Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб Страница 20

— Однако все остальные люди трактуют это по-своему и не считаются с ними!

Шамс Ад-Дин сердито воскликнул:

— Они не заботятся ни о чём, кроме собственного высокого положения, в все остальные — бесправны!

Махмуд Катаиф на миг замолчал, а потом заявил:

— Они вправе требовать к себе уважения, соразмерного с их трудами…

— Что вы имеете в виду?

— Каким был бы наш переулок, не будь их? Их дома — украшение переулка, а имена — словно звёзды освещают весь квартал. Из их магазинов нам поступает и пища, и одежда, на их капиталы воздвигнуты мечеть, фонтан, новая кораническая школа. Разве всего этого не достаточно?!

Ярость забурлила в груди Шамс Ад-Дина, и он закричал:

— Если бы не мой отец, никто не смог бы воспользоваться их деньгами. Поглядите на их коллег в других переулках — что они там творят?

Шейх замолчал снова, и казалось, что он колеблется, и тогда Фулла сказала:

— Говорите. Посланец должен лишь донести сообщение…

Воодушевившись её словами, он продолжил:

— Они полагают, что с ними несправедливо обходятся, как и с вами и вашими людьми, и говорят, что настоящий предводитель клана должен быть из числа знатных людей, ибо сам Аллах предпочёл их и возвысил среди остальных людей. Это нисколько не отнимет у бедняков право на справедливость!

Шамс Ад-Дин воскликнул:

— Теперь-то всё прояснилось, шейх! Они подзуживают меня нарушить обязательство и броситься в объятия бандитов и шантажистов!

— Боже упаси!

— Это правда, и вы верите в то, что я говорю.

— Да упаси Господь, мастер!

— Это моё окончательное мнение.

Шейх прервал его, поднявшись с дивана, и умоляюще попросил:

— Но подумайте же немного, я прошу вас всего-только отложить ваше решение, пока вы не обдумаете всё хорошенько…

И он понёсся из комнаты вон, словно беглец.

Махмуд Катаиф скрылся, оставив за собой шлейф из запахов табака и пота. Он оставил мать и сына в тишине: взгляды их встретились и разбрелись по сторонам. Между ними был конфликт, как и между его молодостью и инстинктами. Все украшения этого мира с их острым ароматом потаённых страстей притягивали его. В этой маленькой презренной комнатке пылали сияющие мечты о комфорте и интимной близости. Нашёптывания собственной души окрасили его лицо краской стыда — они были о его прекрасной мятежной матери с чарующим взглядом. Её красота неизвестного происхождения воплощалась в его отвратительной скрываемой слабости к ней.

Он заявил ей вызывающе:

— Главарь клана, как тебе известно, это защитник всего переулка, его пастырь, который сдерживает силы зла…

Мать язвительно заметила:

— Которого даже не отличить от обычного попрошайки…

Он пылко воскликнул:

— Мама, будь на моей стороне, а не против меня!

— Я всегда на твоей стороне, Аллах свидетель…

Испытывая недовольство и к себе самому, и к ней, он снова воскликнул:

— Я хочу быть достойным имени Ашура Ан-Наджи и его обязательству!

Мать торжественно произнесла:

— Ашур ни на миг не испытывал колебаний, когда наложил руку на пустующий дом Аль-Баннана!

Шамс Ад-Дин был в гневе:

— Поучительный урок ждал его в конце…

— В любом случае он дал нам пример для подражания…

Он презрительно выпалил:

— Приходит время, когда мы приписываем великому Ашуру все слабости и тревоги нашей души…

Шамс Ад-Дин шёл напротив своего осла — спокойно, задумавшись о борьбе. Он давно уже наблюдал за тем, как солнце лило свой радостный свет после дождей и туч. Слабость — не позор, если человек преодолел её. К чему тогда сила, если она не могла совладать с этими душевными волнениями? Он утолял жажду нектаром возвышенной жизни, источник которого — его пыл и энергия — бил ключом.

Перед магазином шейха Махмуда Катаифа он натянул поводья и остановил повозку. Тот спешно бросился к нему на встречу, горя нетерпением:

Шамс Ад-Дин подошёл к нему и с холодной решимостью сказал:

— Ашур Ан-Наджи не умер!

