Николай Бахрошин - Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь! Страница 21

Я приказал всем спать вполглаза, не снимая брони. И не наливаться от радости предстоящей битвы пивом по самые брови. Чтоб не пришлось потом кидать героев отмокать в холодную реку, прежде чем поставить их в боевой порядок.

Утром, едва рассвело, они решились. Двинулись на нас. Командовал ими огромный, почти как я, мохнатый мужик. Наблюдая с вала, я видел, он собрал свое лесное войско в две кучи. Одну, поменьше, оставил в запасе, сзади. Резерв, значит, оставил… С большей двинулся к крепости. Они все сильно кричали, подбадривая себя.

Да, они были совсем дикие, даже не знали правильного, ровного строя, так и шли кучей, размахивая оружием, как палками. Глупые, конечно, зачем раньше времени тратить силу, что нужна в бою…

По моему приказу Харальд Резвый вышел из крепости с тремя сотнями бойцов. Привычные к битвам воины быстро строились в клиновидный фюлькинг, где каждый из ратников прикрывает другого, ощетиниваясь копьями вперед и вбок. Стоя на высоте, я залюбовался, как слаженно и умело делают ратную работу сыны фиордов.

Харальд протрубил в рог нужный сигнал, и фюлькинг, шагнув как один человек, двинулся на клубящихся поличей, не теряя ровных рядов.

Я видел, Дюги Свирепый вдруг закричал, яростно славя Одина, забросил за спину щит, выскочил из ряда с мечами в обеих руках. Легким волчьим наметом неудержимо набежал на поличей, как волна прилива набегает на берег.

Те наставили на него свои копья, но он, настолько же ловкий, насколько сильный, проскользнул между их жалами, виляя огромным телом, как заблудившийся в узких шхерах кит. Его быстрые мечи замелькали, как косы смерти. Я отчетливо видел, как правым мечом он срубил одну голову вместе со шлемом. Одновременно левым мечом перебил кому-то горло. Поличи, оторопевшие от вида благородного боя двумя мечами, отпрянули от него, образуя круг. Тыкали в него своими неуклюжими копьями, древками мешая себе развернуться. В стране фиордов даже дети знают: когда враг подбегает близко, нужно бросать копье и браться за меч.

Свирепый, вращая мечами, легко отбивал их копья, сталкивающиеся друг с другом. Опять рванулся вперед, достал мечом еще одного. Потом, пятясь задом, выбрался из их ряда, побежал к нашим. Два брошенных вслед копья догнали его, но щит, висящий на лямках, надежно закрывал спину. Он так и добежал до фюлькинга, неся за спиной воткнувшиеся в щит копья. Его подвиг наши воины приветствовали громкими криками и гулкими ударами по щитам.

Вернувшись, Дюги снова стал в строй. Отрубил оба копья от щита одним взмахом меча. Дюги – могучий воин! Хоть и дурак, конечно…

Ингвар Одно Ухо, ревнуя Свирепого к воинской славе, тоже выскочил из рядов, показать в одиночку воинское искусство. Но удача не улыбнулась ему. Он не успел добежать до поличей, прикрыться ими же от их стрел и дротиков. Легкий дротик проткнул ему ногу выше колена, где кончалась защита поножей. Ингвар тут же опустил раненое колено на землю, бросил второй меч, перекинул щит со спины на руку, закрылся им в ожидании нападения. Другие стрелы и дротики воткнулись в его щит тучей. Поличи воспрянули, заторопились к нему. Но строй фюлькинга тоже ускорил ход. Острие клина прикрыло его своими щитами, обтекло его выставленными копьями.

Сошлись! Звонкие столкновения мечей с мечами, глухие удары о подставленные щиты, боевые кличи, крики раненых – все это смешалось в громкую, гулкую песню. Какие звуки могут быть приятнее уху воина?

Поличи, как я и ожидал, нападали беспорядочно, набегали кучей и рассыпались о ровный строй, где каждый знал свое ратное место.

Дети Одина всегда понимали друг друга в битве. Пока один воин строя ударял длинным копьем, второй прикрывал его и себя щитом, третий тем временем из-за их спин пускал дротики или стрелы. Когда один из воинов переднего ряда начинал пятиться назад, показывая, что устал или ранен, его место тут же занимал другой, выходя из-за его спины. Тот, отдохнув или замотав рану, снова сменял первых в сече. Именно поэтому фюлькинг может рубиться днями, не теряя натиска первой ярости.

Поличи, устав, погибали, падали под ноги, а мои воины отдыхали.

Да, их было больше. По сравнению с собранным в кулак строем свеонов, казалось – много больше. Но у них сражались только передние ряды, оставляя задних толпиться баранами. А наши рубились все в очередь. Я видел, поличей падало много, а наших мало.

