать!

У стрельчатого окна с узорчатыми стеклами, увитого плющом наподобие зеленого занавеса, в мягком кресле сидела хозяйка. Ей можно было дать лет двадцать с небольшим. Статная, полная, живая; из-под шитой жемчугом шапочки на белую шею падали золотые кудри.

Высокий гладкий лоб говорил о недюжинном уме, а прямой тонкий нос, трепещущие розовые ноздри и серые, но необычайно блестящие глаза – о хитрости. А сердце, а душа? Трудно сказать. Холеное тонкое лицо порой вспыхивало благородным воодушевлением, норой выражало злую насмешку, порой освещалось неотразимой улыбкой, а порой становилось холодным, как мрамор. Только полные, чуть приоткрытые губы да беспокойные движения свидетельствовали о том, что в этой женской головке бьется горячая кровь. Кто видел ее полные и белые, как молоко, плечи, просвечивавшие сквозь брюссельские кружева, кто видел, как ее высокая грудь, вздымаясь, рвется из пут шелкового голубого платья, как обвивает ее стройный стан серебряный поясок, как притаились в длинных рукавах ее полные белые руки, как нетерпеливо переставляет она на медвежьей шкуре свои маленькие ножки в вязаных постолах, кто все это видел, тот вынужден был признать: да, эта женщина рождена для любви, эта женщина хочет и должна любить! Но любила ли она? Об этом ведомо было многим господам, но только не ее тупоголовому покойному супругу!

– Тысяча чертей! – хриплым голосом воскликнул Рингсмаул. – Ваш каменный шатер, сударыня, до того красив и просторен, что в нем могло бы прозимовать целое войско. Не дай боже, турецкие собаки сунутся в эти края: беды не оберешься, достанется красавцу замку, а тем паче вам, его прекрасной хозяйке, – сами знаете: этим нехристям божеские законы нипочем! – И полковник подкрутил свои рыжие усы.

– Ах, господин полковник, – возразила Клара, насмешливо улыбаясь, – вы считаете меня, видимо, трусихой. Ничего! Прощаю от всего сердца! Мы ведь только сейчас познакомились. Но если вы поподробнее расспросите своего коллегу генерала, то убедитесь, что ваша тревога напрасна! Не так ли, господин Серваций?

– Точно так, прекрасная госпожа! – согласился генерал, раскланиваясь и беспокойно теребя кончик белого воротничка. – Между нашей очаровательной хозяйкой и генералом разница лишь в том, дорогой полковник, что генерал носит кольчугу, а наша хозяйка юбку.

– Есть и еще некоторая разница, – с ядовитой улыбкой заметила Клара, – пожалуй, эта ваша хозяйка насчитала бы побед больше, чем любой из ваших генералов! Да, да, господин Рингсмаул, именно так! Пусть сюда пожалует какой-нибудь паша или хотя бы сам султан из Стамбула! Я встречу их достойно! Вы думаете, у женщины недостанет воли и сил? Клянусь богом, достанет. – И Клара гордо вскинула голову. – Мало того, в женщине заложен особый дар, благодаря которому она обведет вокруг пальца умнейшего мужчину: хитрость! Вы помните миф о Геркулесе?

– Гм! – смешавшись, хмыкнул Рингсмаул. – Никак нет. Откуда нам знать все эти бабушкины сказки! Если Геркулес был генералом, то это позор, что он дал себя провести женщине!

– Я расскажу вам, – начала Клара, презрительно улыбаясь. – Геркулес был величайшим героем древних греков, более прославленным, чем вы все вместе взятые! Без ружья, без лат он побеждал исполинов, львов, змей, всяких чудищ. Ни боги, ни люди не могли его одолеть. И что же с ним сталось? Женщина заставила его прясть шерсть, расколоть свою палицу и разжечь ею очаг.

– Тысяча чертей! – воскликнул, вскакивая, Рингсмаул. – Наверно, это была не женщина, а сам дьявол, прелестная сударыня! Попадись она мне в руки, показал бы я ей, кто таков Рингсмаул! Тысяча чертей! Герой за прялкой! Недоставало еще, чтобы мужчина жарил цыплят на сабле, как на вертеле, или позволил курам класть яйца в его шлем! Оставьте, оставьте, прелестная сударыня, вы просто шутите, а басню о Геркулесе, ручаюсь, придумал какой-нибудь поп или монах.

– Не слишком храбритесь, господин полковник, – и Клара погрозила ему пальчиком. – Против турок, возможно, вы и герой, но против женщины?… – продолжала она, ласково улыбаясь самоуверенному вояке.

– Да что там! К дьяволу женщин! Стоит ли из-за них копья ломать! Я христианин и чту Священное писание, а там черным по белому написано, для чего Адаму бог сотворил Еву, – брякнул рыжий полковник.

Генерал Серваций в глубине души раскаивался, что ввел в дом грубоватого полковника; он все ожесточеннее теребил воротник и беспокойно постукивал ногой. Досада его была тем большей, что он мечтал о золотых локонах госпожи Клары, или, вернее сказать, о ее медных рудниках. Последние, весьма двусмысленные слова Рингсмаула развязали наконец язык ненаходчивого генерала, и он заметил товарищу:

– Ну, полковник, ты, брат, рубишь языком что топором, а слова у тебя, как разнузданные кони. Наша прекрасная хозяйка говорит не без основания. Читал я немало презабавных историй, в которых рассказывается, как женщинам удавалось одолеть знаменитых героев, например, о госпоже Клеопатре, которая околдовала известного генерала Антония, и так далее. Коли женщина идет в атаку, она подобна лумбарде, ядро которой, как тебе, брат полковник, известно, может уложить наповал даже закованного в броню всадника! Не так ли, прекрасная госпожа? – спросил Тойфенбах, поклонившись Кларе со слащавой улыбкой.

Вдовушка с трудом сдержалась, чтобы не засмеяться ему в лицо.

– Не знаю, – промолвила она, покачиваясь в кресле, – лумбарды ли мы, женщины? Но вы напрасно, господин Серваций, упрекаете своего друга за то, что он забрел в дебри сказаний о рае. Ничего не поделаешь! Природу не обманешь! Язык, которым вы говорите, хоть медом его мажь, всего лишь кровь да плоть. Говорите всегда прямо, без обиняков, господин полковник! Ведь и сладость в конце кондов приедается! Однако, – продолжала Клара, откинув назад головку так, что золотые кудри рассыпались по плечам, – пойди я на вас в атаку без солдат, без оружия, в одиночку, что вы сделаете, будь у вас хоть целое войско?…

– Да что вы, господь с вами, – сказал, улыбаясь, полковник, – я схватил бы вас, как мышку!

– А потом я вас! – ответила Клара, опалив его жарким взглядом.

Полковник в недоумении уставился на нее и спросил:

– Я вас, а вы меня? Тысяча чертей, как же так?

– Это военная тайна, – заметила лукаво Клара, сняла с груди розу, повертела в руках и уронила на медвежью шкуру.

Оба воина вскочили, чтобы поднять цветок, полковник при этом опустился на одно колено. Но Клара оказалась проворней! Нагнувшись, она быстрым движением схватила розу, полковник тем временем увидел точеную, ослепительной белизны шею вдовушки и вспыхнул.

– Отдайте розу мне, – попросил он.

– Мне, – точно эхо произнес смиренно генерал.

– Вам и вам тоже? – лукаво спросила Клара. – А зачем?

Оба собирались что-то ответить, но в это мгновение вошел слуга и доложил:

– Милостивый государь Павел Грегорианец желает приветствовать вашу милость!

– Жду его с радостью! – ответила Клара, лицо ее зарумянилось, глаза вспыхнули.

– Хорватский медведь, – пробормотал полковник.

– В недобрый час! – досадливо добавил генерал.

В комнату вошел Павел, бледный, спокойный. Поклонился хозяйке, потом гостям.

– Прежде всего, – начал юноша, – привет и поклон вашей милости от государя отца, он надеется, что я застану вас в добром здравии. Как было сообщено вашей милости, прибыл я не по собственной воле, а по приказу государя отца для того, чтобы привести в порядок счета за самоборских кметов. Отец наказал мне покончить это дело с вашей милостью по доброй воле и дружески, без распри и суда. Простите меня, ваша милость, что вошел сюда сразу же по приезде и без обиняков передал все, что наказал мне государь отец.