Пол Догерти - Крестоносец. За Гроб Господень Страница 21

Поход казался удачным. Элеонора ехала в одной из повозок, предпочитая думать о том, что она узнала в Константинополе, чем о том, что их ждет в Никее. Норберт и Альберик стали более общительными и приветливыми, будто бы между ними исчез какой-то невидимый барьер; они стали относиться к ней так, как будто она и вправду была им сестрой. Это заметила даже Имогена, которая в основном держалась особняком. Элеонора часто думала о федаинах и об их угрозах. Как эти фанатики могли так близко подобраться к Константинополю? Может, они замаскировались и смешались с торговцами и туркополами-наемниками, которые кишмя кишели вокруг? Теодор, как бы подтверждая доверие, возникшее после их разговора, с некоторым смущением подарил Элеоноре маленькую деревянную иконку, очень похожую на те, которые она видела в соборе Святой Софии. Эта иконка стала подтверждением тех тайных братских уз, которые возникли между ними.

Теперь Элеонора понимала рвение Гуго и ту жесткую дисциплину, которую он ввел среди «Бедных братьев». Они шли походом на Иерусалим не только для того, чтобы освободить Гроб Господень, но также и для того, чтобы найти доказательства страстей Христовых и его воскресения.

Сидя на повозке, которая подскакивала и дергалась на ухабистой дороге, Элеонора вопрошала себя, а не стал ли «Отряд нищих», шедший немного впереди, прибежищем для охотников за реликвиями и просто преступников? Бельтран питал к Жану сильное недоверие и предупредил ее, чтобы она держалась подальше от этого мошенника и его пособников. После Константинополя Бельтран привязался к Элеоноре и Имо-гене, а особое внимание он уделял хорошенькой смуглой вдове. Как и Теодор, он оказался добродушным и общительным попутчиком, который, по его же собственному признанию, с большой неохотой оставил Прованс, ибо его покорили прелести этого края, а особенно — поэзия и песни южан. Он был не рыцарем, а посланником, назначенным для того, чтобы докладывать о настроениях в лагере и трениях между предводителями.

После длинного перехода они наконец достигли Никеи. Турки укрылись в городе и ждали осады. Гуго взял с собой Элеонору, чтобы показать ей массивные фортификационные сооружения, высокие стены из желтого кирпича, на которых высилось больше ста башен и которые были защищены двойным рвом. Не успела Элеонора вернуться в свой шатер, как послышались крики: «Тревога, тревога!». Заблеяли рожки и горны. Элеонора с Имогеной поспешили по узким проходам между шатрами к центру лагеря. Там находилась огромная повозка с прикрепленными по углам шестами, на которых развевались боевые штандарты. На повозке был устроен деревянный алтарь, а над ним возвышался черный крест. Тут же, повернувшись спинами к колесам повозки, стояли двое мужчин в монашеских рясах, держа в руках обнаженные кинжалы и мечи. Напротив них угрожающе застыл строй франкских пехотинцев с пиками и дротиками наготове.

— Это шпионы! — послышался крик. — Мы застали их, когда они пытались покинуть лагерь, прихватив с собой какие-то рисунки с цифрами!

Один из окруженных кинулся было вперед, размахивая мечом и кинжалом, но сразу же натолкнулся на стену пик, которая буквально оторвала его от земли. Он задрыгал ногами, извиваясь, словно проткнутая острогой рыба, из его рта вырвались булькающие звуки и полилась кровь. Завидев это, другой немедленно бросил на землю свое оружие, пал на колени и высоко поднял руки, давая понять, что сдается. Его быстро схватили, связали и утащили прочь. Через некоторое время в спешке вернулся Гуго и снова подняли тревогу: затрубили рожки и горны, послышались боевые кличи, стали торопливо выводить боевых коней. Гуго буквально втолкнул Элеонору в шатер.

— Это были шпионы, — объяснил он, переведя дыхание и подождав, пока следом за ним в шатер не вскочили Бельтран, Теодор и Готфрид. — Пойманный лазутчик во всем сознался. Прямо на нас идет маршем Килидж-Арслан, султан румский, с тысячами конников!

— А когда и где они собираются нанести удар?

— Боэмунд осаждает Никею с севера, Готфрид Бульон-ский — с востока, а мы — с юга. Килидж-Арслан тоже подходит с юга. Поэтому на нас придется основная тяжесть его удара.

