Петр Полевой - Корень зла Страница 21

— Чай, слышал нашу отповедь? — с досадой сказал Нил Прокофьич.

— Ну ладно, голубчики! Ужо меня вспомянете и станете давать, да не возьму! — огрызнулся нищий, отходя от лавки Захара Евлампыча.

— Да вот поди ж ты! — заворчал старый торговец. — Не дал ему, так он еще грозится. А тоже Христовым именем просит!..

— Такие-то, зауряд, днем христарадничают, а ночью с кистенем под мостами лежат! — заметил сосед-суконщик, худощавый старик с длинной седой бородой.

Как раз в это время к тем же лавкам подошли еще человек восемь нищих, впереди них шел старик весьма почтенной наружности. Они были одеты в плохую, но в целую и чистую одежду. В их числе двое были молодые, рослые и красивые ребята. Подойдя к лавкам, они остановились молча, сняли шапки и стали кланяться купцам. Дождь поливал обильно и кудрявые головы молодых ребят, и седую голову старика. Все купцы, как только завидели их, переполошились.

— Вот этим, — заговорил Захар Евлампыч, — не грех подать. Это романовские бывшие холопы — сироты теперь бесприютные.

И он первый полез в свою тощую мошну за подаянием. Его примеру последовали и другие. Старик принимал милостыню в шапку и отвешивал подававшим низкие поклоны.

— Спасибо вам, купцы почтенные! Дай вам Бог за вашу милостыню и еще того более за ласковое слово! Пришлось всем нам христарадничать… Видно, от сумы да от тюрьмы никуда не уйдешь!

— Никак, тебя Сидорычем зовут? — спросил старика Захар Евлампыч.

— Сидорычем величали, как на романовском подворье в больших холопах жил… А теперь все мы овцы без имени, попрошаи, леженки!..

— Не гневи Бога, старик! — вступился суконщик. — Все вас здесь знают, всем ваше несчастье ведомо, никто вам слова в укор не скажет…

— Вот и спасибо! А все больно, больно, купец почтенный, чужою-то милостью жить… Как силы-то еще есть, руки да ноги еще ведь служат… Не отнялись у нас…

— Знаем, знаем! — заговорили несколько голосов разом и с видимым участием. — Знаем, что вас никуда в холопы принимать не велено, а то бы романовским везде нашлось место…

— У добрых-то молодцов крылья связаны и пути им все заказаны! — с грустью произнес Захар Евлампыч, покачивая головой.

Как раз в это время к кучке торговцев, собравшихся под навесами лавок около романовских холопов, подошел пристав с пятью стрельцами и с кривоглазым нищим. За стрельцами и приставом тащились с десяток зевак. Появление пристава с этой кучкой людей тотчас привлекло внимание всех рядских, со всех сторон стали сбегаться приказчики, мальчишки и всякий праздный люд и сброд. В несколько минут собралась порядочная толпа.

— Вон, вона! Этот самый! Толстый-то купчина! Он и говорил! — кричал кривоглазый, размахивая руками и указывая издали пальцем на Нила Прокофьича.

Пристав, стрельцы и нищий подошли в это время к самой лавке Нила Прокофьича, и кривоглазый продолжал кричать во все горло:

— Этот-то самый о Годуновых говорил, будто они государевых злодеев и изменщиков, опальных бояр Романовых, и Репниных, и Черкасских, напрасно сослали, и боярина Семена Годунова поносил всякою позорною лаею! Я хоть сейчас под присягу… Под колокол пойду…

Нил Прокофьич переполошился, поднялся со своего места и обратился ко всем с растерянным видом:

— Православные! Вы, чай, все видели, как я этому попрошайке милостыни не дал и отсель его прогнал?.. Чай, слышали, как он грозился? И вот теперь какую околесицу плетет!..

— Да вот тебе и новая улика налицо! — еще громче и наглее кричал кривоглазый, обращаясь к приставу. — Они мне не дали и милостыни, а вот небось романовским холопам полную шапку накидали! Вот они каковы! Злодеям первые потатчики!

Пристав сурово посмотрел на Нила Прокофьича и, обращаясь к стрельцам, с подобающей важностью сказал:

— Возьмите купца, сведите в дьячую избу. И кривоглазого туда же. Пусть их там допросят.

— Я докажу! Я, брат, так распишу тебя там перед дьяком-то! — хорохорился кривоглазый, подступая к купчине и перед самым носом его потряхивая своими лохмотьями.

— Да ты пойми же, господин пристав, — убеждал перетрусивший Нил Прокофьич, — вот ей-же-ей я ничего не говорил! Лжет этот проходимец! На всех сошлюсь!

— Там разберут! — важно заметил пристав. — Не мне же вас разбирать!

— Вестимо! Где вам разбирать! Ваше дело обирать! — крикнули несколько голосов из толпы.

— Ну, ну, вы там! Коли запримечу, кто кричит, несдобровать тому! — возвысил голос пристав, грозно посматривая на толпу.

Стрельцы приступили к Нилу Прокофьичу и взяли его за руки.

— Да постойте же, братцы! Господин пристав! Ведь так нельзя же!.. Я торговый человек… Как мне лавку с товаром бросить!.. Да и не говорил я! Он с меня сорвать хочет!.. Повремени, по крайности! Дай вот запру, в сумеречки…

— Стану я ждать тебя! Не с лавкой же мне тебя в дьячую избу тащить… Веди, веди его! — крикнул пристав стрельцам.

Те рванули купца с места, но тот упирался, кричал, обращаясь к соседям… Толпа кругом шумела бессвязно, то принимая сторону купца, то посмеиваясь над его переполохом, то перебраниваясь со стрельцами.

— Братцы! Что же это за времена пришли! — громко сказал, выступив вперед, старый суконщик. — Почтенного купца, степенного, что сорок лет на одном месте сиднем сидит, берут за приставы, тащат в приказную избу по первому извету бродяги, дармоеда подзаборного!.. Уж не сам ли пристав и подослал его, чтоб с нас посулы содрать да с дьяком поделиться?

Толпа загудела: «Верно! Верно!.. Это не обычай! Нам, купцам, обида!»

— А ты-то сам чего горланишь! Чего народ мутишь? — крикнул пристав на суконщика. — Ты откуда выкатился? Думаешь, я и до тебя не доберусь!

— Пойди другие руки на базаре купи — эти больно коротки у тебя! — сказал суконщик. — Из нашей суконной сотни именитые купцы в думе государевой сидят, а вашего брата там и на двор-то не пускают…

— Верно! Верно! — послышались голоса. — Ай-да суконщик!

— Погоди! Дай вот этого отвести, и за тобой приду, суконщик именитый! — крикнул злобно пристав, постукивая палкой о помост лавки. — Тащи его! — приказал он, обращаясь к стрельцам, и сделал было шаг вперед…

Но сквозь толпу, к самым лавкам вдруг вывернулся высокий, плечистый и стройный купчик. Смело подступил он к приставу, тряхнул кудрями и сказал ему, избочениваясь:

— Слышь! Оставь купца! Этот бродяга мне ведом! На дядином дворе мы дважды в воровстве его ловили, да жаль не пришибли до смерти!

— Прочь! Пустите! Эй! Стрельцам дорогу! — крикнул пристав.

— Нет, ты шалишь! Ребята, своего не выдавать! Чего вы смотрите! — и купчик мощной рукой оттолкнул одного стрельца, дал по шее другому и высвободил Нила Прокофьича из их рук.

У толпы явился вождь. Она загудела тоже:

— Не выдавать купца! Стой за своих! Долой приставов! Бей изветчика! Бей клеветника — собаку!..

Поднялась свалка. Были шум, гам, крики… Пристав и стрельцы поспешили убраться, кривоглазый с крепко помятыми боками успел-таки юркнуть в толпу и скрыться.

Когда волнение поунялось и толпа стала со смехом расходиться в стороны, Нил Прокофьич пришел в себя от смущения и обратился к высокому купчику:

— Ну, исполать тебе, добрый молодец! — сказал он, кланяясь ему в пояс. — Кабы не ты, сцапали бы меня в приказную избу!

— Зачем своих выдавать? — сказал спокойно парень, оправляя пояс на своей однорядке. — Мы тоже купеческого рода…

— А как тебя звать-величать, кормилец?

— Да разве ты не признал молодца-то, Нил Прокофьич? — весело воскликнул Захар Евлампыч, который во время шума и свалки спрятался было под свой прилавок. — Ведь это тот же Федор Калашник. Филатьева купца племянничек…

— Федор Калашник! Силач-то наш именитый! Кулачный боец удалой! Вот он! Исполать ему! — раздалось в толпе рядских, собравшихся около Федора.

— Полно вам, братцы! Я своей силой не хвастаю. А где за правое дело, там грудью стану! — отозвался Федор Калашник, кланяясь на все стороны и стараясь уйти поскорее из-под навеса лавок.

И как раз при переходе улицы наткнулся он на романовских холопов с Сидорычем во главе.

— Батюшка Федор Иванович! Откуда тебя Бог принес? — крикнул Сидорыч, бросаясь к молодому купцу и хватая его за руки.

— Сидорыч?! — с изумлением проговорил Калашник, оглядывая старика и всех его спутников. — Ты что тут делаешь?

— А вот изволишь видеть побираемся Христовым именем… Побил нас Бог!

— Ах Господи! — проговорил Федор Калашник вполголоса, но тотчас спохватился: — Слушай, старина, здесь нам не место с тобой калякать на дожде, посреди дороги. Вали со всей ватагой ко мне на дядин двор, к Филатьеву-купцу… Там вас накормят. И пообсохнете, сердечные… И натолкуюсь я с тобой по сердцу!

И он повел за собою романовскую челядь, и зашагал так быстро по улице, что старый Сидорыч и сопровождавшие его холопы едва за ним поспевали. Но до хором купца Филатьева было рукой подать. Федор Калашник подвел своих спутников к высокому забору, утыканному поверху железными рогатками, и стукнул скобой калитки, окованной железом и усаженной лужеными гвоздями. Калитка отворилась, великан дворник с толстой дубиной в руках отпер калитку не сразу и впускал чужих с оглядкой.