Алиция Липовска - Частная жизнь кардинала Ришелье Страница 20

Когда герцог Лианкур, спустя месяц после послания доставленного испанским осведомителем Рошфору, привез кардиналу второй конверт, то некоторое время он находился в шоке от случившегося. Так как Ришелье пошел на поводу своей, обостренной неврозом, вспыльчивости. Он, на глазах изумленного герцога раскрыл пакет и порвал на куски один из выпавших оттуда листков. Герцог, в душе сознавая, что сей порыв вызван всего лишь нервным расстройством, был вынужден собирать эти куски рисовой бумаги. К счастью в те времена бумага не была столь тонкой и рвалась все-таки вполне крупными фрагментами. Поэтому Лианкуру успешно удалось собрать документ, который был тут же доставлен для расшифровки Росильону.

Кардинал же после своей выходке искренне попросил прощения у герцога, объясняя свое поведение тем, что ему нужно само возвращение агента, в данном случае супруги Лианкура, а не послания от нее, хотя он вполне осознает важность этих документов.

Лианкур, также обладая изрядной долей ехидства, попенял Ришелье на то, что раз герцогиня не тут, то значит, так сложились обстоятельства, а вот письма с таки трудом доставленные из вражеского стана все-таки надо беречь. Измученный и глубоко раскаявшийся Ришелье даже не обиделся на такую выволочку от своего дальнего родственника.

Но если в близком окружение кардинал и мог дать волю своей вспыльчивости, то сдержанные и спокойные указания, которые он давал послам, остались образцом в этой профессии на все времена. Одна из форм этой осторожности есть глубокая тайна, которой по его желанию, было окружено ведение дипломатических дел. Известны его слова: "тайна - душа дела". Он изобрел выражение "совершенно секретное дело". К пониманию и суждению у него присоединяется твердость.

В своем "Политическом завещании" он помещает волю следом за разумом, как существенное качество политического деятеля: "Ему необходимо сильно хотеть того, чтобы принимать решения под влиянием подобных мотивов, - говорит он, - так как это единственное средство, чтобы заставить себе повиноваться".

Иностранный посол, пытавшийся заставить его отказаться от того, что он хотел предпринять под определенным пунктом, пишет, что он столкнулся у кардинала с тем, что он назвал "твердое и бесповоротное решение" человека, заткнувшего себе уши и не желающего что-либо слышать.

Герцог Сомерсет удивленно оглядывал пустую комнатку в Башне Принцесс. Было видно, что от сюда уходили второпях, так как всегда аккуратно прибранная светлица герцогини имела вид жилища по которому прошелся ураган: раскиданные вещи, перевернутое бюро, рассыпанные по полу жемчужины. Все это наводило на мысль, что в комнате побывали грабители. Но, когда к герцогу вернулась способность мыслить здраво, он понял, что подобные разрушения произвела сама герцогиня. Ибо в комнате не было ни детских вещей, ни вещей кормилицы, а в разбросе находились только украшения да постельное белье.

Убежала, - подумал герцог, - но зачем? Что ей мешало оставаться тут еще какое-то время? Что гнало женщину, пережившую тяжелые роды и имеющую грудного ребенка на руках, броситься в бега? Причем вот так неожиданно, без всякой видимой подготовки?

Герцог пожал плечами. Присел на развороченную постель, подобрал одну довольно крупную жемчужину из порванного ожерелья.

Вот интересно, - продолжил он беседу сам с собой, - что она скажет мужу, если вернется во Францию? А куда пристроит ребенка? Ведь не в дом же Лианкура? Вопросы, вопросы, вопросы. Непредсказуемая женщина. А, впрочем, может быть все они, полячки, такие вот странные.

Несколько забулдыг довольно свирепой наружности поглядывали на стол в углу зала. Гостиница была третьесортной. Но публика тут редко скандалила. Так как останавливались тут люди занятые каким-то важным делом, и, на короткий срок. Были тут и свои завсегдатаи, как правило - воры, но они работали в соседних районах, а тут свято блюди добрососедские отношения к хозяину постоялого двора.

Но на данный момент раздражали одного из воров, спускающего тут свой заработок, двое из сидящих за угловым столом. Это были две женщины. Причем одна служанка и испанка по крови. Другая же не из простых. Но с простыми общающаяся свободно, чем именно она и раздражала вора. А также и тем, что вела себя как простая, подмигивая то прислужнице, то хозяину. Взгляд же женщины был холодный и цепкий. Одета она была просто, но видно, что за большие деньги: дорожное коричневое платья из дорогого шелка и льна, на поясе висел кинжал с простой без украшений рукояткой, плащ был шерстяной и подбит мехом. На шее женщины болтался весьма любопытный кулон похожий на глиняный сосудик, подвешенный на серебряной цепи. Ноги были обуты в высокие сапоги, которые она довольно бесстыдно выставила из под своего платья.