Не успел он закончить, как до них докатилась новая волна шума: снова заблеяли рожки и послышались крики. Собравшиеся выскочили из шатра и посмотрели туда, куда показывали люди. Элеонора в ужасе уставилась на холмы за лагерем, где сосны стояли густо, словно сплошная темно-зеленая стена. Все тоже устремили свои взоры в ту сторону: мальчишки и женщины, набиравшие воду в кувшины; группа монахов с четками в руках, собравшихся для дневной молитвы; забрызганный кровью повар с только что зарубленной курицей в левой руке; маленький мальчик со щенком-дворняжкой; рыцари в полотняном белье — все они смотрели на ужас, который надвигался на них со стороны зеленых холмов. Во рту у Элеоноры пересохло, а ее горло сжалось от страха. Она протерла глаза и снова посмотрела. Сотни, если не тысячи всадников в развевающихся белых накидках и сверкающих на солнце шлемах двинулись на них из леса, словно огромная туча муравьев. Уже начала подниматься ввысь пыльная дымка. Далекий грохот копыт потряс землю; цветные знамена трепетали на ветру. Какие-то детишки, игравшие среди покосившихся облупленных надгробий кладбища, весело засмеялись и завизжали, показывая пальцами на приближающихся всадников.

— Лазутчики сказали, что турки взяли с собой веревки, — пробормотал Бельтран. — Чтобы связать нас и увести в плен.

Толпа стояла и смотрела как завороженная. Какой-то монах начал нараспев читать псалом «Господи, спаси и помилуй!».

— Вы — молитесь! — воскликнул Гуго. — Остальные — к оружию, к оружию!

Зловещие чары мигом развеялись. Люди побросали кувшины, поснимали накидки, поставили наземь корзины и прочую хозяйственную утварь. Рыцари и пехотинцы, монахи и священники, все, кто мог держать в руках оружие, бросились вооружаться, чтобы отразить этот поток всадников, который грозил поглотить их. На какой-то непродолжительный миг враг скрылся среди деревьев, растущих на склонах, но потом снова вынырнул и волной хлынул вперед. Сквозь барабанную дробь копыт послышались боевые кличи турок и пронзительное улюлюканье. Уже стали отчетливо видны их цветные знамена. Как только турки достигли подножия холма, навстречу им из лагеря устремилась цепь франкских всадников. Это были рыцари в кое-как надетых доспехах и на поспешно оседланных конях. Кавалерия франков была намного тяжелее и со свежими силами двигалась на полном скаку. Турок, распаленных легкой победой над плохо вооруженной толпой Петра Пустынника, застало врасплох само неистовство атаки противника. Их замешательство только усилилось, когда плотный строй облаченных в доспехи всадников на огромных лошадях врезался в их ряды и смял их подобно бурной реке, которая разносит в щепки наспех сколоченный мостик. Турки на своих маленьких легких лошадках были буквально поглощены этим потоком, а потом разбиты на мелкие группы, которые подвергались беспощадным ударам франкской конницы. Зазвенела сталь, послышались жуткие крики и вопли. Стяги тут же поникли, а земля вскоре покрылась трупами в белых накидках. Турки, не привыкшие к такому свирепому рукопашному столкновению, просто сломались и в панике бросились бежать, преследуемые воодушевленными успехом франками. Вскоре весть об этом первом бое распространилась по всей «Армии Господа». Норманны, рейнландцы, фламандцы, французы и греки — все бросились в лагерь графа Раймунда. Элеонора смотрела, как они готовились, быстро надевая доспехи и шлемы. Конные рыцари сгруппировались под прикрытием завесы из дыма и пыли, специально созданной для того, чтобы сбить с толку турок, которые снова выстраивались в боевой порядок на поросших деревьями холмах.

Гуго, Готфрид, Бельтран и Теодор, должным образом защищенные доспехами, разбирали овальные щиты и булавы. Раскрасневшиеся Норберт и Альберик присоединились к пехотинцам, расположившимся позади конницы. Были специально разожжены дополнительные костры; из них повалил черный дым, увеличивая завесу и не давая противнику возможности рассмотреть, что происходит в «Армии Господа». Тем временем турецкая кавалерия снова сгруппировалась для атаки. Ее замысел был прост: напасть на франков, прижать их к стенам Никеи, уничтожить и таким образом снять с города осаду. Как написала позже Элеонора в своей хронике, турки совершили две ошибки. Они сочли, что группировка графа Раймунда — это и есть вся франкская армия и что ее боевые качества столь же низкие, как и у одетых в лохмотья сторонников Петра Пустынника. Вскоре выяснилось, что они жестоко просчитались. Сразу после полудня с холмов хлынул новый поток всадников в белых накидках. Франки, скрывшись за дымовой завесой, наблюдали за ними, а потом, выждав подходящий момент, снова бросились в атаку. Мощная стена конных рыцарей в железных доспехах легко сокрушила противника, и турецкие боевые силы были смяты. Франки прошли сквозь них, словно нож сквозь масло, рубя направо и налево и заливая землю кровью так, что она ручьями стекала вниз по склону. Потом они развернулись и снова ринулись в атаку. Окончательно сломленные, турки бросились бежать. Какое-то время франки преследовали их по пятам, а потом с триумфом вернулись в лагерь с мрачными трофеями на пиках и копьях, гоня вереницы пленных, которым на шеи привязали отрубленные головы их товарищей.