Роберт Стивенсон - Сент-Ив (Пер. Чистяковой-Вэр) Страница 20

ГЛАВА X

Гуртовщики

Мне приходилось делать некоторое усилие, чтобы идти рядом с моим спутником, хотя он безобразно раскачивался на ходу и с виду шел не особенно скоро, но мог по желанию передвигаться очень быстро. Мы смотрели друг на друга: я с выражением естественного любопытства, он, по-видимому, с чувством сильного неодобрения. Потом я узнал, что Сим был предубежден против меня: он видел, как я опустился на колено перед дамами, и вследствие этого признал меня идиотом.

— Итак, вы в Англию? Да? — спросил он.

Я ответил утвердительно.

— Ну, мне кажется, что дорога для нас хороша, — заметил погонщик и погрузился в молчание, которое не нарушалось в течение четверти часа; двигались мы не спеша.

Наконец мы вышли на зеленую долину, вившуюся между горами и холмами. Посередине ее текла маленькая речка, образовавшая множество чистых, прозрачных заводей. Подле одного из дальних разливов я рассмотрел косматое стадо и пастуха, казавшегося двойником Сима. Второй пастух завтракал хлебом с сыром. Завидя нас, Кэндлиш (впоследствии я узнал, что двойника Сима звали Кэндлишем) встал нам навстречу.

— Он пойдет с нами, — сказал Сим, обращаясь к товарищу, — старуха Гилькрист пожелала этого.

— Хорошо, хорошо, — ответил второй пастух; потом, вспомнив об учтивости, он с серьезной усмешкой посмотрел на меня и заметил: — Какой прекрасный день.

Я согласился с ним и осведомился о том, как он поживает.

— Славно, — послышалось в ответ.

На этом обмен любезностями прекратился; погонщики принялись сгонять скот. Это, как вообще все, что касалось управления стадом, исполнялось с помощью двух красивых, умных собак. Сим и Кэндлиш давали им только немногосложные приказания.

Мы спускались с холма по крутой зеленой тропинке, которой я сначала не заметил. Кругом раздавались крики болотных птиц, слышалось, как скот жевал и чавкал; животные ели и, по-видимому, все не могли насытиться, а потому мы продвигались вперед утомительно медленным образом. Мои спутники шли среди стада в полном молчании, которым я мог только восхищаться. Чем больше я смотрел на погонщиков, тем более меня поражало их сходство, доходившее до смешного. Оба они были одеты в грубое платье из домашней ткани, оба держали по одинаковой палке, у обоих под носом виднелись следы табака; оба несли по пледу, сделанному из материи, которая называется пастушьим тартаном. Глядя на Сима и Кэндлиша сзади, было положительно невозможно различить их одного от другого, и даже смотря им в лица, я находил между ними значительное сходство. Несколько раз старался я вызвать моих спутников на обмен мыслями, хотел, по крайней мере, заставить их произнести какие-нибудь человеческие слова, но в ответ мне слышались только «да» или «нет»; но затронутая тема замирала без звука. Я не скрою, что это опечалило меня, и когда через некоторое время Сим предложил мне табаку, лежавшего в бараньем роге, с вопросом: «Вы употребляете это?», я ответил со значительным оживлением: «Сэр, я готов был бы понюхать табаку, чтобы немного сблизиться с вами, право». Но и этой шутки не раскусили мои спутники, или, по крайней мере, она не смягчила их.

Вскоре мы поднялись на вершину другого холма и увидели, что тропинка круто спускалась в уединенную долину, которая тянулась приблизительно на целую милю; с противоположной нам стороны бесплодные горы заграждали ее. Тут Сим остановился, снял шляпу, отер себе лоб и сказал:

— Ну, вот и мы на вершине Хоудена.

— Верно, это вершина Хоудена, — подтвердил Кэндлиш.

— Мистер Сент-Иви, вы не подмечаете в себе некоторой сухости? — спросил Сим.

— Сухость всегда казалась мне одной из худших черт человеческого характера, — ответил я.

— Что с вами? — возразил Сим. — Я просто предлагаю вам выпить.

— Ну, это дело другого рода, — произнес я.

Сим развернул уголок своего пледа и вынул оттуда черную бутылку. Мы все выпили за здоровье друг друга. Я заметил, что бывшие со мной джентльмены при этом соблюдали известный этикет, и, конечно, сейчас же стал подражать им. Каждый из них вытирал себе рот обратной стороной левой руки, поднимал вверх бутылку правой, замечал с пафосом: «За ваше!» и проглатывал столько водки, сколько ему казалось нужным. Эта маленькая церемония, бывшая, как я мог заключить, одним из главных условий хороших манер, повторялась через надлежащие промежутки времени, обыкновенно после подъема на какую-нибудь возвышенность. Иногда мы еще закусывали овечьим сыром, далеко не превосходным хлебом, который, как мне показалось, мои спутники называли «овсянником» (впрочем, я не побожусь, что таково было его истинное название). Кроме этой церемонии при питье водки, других разговоров в первый день мы не вели.