Шамс Ад-Дин шёл домой как-то вечером, когда путь ему преградил силуэт женщины, которая зашептала:

— Добрый вечер…

— Айюша?…Что вас принесло сюда?

— Не последуете ли ли за мной ко мне в комнату?…

Сердце его застучало чаще. Он испугался её предложения, хотя оно возбудило его любопытство и воспламенило молодую кровь. Он покорно последовал за ней.

Прошествовав первой в коридор, старуха прошептала ему:

— Так странно вы себя ведёте…

— Что?!

— Разве мы не вправе спрашивать, почему отвергают луну в полной её красе?

С этими словами она открыла дверь комнаты, и свет лампы упал на пол. Сама она отошла в сторону, а его подтолкнула рукой вперёд… Он увидел госпожу Камр, сидящую на крае кровати — единственном пригодном для сидения месте в комнате. Лицо её было покрыто вуалью, а взгляд опущен из-за смущения…

Он стоял и глядел на неё в полном возбуждении.

Стоя возле порога, Айюша спросила его:

— До вас дошли какие-то плохие слухи о нас?

Он со смущением ответил:

— Нет, что вы…

— В нашей красоте есть какой-то недостаток или изъян?

Тут среди его эмоций появилась осторожность:

— Упаси Господь…

— Понизило ли нас в ваших глазах раскрытие нашей тайны?

Он потупил глаза и пробормотал что-то нечленораздельное, глотая слюну. Тогда старуха закрыла за собой дверь и подтолкнула его к краю пропасти. Камр прошептала еле слышным голосом:

— Мне стыдно. Я не знаю, что я с собой сделала…

Он тупо произнёс:

— Всё хорошо.

— Мне стыдно за себя…

Он рухнул под натиском бури, и инстинкты его воспламенили всю вселенную, подчинившись властной, тщеславной и безрассудной силе.

Почти не сопротивляясь, Камр прошептала:

— Не думай обо мне плохо…

Шамс Ад-Дин снова оказался в коридоре. Дверь за ним закрылась. Всё вокруг было окутано мраком, который незаметно просачивался в тайники его души. Взамен огня остался едкий удушливый пепел, и мир вздохнул от усталости и печали. В конце коридора он заметил силуэт Айюши в бледном свете звёзд. Когда он проходил мимо, она прошептала ему:

— Нельзя обманывать надежду на благородство мужчины…

Задыхаясь от гнева, он нахмурился, и ушёл, отягощённый печалью…

Он согрешил, но другие грешили ещё больше него. В голове у него всё смешалось, однако она была хитроумной женщиной. Он не попадётся в силок как идиот, и не будет рисковать своим драгоценным даром, даже если придётся вынести боль и горе. Силы зла сговорились против него, равно как собственная мать и устремления его слабости, однако он был готов ринуться в бой.

Агамийю Дахшан выдали за Шамс Ад-Дина Ан-Наджи. Шаалан-одноглазый пришёл к нему со словами:

— В эту ночь позволено выйти за рамки…

Он понёс известие в курильню опиума Халила Суккара, а оттуда — в бар Илайвы Абу Расина.

Традиционное шествие, окружённое караулом с дубинками, обошло весь квартал, а во главе его были флейты и барабаны. Помех ему никто не оказывал, а благоговейное почтение к высшим членам клана лишь усилилось.

Шамс Ад-Дину казалось, что он беспрестанно парит над землёй. Каждый раз, когда шествие делало остановку, его охватывал хмель восторга и воодушевления. Сам Ашур Ан-Наджи верхом на зелёном жеребёнке благословлял его. Ангелы пели ему с облаков. Распахнулись двери дервишской обители, откуда разливались небесные напевы вместе с тутовыми ягодами.

Агамийю везли на спине верблюда в женском паланкине, увенчанном покрытыми золотым позументом занавесками.

Фулла приняла её с сияющим лицом и угрюмым сердцем.

Утром Шамс Ад-Дин уже сидел на своём излюбленном кресле в кофейне. Взгляд Айуши скользнул в его направлении, после чего она села на корточки справа от него. Тут облако скрыло за собой солнце. Своим ртом со сломанным зубом она зашептала: