Давид Бек - Раффи Страница 20

был из тех факиров, что в испытаниях, отшельничестве и истязании плоти стремятся достичь духовного и сверхъестественного перевоплощения, которое облегчит им общение с бестелесными существами. На голой шее, как у женщин, висели разные ожерелья, имевшие колдовское значение. Голые до локтей руки охватывали крупные черные бусы четок из морских полипов.

Темный цвет кожи, иссиня-черные курчавые волосы и борода говорили о том, что этот бродячий стоик был из глубин Аравии. Хриплый голос и чисто персидское произношение подтверждали это. Речь его была ритмически организована и рифмована. Дервиш больше отвечал на вопросы, чем разговаривал. Его ответы походили на краткие иносказания и загадки, которые следовало постичь и истолковать.

Один из слуг вошел в помещение, неся в руке серебряный таз, а в другой — серебряный кувшин — афтафу. Сначала он поставил таз перед ханом, опустился на колени, стал лить воду ему на руки. Потом поставил таз перед дервишем, тот отказался от омовения, объявив, что не имеет привычки мыться; затем по очереди — перед князем Торосом, Степаносом и муншибаши. Но все скорее смачивали руки, чем мыли их.

Любое слово или жест дервиша были исполнены для персов глубокого смысла, и хан поинтересовался, почему он не умывается.

— Важно очистить внутреннего человека, — отвечал дервиш.

— Внутренний человек? Что это такое?

— Душа.

По-видимому, дервиш и в самом деле долгие годы не умывался, и его покрытое коркой грязи тело испускало зловоние. Но противнее всего было то, что в его бороде и волосах сновали насекомые, которым дервиш радушно предоставил свое тело.[39]

После омовения другой слуга расстелил на полу поверх ковров цветную скатерть. Она была выткана в Исфагане и по ее бахромчатым краям арабской вязью были вытканы молитвы из корана и других священных книг. В центре цветными нитками были вышиты ангелы с маленькими серпиками и букетами из пшеничных колосьев в руках. Все это было выражением горячей веры хана. Скатерти более свободомыслящих мусульман иначе украшаются в Персии. Вместо молитв из корана на них вытканы чудесные стихи Гафиза и Саади, а вместо ангелов изображены полуголые девицы и вечно юные гурии и пери, которые либо танцуют, либо подносят кубки с вином сластолюбивому мужчине, занятому пирушкой.

Слуги расстелили скатерть и внесли на головах большие медные подносы, покрытые дорогими покрывалами с золотой бахромой. Один из подносов поставили перед ханом, другой — перед князем Торосом и Степаносом, а третий — перед дервишем и муншибаши. Когда откинули покрывала, на подносах оказалось множество больших и малых медных тарелок, полных разнообразной снеди, для сохранения тепла прикрытых медными крышками. Эта посуда могла служить украшением лучших музеев мира как образец персидского ремесла и прикладного искусства.

Однако внимание князя Тороса привлекло другое — края покрывала на подносе хана были запечатаны воском. Хан заботливо проверил печати и только тогда снял салфетку.

Нс сумев сдержать любопытства, князь Торос спросил с подозрением:

— Что это за печати?

— Чему ты удивляешься? — заговорил Фатали-хан, улыбаясь. — Мать следит за кухней и посылает мне обед, который опечатывает личной печатью.

— Зачем?

— Как зачем? Еда может быть отравленной.

— Кем?

— Женами. Разве им можно верить? Они пойдут на это из ненависти ко мне или их подкупят со стороны. В прошлом году я чуть не умер, меня спас врач армянин из Тавриза. Плов оказался отравленным, и у меня сразу начались рези в желудке. С того дня мать запретила этим сукам входить в мою кухню, да и к слугам нет доверия. Все здесь хороши.

Хан так спокойно и просто говорил о семейных тайнах, словно отравления и убийства здесь обычная вещь. Жены для него не подруги, а какие-то ненадежные предметы, которые плохо служат и на которые нельзя положиться.

— И нашли отравительницу?

— Нашли. Я велел увязать бесстыжую в мешок и исколоть кинжалами.

У персов гаремное положение женщины сохраняется и во время казни. Палач не должен видеть лица жертвы, поэтому ее укладывают в большой мешок и зашивают его. Затем совершается казнь. Когда все кончается, окровавленный мешок уносят и закапывают в землю.

Хан даже рассказал по этому случаю подробности, которые дали повод «этой бесстыжей» отравить его. То была простая деревенская девушка, как-то во время охоты хан приметил ее в горах, когда та пасла овец, она ему приглянулась, и он велел доставить ее к себе. Родители девчонки обрадовались, что дочь попала в ханский гарем, хотя она была помолвлена с другим. Но «бесстыжая» хотела убить хана, чтобы вернуться в объятия любимого.

Этот рассказ о гаремных интригах и история несчастной девушки произвели такое гнетущее впечатление, что у князя Тороса и Степаноса совершенно пропал аппетит, хотя персидские блюда имели довольно соблазнительный вид. Под медными колпаками оказались разнообразные закуски — мясные, бобовые и овощные и всевозможные сладости. Возле них в больших чашах были щербеты и напиток из мацуна — тан, которые нужно было пить из красивых ковшов самшитового дерева. Спиртные напитки отсутствовали. Не было также ножей и вилок, полагаться следовало на собственные руки. Хан то и дело жирными пальцами брал из своего блюда кусок жареного мяса или горсть рису и подкладывал князю, говоря: «Кушайте, это хороший кусок», что было знаком особого внимания. Дервиш к еде не прикоснулся, сказав, что не ест мясного, ибо это зверство, когда одно животное питается мясом другого. Он только посолил и поел хлеба, потом удалился в дальний уголок шатра, взяв нечто, напоминающее чубук, надел на головку кальяна, зажег и закурил. В мгновение шатер наполнился едким, удушливым дымом[40].

Насколько этот горький дым был противен другим, настолько приятен дервишу. Он уже впал в какое-то полусонное состояние, однако не выпускал кальяна из рук, и дым мелкими кольцами выходил у него из ноздрей и почерневшего опухшего рта. Жутко было смотреть на этого скрюченного человека, сущий скелет, закутанный в белый саван. По его безобразному лицу изредка пробегала судорога или злобная ухмылка, а изо рта время от времени вылетали глухие стоны и слышались какие-то непонятные слова.

— Похоже, с духами беседует, — проговорил хан, с суеверным страхом глядя на него.

Вскоре дервиш уснул, не выпуская из рук кальяна. Слуга накрыл его богатым шерстяным одеялом. Это оскорбило бы аскета, умерщвляющего свою плоть, узнай он об этом.

После обеда вновь последовало омовение, потом в маленьких чашечках принесли черный кофе без сахара и кальян, не в пример едкому кальяну дервиша заправленный самым душистым персидским табаком.

— Нам пора отправляться, хан, — сказал князь Торос и поблагодарил за гостеприимство.

— Как можно? Мы не оказали вам никаких