В течение долгих часов, долгих дней нашего путешествия я изучил печальную природу местности, по которой вилась скотопрогонная дорога. Тянулся бесконечный ряд незначительных косматых холмов. Их разделяли только ручьи, через которые нам приходилось перебираться, и на берегах которых мы останавливались на ночлег. Расстилались необозримые заросли вереска, встречалось бесконечное количество тетеревов; там и сям на берегу потоков стояли маленькие и красивые группы ивовых кустов или серебристых берез, иногда попадались развалины старинных незначительных крепостей. Вот какой характер неизменно носила местность, по которой мы шли. Иногда вдали видели мы дым из труб какого-нибудь городка, отдельной фермы или коттеджа; чаще нам встречались стада овец с их пастухами или плохо обработанные, иногда еще не убранные поля. Только это разнообразило пустыню, по которой мы шли, пустыню, представляющую одну из самых бедных местностей Европы. Когда я вспоминал, что мы отдалились всего на небольшое число миль от главного города страны (в котором ежедневно происходили заседания суда, решавшие множество дел, в котором солдаты стерегли замок, ученые делали научные изыскания, а литераторы занимались литературой), во мне пробуждалось странное ощущение при взгляде на эту бедную, бесплодную, но прославленную часть Шотландии. Может быть, все, что я видел, должно было служить еще лишним подтверждением того, как умно поступила старая мисс Гилькрист, послав меня по этой уединенной тропинке в обществе двух пастухов.

Не могу сказать, чтобы я ясно помнил путь моего следования. Я никогда хорошенько не знал названий тех мест, через которые мы проходили, и расстояний их одного от другого, теперь же совершенно забыл; это тем более достойно сожаления, что, без сомнения, дорога моя лежала через местности, прославленные пером Вальтера Скотта. Скажу больше: мне даже кажется, что судьба еще сильнее благоволила ко мне; я убежден, что видел несравненного писателя и говорил с ним. Однажды мы встретили высокого, полного старика с сильной проседью в волосах; его покрытое морщинами лицо было весело и приветливо. Он ехал верхом на черном пони, закутавшись пледом поверх зеленого сюртука; старика сопровождала наездница, его дочь, молодая и очаровательная. Они нагнали нас в одной из зарослей вереска, около четверти часа ехали рядом с нами, потом снова ускакали и исчезли между холмами, тянувшимися с левой стороны. К моему великому удивлению, непреклонный мистер Сим растаял сейчас же при появлении этого господина, который окликнул его как знакомого, сразу пустился толковать с ним о ремесле погонщиков и ценах на скот, не отказавшись взять щепотку табака из неизменного рога. Вдруг я заметил, что глаза незнакомца следят за мной, вскоре он заговорил с Симом обо мне. Часть этого разговора я совершенно невольно подслушал, другую половину его я домыслил сам, основываясь на отчете Сима.

— Вероятно, к вам пристал погонщик-любитель? — спросил незнакомец.

Сим ответил, что у меня были свои собственные причины желать путешествовать тайным образом.

— Ну, ну, вы не должны рассказывать мне о его делах. Вы знаете, я из судейских, — ответил старик. — Однако я надеюсь, что он не сделал ничего дурного?

Сим сказал, что моя вина — долги.

— О, Бог мой, — вскрикнул незнакомец, — это еще ничего! Итак, сэр, — прибавил он, обращаясь ко мне, — вы пробираетесь через наши леса ради удовольствия.

— Да, сэр, — ответил я, — и мне приходится заметить, что это действительно очень интересно.

— Завидую вам, — сказал он. — Я сам исходил все эти места, когда был помоложе. Моя юность погребена под этими кустиками вереска, как душа лиценциата Луция. Но вам следовало бы взять проводника. Большая часть прелести этой местности заключается в ее легендах.

Обратив мое внимание на маленький обломок стены величиной с обыкновенную надгробную плиту, он, в виде примера, рассказал мне историю о людях, некогда живших здесь. Много лет спустя я в виде развлечения читал роман «Вэверлей» и вдруг нашел повторение того самого рассказа, который слышал от встретившегося мне среди пастбищ человека в зеленом сюртуке! Мгновенно в моей душе воскресли с отчетливостью ясного сновидения все подробности той сцены: тон голоса незнакомца, северный акцент его произношения, сам вид неба и земли, температура воздуха. Незнакомец в зеленом сюртуке был великим незнакомцем. Я встретил Скотта! Я слышал из его уст рассказ! Я мог бы написать ему, попросить его возобновить знакомство, сказать ему, что его слова еще звенят в моих ушах. Но я слишком поздно сделал свое открытие! В то время тяжесть почестей и несчастий великого человека уже сломила его.