Александр Быков - Чепель. Славное сердце Страница 21

— Мать честная! Мальчик мой, дай я обниму и тебя! — Буривой заключил в крепкие объятия молодого человека, который, кажется, понимал, что к чему, но стеснялся. — Как же тебя зовут, скажи мне?

— Элипрандо.

— И сколько же тебе лет?

— Исполнилось шестнадцать.

— Будешь настоящий хоробр-богатырь*…

Дед вдохновлено, с блеском в глазах обернулся к толпе своих родных и друзей:

— Люди, побачьте, хто гэто до нас прыехау*! Надея, гэто Элипранд! Моей сестры Олёны сын! Из Милана приехал! Ты помнишь Бонифация? Это их с Олёной сын. И Меркул приехал! Дети мои, познакомьтесь, Элипранд — ваш брат двоюродный. Моей сестры, я вам рассказывал, и Бонифация Миланского удалого боярина сын. А это — Меркул, друг Бонифация и мой друг. Вот какие вы, молодцы, приехали! Пошли к столу, бо у нас свято — Трибожий день!

Новых гостей обступили с приветствиями, рукопожатиями и объятиями, родня заморская приехала — это всегда событие. Повели к столам кормить, поить, распрашивать.

— Как же поживаете вы в городе Милане? — Буривой накормил, напоил Меркула и Элипранда и стал спрашивать. — Как батюшка твой с матушкой, Элипранд, здоровы ли?

— Спасибо за угощение, дядя Буривой! Меня матушка отправила к Вам. Надо передать, что мой папа умер.

— Ой-ё-ёй! Дитя моё! Как же так, он меня моложе лет на пятнадцать!

— В прошлом году это случилось. Вдруг разболелась голова. А на утро не проснулся. — пояснил Меркул. — «Церебральный удар от избытка жара» сказал знакомый наш доктор.

— Какой удар? — переспросил внимательно слушавший рядом Святояр.

— О, простите, не помню, как по-вашему сказать! — замялся Меркул.

— Ну… цебер, голова… Мозговой удар, сынку… — пояснил наш дед-лекарь. — Да-да, «от избытка жара»… Переживал, значит, много. Хороший был человек. Близко к сердцу многое принимал. Да, я помню… Помню как он руки твоей мамы просил у меня. Отца-то у нас уже не было, а я был старший мужчина в семье. На колено встал, руки сложил к груди и говорит с чувством таким сильным: «Борри! — так же как ты (к Меркулу) меня называл — прошу тебя: выдай за меня свою сестру Оленюшку. Мне без неё жизни не будет никакой. Если ты мне откажешь — я умру прямо сейчас перед тобой!» И она тоже тут подбежала, на колени упала рядом: «Буревоюшка, братик, не губи нас, позволь пойти замуж за Бонифация!» — Да, вот мальчик какой славный получился… Прошло семнадцать лет. Давай помянем твоего отца, сегодня день подходящий.

В братину налили медовой браги и пили по кругу по два глотка все мужчины.

— Мама ни о чём не жалеет, и просила передать, что благодарна Вам за всё, дядя Буривой. Она велела передать Вам вот это. — Элипранд снял с пояса большой нож. Добротный нож без изысков с простой деревянной ручкой, что и на охоте и на войне может быть хорошим подспорьем. — Это нож отца, она не хочет, чтобы я его носил, не хочет, чтобы я тоже был военным.

Буривой взял в руки нож. Помолчал. Посмотрел на Меркула. Тот покивал головой.

— Много воевал твой отец?

— Да, много. Этим, в основном, и занимался.

— Трудно не воевать в нашем мире. И воевать не легче… Не годиться оставить без отдарка. Ну-ка, пошли за мной.

Дед увлёк гостей за собой в дом. Подвёл к щиту на стене. Меркул воскликнул:

— Узнаю твой щит! Давно в руки не берёшь?

— Давно, в основном теперь только пыль обтираю… Вот тебе Элипранд мой подарок, он твоей маме больше ножа понравиться. Тут нарисовано как вот эта река спасает вот этого — меня. Вы там с Оленюшкой живёте близко к морю, коло воды, а коло меня тут воды сейчас мало. Так пусть вода хранит вас в случае чего, как меня хранила. Сей щит на стену повесите, как охранный знак. А воевать не ходи. Братья, сёстры родные есть и тебя? Нет? Тем более.

Меркул зацокал языком:

— О, знатный подарок, Элипранд, бери! Большого воина щит, да ещё дяди родного — большая честь!

— Дядя Борри, а как же ты без своего щита?!

— А моя война теперь происходит в другом измерении, сынок! Она теперь больше не разрушительная, а созидательная.

— Как это?

— Подрастёшь — поймёшь, а пока запомни.

— А как же на стене…

— А на стене… У меня есть, что повесить на стене. Ну-ка, пособи, вон оттуда с печки потяни!.. Вот!

Дед принял в руки снятый с печи старый каплевидный щит.

— Этот — моего отца! Давай повесим…

Гвоздь в стене пустым долго не пробыл. В середине каплевидного щита, водружённого на нём, на железной листовине было выбито строгое усатое мужское Солнце.