- Такую пташку не зажмешь в темном углу, - прошептал пьяный вор и сплюнул через плечо.

Вскоре к сидевшим женщинам подошел офицер и поинтересовался кто они такие. Сделал он это весьма нелюбезно. Женщина откинула со лба волосы, которые у нее были острижены практически по мужской длине и как-то устало начала рыться в складках плаща. В это время испанская служаночка испуганно хлопала огромными ресницами. Наконец госпожа извлекла из складок свиток и с ленивой грацией протянула его офицеру. Тот увидев печать на свитке слегка побледнел, а прочитав приказ, низко склонился перед дамой.

- Ваша Светлость! Я рад приветствовать, Вашу Светлость во временном мне округе! - с подобострастием произнес он. - Только почему Ваша Светлость без охраны? Время сейчас смутное!

- А вот охрану, милейший, ты мне и предоставишь! - ответила герцогиня Лианкур, прибывшая во Францию вместе со своей новой служанкой Хасинтой, - Там, где я была, охраны бы мне только мешала, а вот теперь, меня необходимо сопроводить в Париж! И сделать это бережно!

2.4. Французский калейдоскоп

Счастлив, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Его призвали всеблагие

Как собеседника на пир.

Уже более 20 лет длился брак Людовика XIII с Анной Австрийской, а наследника все не было, несколько выкидышей и ухудшение здоровья - вот и весь тогдашний итог этого брака. Королеве было уже 36 лет, она находилась в натянутых отношениях с супругом из-за своего участия в политических интригах. Стране был нужен наследник престола: здоровье короля было шатким, и возможный переход трона к его брату, принцу Гастону Орлеанскому, связанному с оппозиционной аристократией, грозил непредсказуемыми политическими последствиями.

Ришелье и молился Богу о том, что бы король почаще посещал спальню своей супруги, и увещевал короля в необходимости не пренебрегать супружеским долгом. Людовик XIII то подшучивал над своим премьером и его желаниями, то возмущался этими наставлениями. Но все же старался угодить и жаждующей наследника стране и своему ворчливому премьеру. После полумнимого, но все же примирения между королевой и Ришелье, король решил побольше уделять внимания супруге, а королева, в свою очередь, стала более спокойна и более расположена к своему мужу.

И вот произошло долгожданное чудо - королева забеременела! Когда это стало несомненным, Людовик XIII посвятил свое королевство Богоматери. Все ждали и гадали, каким же будет пол новорожденного? И снова небеса оказались благосклонны к Франции: 5 сентября 1638 г. родился дофин.

Рождение сына преобразило Анну. Постаревшая от хандры и невнимания супруга, она наконец почувствовала свою значимость, так как стала матерью наследника престола, более того - сопричастной явленному Франции чуду.

Французы увидели в счастливом рождении знак божьей милости и называли новорожденного дофина "Богоданным". Еще через десять лет епископ Флеше (1626 - 1710) оценил это событие как "рождение на грани чуда, которое обещало всему миру полную чудес жизнь".

По правилам этикета королевского двора, официальные обязанности наследника престола начались сразу после его рождения. Уже 6.09 Людовик давал аудиенцию. Делегации Парижского парламента, главного суда и других судов были приняты в тот день Людовиком XIII и передали королю пожелания счастья от своих корпорации. Эти делегации были также допущены в покой наследника престола. О первой встрече будущего Людовика XIV с представителями французского парламента и судов рассказывает генеральный прокурор, ставший позже хранителем печати, Матье Моле (1584 - 1656): королевский отпрыск возлежал под большим балдахином из вышитого цветами белого дамаска на белой шелковой подушке, которую держала его няня мадам де Ланзак. Перед его ложем находилась большая балюстрада, так что наследника престола можно было лицезреть лишь с десяти-пятнадцати шагов. Мадам де Ланзак сказала, что дофин открыл глаза, чтобы видеть своих верных слуг.

Королева же ликовала. После рождения сына она снова помолодела и похорошела. Даже ненавидимый её кардинал уже не так раздражал ее. А его племянница так и вовсе стала пользоваться вполне заслуженным вниманием. Так как кроткая Мари-Мадлен не могла не нравится. А еще набожной королеве импонировала набожность герцогини д'Эгийон, которой Мари-Мадлен стала в этом году.