И больше никаких парадов - Форд Мэдокс Форд Страница 20

По плотной толпе, жадно ловившей каждое слово из разыгрывающейся на их глазах незамысловатой мелодрамы, пополз шепот, в котором слышались одобрение и зависть к везунчику… у присутствующих словно распахнулись шире глаза и вконец поблекла форма… на аплодисменты они не осмелились только потому, что это было не по уставу, но вот размышлять о том, зааплодировала бы сейчас Валентайн Уонноп, было бессмысленно… К тому же никто не знал, вернется парень или нет. Как и того, действительно ли к нему приехала мать. Скорее всего, девушка. Поэтому шансы на то, что он дезертирует, были весьма высоки… Канадец смотрел Титженсу прямо в глаза. Но неистовая страсть, такая, как желание убежать или любовь к девушке, дает человеку возможность контролировать мышцы глаз. По сравнению с неистовой страстью это сущая ерунда! Можно смотреть в лицо Господу в день Страшного суда и при этом врать.

Тогда какого дьявола Титженс хотел от Валентайн Уонноп? Почему никак не мог избавиться от мыслей о ней? Но зато мог избавиться от мыслей о жене, которая теперь совсем не жена. Однако Валентайн Уонноп преследовала его в любой час дня и ночи. Она стала его навязчивой идеей. Безумием… Ведь именно это ученые придурки назвали комплексом!.. Порожденным наверняка словами, которые тебе когда-то говорили няня или родители. С самого рождения… Неистовая страсть… Хотя, несомненно, не такая уж неистовая. В противном случае Титженс бы и сам сбежал. Если не из армии, то по меньшей мере от Сильвии… Хотя на самом деле ничего такого он не сделал. Или все же сделал? Так сразу и не скажешь…

В проходе между палатками было заметно холоднее. Где-то неподалеку кто-то громко пытался согреть дыханием ладони: «Ху… Ху-у… Ху…» Да при этом, судя по звуку, хлопал себя руками по телу и подпрыгивал. Работал руками и ногами, не сходя с места! И кому-то надо было этих бедолаг построить и дать все, чтобы в их жилах не застыла кровь. Впрочем, такой команды могло и не быть… В действительности греться таким образом придумали гвардейцы… Титженс спросил, какого дьявола они все здесь собрались.

Несколько голосов ответило ему, что и сами не знают. Но большинство гортанно сказали:

– Ребят ждем, сэр…

– Как по мне, так вам лучше было бы дожидаться их в укрытии, – язвительно промолвил Титженс, – ну да ничего; это ваши похороны, и если вам так больше нравится…

Солдаты собрались вместе… неистовая страсть. В пятидесяти ярдах в стороне располагалась отапливаемая дежурка, специально, чтобы дожидаться очередного набора… Однако они стояли, стуча зубами и пытаясь согреть дыханием руки, вместо того чтобы потерять полминуты столь любимой ими болтовни… О том, что сказал вот этот английский сержант-майор и вон тот офицер, о том, сколько долларов каждому из них платили… Ну и, как водится, о том, что кто скажет в ответ… А может, и нет. В канадских войсках служили серьезные, крепкие парни, далекие от бахвальства кокни и простаков из Линкольншира. Им явно хотелось узнать все правила войны. Поэтому каждый из них в мельчайших подробностях изучал полученные в канцелярии сведения и смотрел на тебя с таким видом, будто ты излагал ему благие евангельские вести…

Но Титженс, черт возьми, с превеликим удовольствием заключил бы сейчас договор с самим Провидением и согласился провести в самом холодном круге ада тридцать месяцев только за то, чтобы получить взамен тридцать секунд и рассказать Валентайн Уонноп, какой ответ он дал… тому самому Провидению!.. Кто был тот персонаж «Инферно» Данте, погребенный подо льдом по самую шею и моливший своего создателя убрать с его век сосульки, чтобы они не мешали смотреть? А Данте пнул его в лицо, потому что он был гибеллином… В нем, в Данте, всегда присутствует что-то от свиньи… В этом отношении он похож на… А на кого он, собственно, похож?.. Ах да, на Сильвию Титженс… Великая ненавистница!.. Титженс представил, как из монастыря, в стенах которого замуровала себя Сильвия, на него изливаются волны ее ненависти… Она спряталась в надежном месте… Он так полагал. Потому как она сама ему об этом сказала. Говорила, что до конца войны… На весь период военных действий, а может, на всю жизнь, в зависимости от того, что дольше продлится… Титженс представил, как Сильвия в этот момент свернулась калачиком в монастырской постели… Сгорая от ненависти… Разбросав по подушке свои пышные волосы… Наливаясь медленной, холодной ненавистью… Просто как змеиная голова, если к ней внимательно присмотреться… Неподвижные глаза, плотно сжатый рот… Смотрела куда-то вдаль и ненавидела… Надо полагать, в Беркенхеде… Далековато, чтобы окатывать его ненавистью… Через всю страну, море и стылую ночь… по черной земле и воде… когда из-за воздушных налетов и германских подводных лодок нигде не горит свет… Впрочем, думать о Сильвии сейчас было ни к чему… Она находилась от него далеко-далеко…

По мере того как в свои права все больше вступала ночь, теплее точно не становилось… Даже этот осел Левин и тот энергично расхаживал взад-вперед среди теней, которые в тусклом лунном свете залегли на окраине палаточного лагеря, выходившего задами на склон холма и терявшуюся в ночи вереницу белых камней… При всем его хвастливом пренебрежении шинелью, которую он не надевал, дабы манить дамские взоры своими блестящими штабными побрякушками, таская их на себе с видом леопарда, вышедшего покормиться…

– Прошу прощения, что заставил вас ждать, старина… Точнее, вашу леди… Но мне надо было поговорить с моими людьми… Да и потом, вы и сами знаете, что… «бодрый дух солдат и… не помню, что там еще… превыше любых других… э-э-э… насколько мне помнится, соображений… за исключением требований, выдвигаемых боевыми действиями»… У меня в последнее время явные нелады с памятью… А вы хотите, чтобы я, поскальзываясь на каждом шагу, скатился по этому холму, а потом, сопя от одышки, поднялся обратно… И только для того, чтобы повидать какую-то даму!

– Какой же вы осел, черти вас забери! Внизу вас ждет жена.

3

Единственной мыслью, которая отчетливо выделялась в голове Титженса, когда он наконец устроился на своей походной кровати и набросил на себя шесть армейских одеял, перед этим поставив рядом складной стул со стаканом крепкого пунша на основе рома, офицерским блокнотом с карандашом, потому как до одиннадцати часов ему