Дон Делило - Весы Страница 20

Чтобы установить подлинный социализм, говорил он, нам нужно сначала укрепить капитализм, повсеместно, беспощадно, а затем постепенно уничтожить его, похоронить в море.

Он был членом Общества японо-советской дружбы, Японского мирного совета, Японо-китайской ассоциации культурного обмена.

Иностранный капитал, иностранные войска захватили господство в современной Японии, говорил он.

Все иностранные войска — это войска США. Всякий западный человек — американец. Всякий американец служит делу монопольного капитала.

Тэмми сводила Ли в буддистский храм.

Однажды ночью в «Пчелиной матке» Конно объявил, что Первую эскадрилью наведения авиации, подразделение Ли, скоро отправят на Филиппины. Для молодого морпеха это оказалось новостью. Он только начал привыкать к Японии. Ему нравилось приезжать в Токио. Он рассчитывал на продолжение дискуссий с Конно, который мог оспаривать позицию Ли с исторической, а не только личной точки зрения, оспаривать из пепла, из перестроенных обломков разрушенного пейзажа и экономики.

Зачем усылать его отсюда именно теперь, когда жизнь для разнообразия стала налаживаться, когда у него появилось, чего ждать: женщина, с которой время от времени можно забраться в постель, люди, с которыми можно поговорить, которые не считают его тенью?

Они отправились в дом рядом с рекой. Конно расхаживал по комнате, дергая за концы своего шелкового шарфа. Он дал понять, что некоторые люди наслышаны о рядовом первого класса Освальде и восхищаются его политической зрелостью. Сказал, что люди с подобными взглядами на мировые проблемы могли бы что-нибудь осуществить, обосновавшись в определенных местах и в пределах досягаемости друг для друга. Он подарил Ли пистолет — скромный, маленький и посеребренный, крупнокалиберный, двухзарядный — и попросил раздобыть немного «Лаки» на базе.

Рейтмайер попытался приподнять его и перевернуть вверх ногами, ухватив сзади за промежность и воротник рубашки, — бессмысленная молодецкая забава, — но запутался, и одна его рука оказалась у Оззи в боковом кармане, а другая под мышкой, причем жертва висела более или менее параллельно полу и молотила ногами по дверному косяку. Сперва Оззи отвечал веселыми удивленными воплями, загребая воздух руками и ногами; потом, когда Рейтмайер продолжил грубо дергать его, отказываясь признать, что ничего не выходит, и попытался кувырнуть колесом, Ли яростно зашептал ультиматумы и отрывистые угрозы; затем сделал отчаянную попытку высвободиться и чуть не разрыдался от бессилия, как ребенок, извивающийся в силках, красный от злости; в конце концов совершенно обмяк, и это принесло ему некое тайное удовольствие, знакомое, предательское, отвратительное.

Как-то вечером в Токио он забрел в бар, который походил не то на притон, не то на театр кабуки — а может, на то и на другое. Посетители были только мужского пола, а официанты или официантки — по мере того как его глаза привыкали к темноте, они становились все больше похожи на мужчин — одеты в яркие кимоно и высокие кудрявые парики, губы четко накрашены, лица покрыты белилами. Познавательно. Рядом зашуршали — официант ждал, чтобы проводить его к столику, но Оззи тихонько направился к выходу, чувствуя, будто за ним следят, будто он странный, ненормальный, чудной. Открыв дверь, он заметил на улице знакомую фигуру. Мимо проходил Хайндел, морской пехотинец из его подразделения. На мгновение Оззи запаниковал. Не хотелось, чтобы видели, как он выходит из подобного заведения. В казарме надраят полы его шкурой, если пройдет такой слушок. Они вываляются в своем чудовищном веселье, как свиньи в грязи. Оригинал-одиночка пойман на выходе из гей-бара. Он отступил в полумрак и заказал пива, не спуская глаз с улицы. Хайндел в черной куртке с прыгнувшим тигром на спине. Оззи пил пиво и оглядывался по сторонам. Темнота пугала. Со стен звучала жалобная музыка.

Он поймал такси и поехал в район, где жил Конно. Химический дым валил из заводских труб и с верфей. Бритоголовые мальчишки вылетали на велосипедах из переулков и проносились по ухабистой улице, пригнувшись к рулю, будто профессиональные гонщики.

«Хайдел» означает «помалкивай».

Дома никого не оказалось. Заблудившись, он прошел несколько миль, пока не обнаружил еще одно такси. Он поехал в «Пчелиную матку», его приветствовала официантка, чья единственная обязанность заключалась в том, чтобы кланяться входящим гостям. Конно в одиночестве сидел за столиком У стены. Они долго говорили. Девушки в купальниках фланировали по сцене, виляя бедрами перед бизнесменами и офицерами армии США. Просторное заведение, шумная толпа. Конно, усталый и охрипший, чем-то заболевал. Тишина за столиком. Затем Ли довел до сведения Конно, что видел в Ацуги кое-что интересное: самолет под названием «У-2».

Он замолк и прислушался к себе. Он занимал островок спокойствия посреди ритмичной музыки и аплодисментов. Он не вполне осознавал окружающее, да и самого себя, и говорил не столько с Конно, сколько с человеком, которому Конно обо всем доложит, с кем-то оттуда, из свободного миpa, с коллекционером небрежных реплик, со специалистом, живущим во тьме, как те мужчины с яркими губами и в париках из крученого шелка.

Он уточнил, что самолет выходит за пределы видимости радара. Набирает высоту на пять миль выше известного рекорда. Предположил, что самолет оснащен потрясающими камерами и предназначен для полетов над территорией противника.

Он почти не замечал, как говорит. Вот что интересно. Чем больше он говорил, тем сильнее чувствовал, что мягко разделяется надвое. Все это было так далеко, что он не придавал значения своим словам. Он ни разу не взглянул на собеседника. Сидел в полном спокойствии, пуская фразы по течению. Конно изучал его, прислушивался, нервный, давно не бритый, нюхал прокуренные пальцы — эта его привычка будто бы говорила, что ему все время не хватает чего-то, не хватает до смерти. Ли спокойно продолжал говорить. Десять тысяч лет счастья, или что там означает их «банзай».

Он дал понять, что вычислил скорость взлета «У-2». Он не назвал ее, но принялся излагать другие, менее важные подробности, проверяя знания Конно в технике, отчасти — читая лекцию, указывая на огрехи в системе безопасности базы.

Мужчина в белом смокинге поименно представил красавиц в купальниках. Искренние аплодисменты. Двое вышли в холодную ночь. Было темно и тихо, и Ли плотнее запахнул ветровку. Конно стоял на полусогнутых ногах и курил, съежившись на ветру, глядя на пустую неоновую улицу.

Что останется, если от «Ли» отнять «и»?

Что останется, если в «Хайдел» спрятать «эл»?

«Хайд» по-английски — «спрячь».

«Хайдел» значит «спрячь Л».

Не рассказывай.

Белые иероглифы. Латинские буквы, мигающие в темноте. Конно сказал, что они ждут знакомую официантку, Тэмми, и казалось, его это слегка удручало — вероятно, ему хотелось спать. Она вышла из боковой двери в полиэтиленовом дождевике, в шляпе и разношенных калошах, казалось, она предвкушает заслуженный отдых. Надеется, что салон патинко неподалеку еще открыт. Она собиралась играть в патинко.

Радарщик по фамилии Бушнелл карабкался по наружной лестнице к себе в казарму, когда услышал резкий звук, одиночный удар, будто линейкой щелкнули по парте. Хотя нет, пожалуй, не так. Больше похоже на тихий хлопок, вроде двухдюймовой шутихи. Впрочем, и на шутиху не похоже. Даже совсем не похоже. Наверное, просто хлопнули дверью.

Он вошел и увидел Оззи — тот сидел на солдатском сундучке, один во всем отсеке, с обычной улыбочкой на лице. В правой руке он держал крохотный пистолет, а по левой, над локтем, тонкой струйкой стекала кровь.

— Кажется, я себя ранил, — сказал он.

Сценка была безукоризненна. Бушнелл подумал, что реплика Оззи прозвучала, будто очаровательное историческое высказывание, прямо как в кино или сериале.

— Где ты взял пистолет? Вот о чем подумал бы дежурный офицер, который случайно тут оказался.

— Может, все-таки сделаешь что-нибудь?

— Чего, например, тебе хотелось бы?

— Например, санитара.

— А что там с тобой? Кровь течет? По-моему, похоже на порез от бритья.

— У меня в руке дырка.

— Оззи, ты что, уже бреешься? Я слышал, твоя мамочка бреется, а ты еще нет. И что будет, когда они увидят пистолет?

— Это несчастный случай.

— Чушь. Лучше бы стрелял из своего сорок пятого калибра.

— И отстрелил бы себе руку.

— Зато он стоит на вооружении, засранец. Что ты им скажешь? «Я нашел пистолет на тротуаре среди бела дня»?

— Но я его действительно нашел.

— Господи, Оззи, от тебя сдуреть можно. Ты сидишь здесь один. А если бы я не вошел? Так бы сидел и ждал? Чего я не люблю, так это плохих расчетов.

— Но я все-таки ранен.

— Охуеть.