Тем же утром Милован встал с утра злой, всех дома погонял. Заслышал шум на улице. Вышел на порог — народа немного собралось, но тычут пальцами наверх его крыши и в рукава аж прыскают от смеха. Ступил первый шаг, аккурат, ногой запнулся и ка-ак грохнется мордой вниз, прямо в кучу коровьего навоза! Откуда здесь корова наваляла? И почему порог высокий сделался? Под хохот селян, давясь от ярости, продрал глаза, посмотрел наверх. На крыше, на длинном шесте — высоко, видно далеко развевается стяг-штандарт из простой полотнины, а на нём нарисовано… то место голое, откуда ноги растут. Широ-окое!

Глава девятая. Ятвяги

Думали-думали Любомир со свитой: брать или не брать венецианского шпиона. То ли посмотреть за ним подольше, то ли спытать его пораньше. В свите и Горыныч и дядьки Любомира по матери и другие наставники и пестуны князя с отрочества, и Бранибор, и другие сотники, и Вершислав, и племянник Любомиров взрослый. Решили, что надо поглядеть пока издалёка, куда поедет, что замышляет. А после и брать.

Ради сложного и сомнительного дела поехали за Максимилианом Вершко с друзьями. Впятером. Больше-то куда, чтобы взять одного пусть и самого разудалого шпиона. В Городно его нашли. Понаблюдали — ничего подозрительного. А через пару дней, отпустив вперёд на полпоприща, двинулись за ним из Городно за заход, дальше приглядывать. Максимилиан с двумя слугами едет, важный. А наши скромнее стараются держаться, одеты были, как вольные горожане-торговцы. Оружие — в седельных сумах и у сёдел приторочено.

Впереди — Вершко. За ним Прытко с Кудеяром. За ними Горобей с Брывой.

Через полдня неторопливого пути стали проезжать по самому краю ятвяжские земли, недалёко до реки Бобр. Спина Максимилиана мелькнула и скрылась за дальним поворотом в лес. Как вдруг на дорогу спереди и сзади маленького отряда Вершислава из леса со всех сторон выехали конные ятвяги. Перегородили путь со всех сторон, придерживая готовое оружие, потребовали остановиться. Наперёд выдвинулся, очевидно, воевода. Одет по-простому, жилистый, усы по-варяжски свисают длинные.

— Что за люди? Куда путь держите?

Вершко отвечал за всех:

— Мы горожане мирные, едем по своим делам по добру да по здорову̀ и вам того же желаем.

— А нам сдаётся, что вы разбойнички удалые, по следу рыщете да добычи ищете! — Довольно вызывающе, но хитровато улыбаясь, сказал ятвяжский воевода.

— По что обижаешь, воевода? Мы вам худа не делали!

— А мы тут за тем, чтоб на нашей земле и никому худа не делали. А вы-то вслед идёте за тем одним, что перед вами проехал. Там дале лес по-глуше — в самый раз его догнать да и обобрать, да голову неповинную под куст кинуть! Давно за вами глядим.

— Отчего же мы за кем-то? Мы сами по себе едем!

— Вот и хорошо! Слезайте с коней, пойдём в тенёк, погодим чуток, вы мне свою верительную грамотку покажете.

Друзья переглянулись: делать нечего, не драку же на этом устраивать. Грамотку посмотреть старшине положено дать. В его земле — его право.

Отъехали на опушку. Спешились. Пошли в тенёк. Вершко грамотку подал, что, дескать, торговые люди княжьи. Грамотка красивая: на телячьей коже грамотеем записанная, шнурком красным плетёным перевита, печать Любомирова сургучом оттиснута, края ровненько обрезаны, выделка — чуть не до бела. Сразу видно, уважаемые люди.

Ятвяг-воевода грамотку повертел, развернул, почитал. Неторопливо так, степенно. Нарочито. Тем временем ятвяжские воины шатры разбили. Друзьям на месте уже не стоится. Вершко говорит:

— Всё ли так воевода? Веришь ли нашей грамотке?

— А что же мне ей не верить? Князем Любомиром скреплённая. Это ведь, известно, князь Беловежский! Уважают его слово княжеское, говорят… И грамотке чего бы не поверить… Раз вы вольные люди, вам торопиться некуда, хочу с вами про житьё-бытьё поговорить, уважьте служивого человека!

Друзья опять переглянулись: что-то темнит ятвяг. Чего бы ему запросто торговых людей не пропустить. Мыт не с чего платить, порожняком сами собой проезжают. И что же делать?

Горобей глянул на Вершко и говорит:

— Нам бы господарь-воевода до вечеру на ночлег попасть, да в каком сытном месте, а то по делам-то мы ужо порядком наездились, толком и не поевши.

— Не сильно отощали, — ухмыльнулся ятвяг и кивнул на Брыву. — да и накормим мы вас, мирных торговцев. Свой воинский харч поделим, да косулю мои ребята только-то подстрелили — на всех хватит. Ну! Не обижайте, пошли в шатёр! Я давненько с беловежцами не говаривал. Тем более самого Любомира люди. Торговые…