Константин Бадигин - Кольцо великого магистра Страница 20

В лодку вошел Милегдо Косоглазый с пленниками и русскими боярами.

В озере, заросшем камышом, лодка все время делала крутые повороты, выходила на чистую воду и снова скрывалась в плавучих камышовых островах. Андрейше иногда казалось, что лодка возвращается к берегу.

— Чужой человек может блуждать в камышах неделю и все-таки не найдет острова, — сказал рулевой, заметив удивление Андрейши. — Здесь мы в безопасности от длинных рук рыцарей.

Впереди показался остров, заросший густым кустарником. Лодка пристала к низким деревянным мосткам.

Раздвинув ветви, путники вышли на веселую лужайку, покрытую желтыми и синими цветами. На лужайке виднелись деревянные дома с камышовыми крышами.

От старейшины на берег прибежал запыхавшийся слуга и с поклоном пригласил московских бояр.

Снаружи дом старейшины не отличался от других литовских домов: продолговатая деревянная изба из толстых еловых бревен, стоящая на сваях, входная дверь сделана посредине, к ней ведет дощатая лестница из десятка ступеней.

Старейшина приветливо встретил гостей у порога и, кланяясь, просил войти в дом. Он был одет в зеленую рубаху и короткий кафтан со множеством пуговиц. На красном лице вислый, большой нос, вместо шеи широкая жирная складка. Позади боярина стояла первая жена, пожилая, с торчащими вперед зубами.

Хозяин с поклонами усадил гостей на скамью, стоявшую слева от входа, а вторая жена, молодая и красивая, принялась снимать сапоги с бояр. Служанка принесла глиняный таз и кувшин с теплой водой. Молодая хозяйка усердно мыла ноги и вытирала мягким льняным полотенцем. Вместо тяжелых сапог путники надели легкие домашние туфли из плетеной соломы и были довольны. В лесах и болотах они изрядно натрудили ноги.

Андрейша очень удивился, увидев боярина Вассу. Щеки жемайта еще больше ввалились, а глаза лихорадочно сверкали.

— Здравствуй, — сказал боярин. — Ты помнишь, мы встречались. Старый Видимунд послал меня сюда…

Они приветствовали друг друга как старые знакомые.

— Русские купцы — наши друзья, — сказал Васса, обернувшись к старейшине. — Мечи и копья, те, что прислал Видимунд, привезли они.

— Рад видеть у себя почтенных купцов, — с улыбкой сказал хозяин и пригласил гостей к столу.

— Видимунд большой человек, — говорил Виланд, усаживая Романа Голицу рядом с собой. — Брат княгини Бируты. Он прислал нам приказ быть готовыми к войне. Я отправил Милегдо Косоглазого на разведку посмотреть, все ли спокойно на дороге, а он увидел орденских псов и…

— Худо пришлось бы нам, — вмешался Роман Голица. — Ваши воины подоспели как раз вовремя.

Низкий продолговатый стол слуги уставили кушаньями. От сочного мяса молодого жеребенка шел вкусный запах. Принесли жареных глухарей, кабаний окорок и много колбас с начинкой из сала, крови и муки. Рыба была жареная, копченая и соленая.

Все с аппетитом принялись за еду, запивая жирные куски либо медом, либо настойками из малины и смородины. Пили из турьих и бычьих рогов, украшенных серебром.

Гостям прислуживали обе жены боярина и невольницы, захваченные в Мазовщине.

Говорили о многом. Старейшина интересовался, как живут люди в Москве, в Новгороде и Пскове.

Андрейша сидел между хозяином и боярином Голицей и служил им переводчиком.

Но больше всего разговор за столом касался смерти князя Кейстута и грядущей войны.

— Вся Жемайтия скоро поднимется, — говорил Васса. — Старый Видимунд послал гонцов ко всем кунигасам. Я еду в селение старейшины Лаво.

Услышав это имя, Андрейша чуть не вскрикнул от радости.

— Господине, — обратился он к Вассе, — далеко ли селение старейшины?

— Если выехать утром, — сказал кунигас, — и переночевать в лесу, к восходу солнца, можно быть у Лаво. Селения не миновать, оно стоит на лесной дороге в Вильню.

Андрейша решил больше не скрываться и рассказал о своем несчастье.

— Постой, постой! — сказал хозяин, услышав рассказ Андрейши. — Две недели назад ко мне заезжал литовец Бутрим с женой и дочерью, красавицей с длинными косами и синими глазами. Он ночевал у нашего жреца, а утром уехал в селение старейшины Лаво.

— Его дочь Людмила — моя невеста! — воскликнул Андрейша. — Она красавица с длинными косами и голубыми глазами.

За столом все рассмеялись.

— Нехорошо, человече, — с укором произнес Роман Голица, — почему нам ни слова не сказал? Может быть, что-нибудь и придумали бы вместе-то… А мы смотрим, ходит наш Андрейша сумрачный, не знали, что и думать.