Фюлькинг наступал медленно, но неустанно, теснил этих лесовиков, разрубая клином их ряды. Вторая, резервная куча поличей тоже не выдержала, пошла на подмогу, смешалась с нападающими. Фюлькинг, я видел, остановился, замкнулся, как раковина, отражая со всех сторон превосходящих числом противников. Воины хорошо делали свою работу.

Пора!

Со своей сотней воинов я выбежал через другие ворота, быстро обогнул ратное поле вдоль берега.

Сначала мы ударили в спину поличей луками. Многих достали наши острые стрелы. Они умирали, не успев даже обернуться. У них были плохие доспехи, все больше кожаные, с наковками, куда можно воткнуть стрелу между железными бляхами. У многих доспехов совсем не было, только оружие.

Потом я приказал Якобу-скальду трубить в рог сигнал к атаке. Мы побежали разом, накатились на них морской волной, рассвирепевшей от шторма.

Да, они не ожидали удара в спину. Дрогнули. Заметались, как зайцы, не понимая, с какой стороны опасность. Каждый из них стал сам по себе, все побежали в разные стороны, и никто не знал, куда он бежит.

Это хороший миг. В такой миг чужие воины перестают думать о сече и начинают метаться, чтобы спасти свою шкуру. Поэтому погибают. По моему приказу Якоб еще раз затрубил в рог, по-другому. Услышав сигнал, Харальд Резвый тоже затрубил в ответ, сигналом приказал своим воинам рассыпать строй фюлькинга, атаковать всем сразу и каждому по отдельности. Яростный боевой вскрик наших воинов разом перекрыл весь шум сечи и заставил ноги врагов подогнуться от страха.

Я перестал думать о том, как построить бой. Почувствовал внутри сгущающийся туман белой ярости. Моя секира Фьери просила крови. Я напоил ее.

Щит, мешавший рубить сплеча двумя руками, я забросил за спину. Удары чужих мечей или копий я принимал на широкое, как щит, лезвие верной Фьери. Далеко выбрасывая длинное, как копье, топорище, подрубал незащищенные ноги врагов. Концом длинной рукояти сбивал их на землю. Добивал разом, одним ударом прорубая кольчуги и шлемы. Какая броня может устоять перед благородной тяжестью Фьери, мелькающей молнией?!

Я искал в пылу боя их предводителя, и я нашел его.

Не могу сказать плохо, он был отважным. Правда, глупым, как Дюги. Вместо того чтобы собирать своих поличей, образуя защитные ряды, он сам кидался на моих воинов, как рассвирепевший кабан, ничего не видя вокруг. Щит его уже превратился в лохмотья, доспехи – изрублены, шлем был сбит с головы. Но он все махал своим длинным мечом, хрипел от неукротимой свирепости. Кровь капала с него, как вода, пятна крови оставались на земле после его шагов. На моих глазах он убил Харальда Монету одним ударом, располовинив его между плечом и шеей. Хороший удар!

Я встал на его пути вместо Монеты, что корчился теперь за моей спиной. Он тут же кинулся на меня. Ударил со всего маху, высекая искры из Фьери. Рычал, стряхивая с лица сопли и кровь.

Внимательно наблюдая за ним, я отбил лезвием несколько его ударов. Попытался достать его рукоятью, но не вышло. Он отпрыгнул. Снова напал, длинным движением пустив меч по кругу. Тут я быстро присел, пропуская над головой свистящий меч. Одновременно ударил снизу по кругу. Отсек ему ногу ниже колена. Он постоял еще мгновение, потом рухнул.

Чудно! Его отрубленная нога осталась стоять, когда он упал. И он вдруг, забыв про меня, пополз к ней, потянулся, словно хотел приставить обратно. Завыл, как волк, комками выхаркивая из горла красную пену.

Следующим ударом секиры я отвалил его голову от шеи. Он был храбрым воином, этот полич, он заслужил легкую смерть.

Потом я снова вспомнил, что я конунг. Перестал догонять противников и остановился, осмотрелся вокруг, вскочив на мертвых, как на помост. Мои воины вокруг меня дружно рубили поличей, которые еще оставались на ногах. Теперь казалось, что их очень мало, а нас – много…

4

Весеня бежал так быстро, как, наверное, никогда не бегал. Почти летел, длинными, заячьими прыжками перемахивая через кусты и кочки. Все казалось ему – не успеет уйти. Казалось, огромный конунг Рагнар, свирепый, краснолицый и светлобородый, что косил родичей, как траву, своей неподъемной секирой, в щепки разбивая щиты с одного удара, гонится за ним по пятам. Шумно и жарко дышит в самый затылок, силится схватить рукой за порты, достать темным от крови лезвием, ударить топорищем промеж лопаток. Сейчас ударит! И Весеня наддавал и наддавал ходу, хотя грудь уже разрывалась хрипом, а ноги, спотыкаясь, не успевали за летящим туловом.

Спасительная опушка леса приближалась. Краем глаза он видел, многие родичи теперь бежали туда же. Лес укроет! Спасет лес-батюшка, как всегда выручал детей своих малых!