Дэвид Лоудз - Генрих VIII и его королевы Страница 20

К середине ноября 1532 года Генрих и Анна уже вполне открыто жили вместе, а к концу декабря обнаружилось, что она беременна. Зайдя так далеко в своем стремлении иметь наследника, король теперь вынужден был действовать быстро, чтобы обеспечить его законность. К концу января 1533 года они тайно сочетались браком в присутствии минимального количества свидетелей, и формальное расторжение первого брака Генриха стало не только обязательным, но и срочным. Чуть раньше в этом самом месяце Томас Крэнмер был отозван во время исполнения им дипломатической миссии при императоре, чтобы стать архиепископом Кентерберийским. Крэнмер был советником короля по теологическим вопросам в течение трех лет и при этом находился на службе у отца Анны, который с декабря 1529 года был графом Уилтшир. Он был изначально связан с делом короля, и хотя его воззрения были удобны как для короля, так и для него самого, нет оснований сомневаться в их искренности[82]. Несмотря на те шаги, которые он уже сделал и которые собирался сделать, Генрих представил как должно 21 февраля кандидатуру Крэнмера в папскую консисторию для утверждения. Возможно, он все еще надеялся, что дипломатическое давление подействует на Климента, или возможно, просто рассчитывал ввести в заблуждение консервативных противников у себя в стране. Каковы бы ни были мотивы, но он действовал согласно традиционной процедуре. Еще более удивительно, особенно в связи с предупреждениями, которые он получил, что папа не высказал возражений, и новый архиепископ был должным образом утвержден. Спустя месяц он был посвящен в сан и получил мантию, подготовив в то же время формальный, но тайный протест против своей клятвы повиновения. Таким образом была подготовлена сцена для последнего акта «великого дела».

5 апреля синод объявил (при наличии нескольких разгневанных диссидентов), что первый брак короля противоречил Божественному закону и что папа не мог отпустить связанный с ним грех — 7 апреля парламент был распущен, и акт получил королевскую санкцию без права обжалования, что формально и впервые разорвало юридические связи между Англией и Римом и сделало английское духовенство конечным арбитром в решении всех религиозных вопросов внутри государства. 10 мая Крэнмер собрал двор в Данстебле, чтобы объявить статус Екатерины как королевы quetas. Она, разумеется, не признавала юридических полномочий архиепископа, и вся процедура, несмотря на то, что Крэнмер пытался придать ей вид тщательного расследования, оказалась простой формальностью. 23 мая он торжественно объявил, что брак между Генрихом и Екатериной недействителен, а брак между Генрихом и Анной является законным. Семь дней спустя, в воскресенье, Анна была коронована и стала королевой, и рабочие начали сбивать гербы Екатерины со стен королевских дворцов и даже с королевской баржи.

Глава третья. Недолгое царствование королевы Анны, 1533-1536

Генрих приложил все усилия, чтобы превратить коронацию Анны в радостное событие, но это была трудная задача. Хотя брак, совершенный в мае 1533 года, казался большой политической победой (и это действительно была победа), от него остался горький привкус. Некоторые из ближайших друзей короля воспротивились его желаниям и приняли свершившийся факт с большой неохотой, в особенности его деверь, Чарлз Брэндон. Это было одной из причин того, что все они так усердно отдавали новой королеве почести в течение четырех дней с 29 мая по 1 июня, пока длились празднества. Какие бы обиды против короля ни затаили простые граждане или пэры, в это время они не обнаруживались. Церемония в самом деле оказалась шедевром зрелищной политики. Внешняя парадность, огромная вереница пэров и высшей знати, тысячи лондонцев, выстроившихся вдоль дорог, даже срочно опубликованный отчет о празднествах, озаглавленный «Благородная торжественная коронация королевы Анны»[83], — все указывало на тонкий политический расчет и пристальное внимание к деталям. Любой свидетель этих событий мог бы легко поверить, что Генрих получил безусловное одобрение своей рискованной политики, воплощенной в Анне, и чем больше людей в это верило, тем более это соответствовало истине. Факт, что Генрих подверг свою жену такому суровому испытанию, несмотря на заботу об их еще не родившемся ребенке, — это убедительное доказательство того, какое значение он придавал этой внешней стороне, и он был прав. Презрение Шапуиса к «наложнице» не произвело особого впечатления на императора, который должен был решить, какую позицию избрать перед лицом такого ошеломляющего вызова католической церкви. И дерзость короля, перехватившего инициативу, принесла прекрасные результаты. В то время, когда происходили эти драматические события, при английском дворе находился папский нунций, Андреа дель Борго, который был вооружен письмом, предписывающим Генриху прекратить сожительство с Анной и вернуться к своей законной жене. Однако ни Климент, ни дель Борго не пожелали способствовать кризису, и письму не был дан ход.

Советники императора разделились на два лагеря. Шапуис требовал действий, и 6 мая Мартин Перес также писал, советуя своему хозяину проконсультироваться с английскими лордами и начать войну с Генрихом с их помощью[84]. Карл, однако, сомневался, захотят ли англичане выступить против своего монарха по такому поводу, и 31 мая он получил от совета заключение, указывающее, что забота императора о чести своей тетушки — это личное дело, которое не затрагивает его общественных и политических обязанностей. «Оно должно рассматриваться именно так, — продолжал совет, — … что хотя король женился на упомянутой Анне Болейн, он не действовал против королевы насильственно или грубо, и он обязался не выступать против императора, потому что мог бы считать это нарушением договора в Камбре…»[85]. Постоянно настороженный по отношению к французам, с которыми Генрих уже подозрительно сблизился, Карл не имел желания сближать их еще больше или тратить драгоценные ресурсы на рыцарские походы. Все это удручало Екатерину и ее друзей, уже доведенных до напряжения отсрочками и недомолвками. С другой стороны, не вполне ясно, чего они ожидали от императора. Папе следовало объявить свой приговор открыто и незамедлительно, угрожая королю духовными санкциями, но Карлу лучше всего было бы прибегнуть к насилию, потому что королева яростно отказывалась смириться. Она не желала искать убежища за границей, даже в Испании. На фоне происходящих событий он ограничился тем, что распускал порочащие слухи и позволил Шапуису продолжать взятую им на себя задачу раздувать недовольство среди многочисленных врагов Анны.

Итак, Генрих выиграл, но это была не очень надежная победа. Его оппоненты разделились и чувствовали себя неуверенно, избрав чисто негативную тактику, имеющую целью принудить короля изменить свою позицию. Екатерина являлась поводом, но отнюдь не лидером, и не существовало аристократа или группы аристократов, которые имели достаточный политический авторитет, чтобы взять на себя эту роль. Традиционные обвинения в адрес якобы злоумышленного совета не имели никакого веса, поскольку политика вполне очевидно проводилась самим королем, и последней надеждой было опровержение церковных бенефиций Генриха, чего никто не осознавал. Гражданские войны предшествующего столетия приобрели особую значимость в мифологии Тюдоров, и в любом случае не заключали в себе мирной альтернативы. С другой стороны, если бы появился вызывающий доверие лидер, который был бы достаточно искусен, чтобы приобрести моральный вес и убедить парламент отказать в дальнейшей поддержке, тогда король оказался бы в столь трудном положении, что его можно было бы заставить отступить. Поэтому продолжались обвинения, был отправлен в отставку Томас Мор, и возобновилось давление на саму королеву. Аннулирование брака Екатерины формально низводило ее до ранга вдовствующей принцессы Уэльской, и так был обозначен ее титул. Она, естественно, отказалась принять подобный статус и изгоняла каждого, кто имел неосторожность этот титул использовать. В июле делегация пэров, возглавляемая ее собственным управляющим лордом Маунтджоем, посетила Эмптхилл и просила ее, в силу ее вассальной преданности, принять решение короля. Она отказалась, заявив, что ее совесть выше всех земных обязанностей[86]. Советники грозили ей преследованием за государственную измену, но Генрих не хотел идти на крайние меры. Разумно не поддавшись на провокации в связи с ее непримиримостью, он ограничил владения уровнем, приличествующим вдовствующей принцессе, и определил в качестве ее резиденции бывший дворец епископов Линкольнов в Бакдене в Хантингдоншире. Шапуис, как и ожидалось, был разгневан и говорил о Бакдене как о покосившейся лачуге в болотах. В действительности это был расположенный в отдалении, но удобный и просторный дом, находившийся в отличном состоянии. Жизнь здесь была чем-то средним между ссылкой и домашним арестом. Екатерине не дозволялось уезжать без разрешения короля, и агенты Кромвеля внимательно следили за ее домом, но она вовсе не была лишена соответствующего штата. С ней находились восемь или десять дам, избранных ею самою, еще несколько человек из испанской свиты, включая капелланов и врачей, со скромными помещениями и личной прислугой. Все это обходилось Генриху примерно в 3000 фунтов в год[87]. Когда позже Шапуис описывал, как королева и ее дамы готовили себе пищу на печке в своих личных покоях, он, несомненно, описал то, что действительно видел, но причиной этого был все возрастающий параноидальный страх Екатерины перед ядом, а не карательные санкции мстительного монарха, как он пытался убедить.