— Хотел я вам рассказать, да сдержал себя: зачем людей заботить, — ответил Андрейша. — Надо дело вперед закончить.

Роман Голица ничего не сказал, но посмотрел на Андрейшу одобрительно.

В разгар пиршества в дом старейшины вошел высокий и худой жрец. В широких черных одеждах он больше походил на огородное пугало, чем на человека.

— Светлейший криве зовет всех к священному дубу, — торжественно произнес жрец, — народ собрался и ждет старейшину.

— Пусть будет так, — сказал хозяин, вставая.

— Христиане не должны выходить из дому, иначе будут наказаны смертью, — продолжал жрец, — так велел криве.

— Мы повинуемся, — ответил старейшина. — А вы простите, гости, что оставлю вас. Рабы, угощайте и веселите русских гостей.

— Криве еще повелел, — с каменным лицом закончил жрец, — русскому юноше Андрейше прийти к священному дубу.

Бояре с удивлением переглянулись.

Юноши шли за посланцем жреца по тропинке, еле заметной в густой траве. Им встретилась лосиха с двумя детенышами. Она спокойно обгладывала листву с молодого деревца. С озера доносилось кряканье уток и хлопанье крыльев. Солнце давно зашло, на западе догорали последние краски, несколько больших звезд показались на небе. Луна, большая и матово-бледная, словно надутый бычий пузырь, плыла над темными вершинами деревьев.

На дальнем конце острова, густо поросшем орешником и бузиной, жил криве, хранитель святилища, главный жрец озерных селений. Его дом, невидимый в кустах, стоял недалеко от священного дуба и был такой же, как дом старейшины. Он тоже разделялся на две половины. В одной жил сам криве, а в другой — его служанки. Других построек на этом конце острова не было.

Дверь отворила девушка в красном платье.

Криве был крепкий седой старик с высоким лбом и пронзительными глазами. Он сидел на высоком дубовом стуле, укрыв ноги шерстяным платком. Окна пропускали в горницу тусклый вечерний свет через промасленные куски холстины. В железном держаке ярко горели две желтые восковые свечи.

Любарт приветствовал жреца, став на одно колено. Старик положил высохшую руку ему на голову и потрепал желтые, выгоревшие на солнце кудри.

Андрейша низко поклонился старцу.

— Ты Андрейша, жених дочери жреца Бутрима? — спросил криве, кинув на юношу любопытный взгляд.

— Я Андрейша. А разве мастер Бутрим жрец? — удивился он.

— Не удивляйся, он не имел права открыться тебе, — сказал жрец. — Теперь ты все узнаешь. Людмила ждет в соседнем селении. В молодости я жил в городе Киеве и хорошо разговаривал на вашем языке, — закончил он совсем другим голосом. — Не разучился ли я?

Только сейчас мореход сообразил, что жрец говорит с ним по-русски.

— Андрейша хорошо знает литовский и прусский, светлейший криве, — с поклоном сказал Любарт.

— Подойди сюда, ближе к огню, — сказал жрец.

Он взял руку юноши и заглянул ему в глаза. Андрейша чувствовал, что какая-то сила истекает из руки жреца и расходится по всему телу. А глаза старика заставили забыть все. На короткое мгновение сознание покинуло юношу, он пошатнулся… Придя в себя, Андрейша снова увидел стены, увешанные татарскими коврами, и спокойные глаза седовласого старца.

— Ты чист, — глубоко вздохнув, сказал криве. — Ты по-прежнему любишь Людмилу, хотя и узнал, что она дочь жреца, и хорошо относишься к нашему народу, не презираешь его за поклонение старым богам… У тебя много зла впереди, — закончил старик, еще раз вздохнув. — Будь мужествен.

Жрец хлопнул в ладоши. Вошла служанка и, улыбнувшись, подала Андрейше оловянный кувшин с медом.

— Испробуй, юноша, Гвилла отлично готовит мед, — сказал жрец.

Андрейша глотнул, и огонь разлился по его жилам.

Девушка подала кувшин Любарту.

— Пойдемте к священному дубу, дети мои, — тихо произнес криве, когда кувшин опустел. — Боги требуют справедливости.

Священный дуб был огромный, раздобревший на жертвенной крови. Внизу ствол его был так широк, что в дупле свободно мог повернуться всадник. Повыше дупла виднелись три ниши с истуканами. У корней лежал жертвенный камень и горел огонь. За алтарем валялись обожженные кости животных, приносимых в жертву.

По случаю торжества вайделоты разожгли большой огонь. Потрескивая, ярко горели сухие дрова. Ветерок, начавшийся было на закате, снова затих, и дым столбом поднимался в темное небо, к звездам. Тучи комарья толклись на свету с надоедливым звоном.