Александр Говоров - Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года Страница 21

Шумахер говорил беспрерывно, но речь его состояла из потока латинских, немецких и русских цитат и выражений. Девиер, умевший объясняться на языке всех игорных домов Старого и Нового Света, ничего понять не мог.

— Давайте по порядку, — вновь остановил его Девиер. — Да вы садитесь, Иван Данилович, что вы на ногах да на ногах! Я же не расследовать дела Кунсткамеры пришел, меня заботит другое.

Генерал-полицеймейстер, когда хотел, мог расположить к себе любого человека.

— Скажите, ученейший Иван Данилович, скажите мне без утайки, что есть сей философский камень, каковы его таинственные свойства?

Шумахер принялся рассказывать на сей раз весьма внятно, а Девиер, занявшийся вновь своей табакерочкой, отмечал при упоминании каждого из трансцендентных достоинств камня:

— Возвращает молодость старикам? Так-так! Власть земную возвышает? Преотлично!

Но Шумахер закончил рассказ сообщением, что он не полномочен всех тайн сего камня раскрывать, и поклонился в сторону Девиера.

— А кто же полномочен?

— Академический капитул! Сиречь ученое собрание академикусов!

— Так-так. А в прошлом году, когда вы, преученейший библиотекариус, привозили из Европы пресловутый перпетуй мобиль, то бишь вечный двигатель, вы, помнится, капитул не собирали?

Шумахер склонил голову в гнедом своем пышном парике.

— Хорошо. Тогда такой вопрос: кто же владелец сего таинственного камня?

Шумахер приободрился, потому что из раскрытого окна стали доноситься соблазнительные запахи кухни. Он рассказал, что не далее как вчера в Кунсткамеру был доставлен чудеснейший монстр — диковинка природы, рыба-сазан куриознейший, а длиною в осьмнадцать вершков!

Он распростер руки елико возможно.

— Как раз сегодня сазан сей зажарен, и академический капитул просит господина генерал-полицеймейстера оказать честь. Присутствовать и принять участие в дегустации, в ученом апробировании физиологической плоти рыбы сей…

— Так кто же, скажите мне, владелец того философского камня? — терпеливо повторил вопрос Девиер.

Шумахер достал с верхней полки лейденскую банку и стал живописно повествовать о совершенно необычайных свойствах недавно открытого электричества, которые удивительно напоминают…

— Морра фуэнтес! — прорычал Девиер. — Кто у вас такой есть Рафалович?

Библиотекариус будто споткнулся на всем скаку.

— Да, да, — подтвердил Девиер, потряхивая табакерочкой. — Кто у вас такой Рафалович?

И сладкое лицо библиотекариуса озарилось новым приступом вдохновения. О, Рафалович! Это ученейший муж, пир эрудиссимус! Это исключительный знаток черной и белой магии! Вся Сорбонна не хотела его отпускать в Россию. Одних взяток пришлось раздать сорок тысяч червонцев.

— Про взятки бы молчали в присутствии чина полиции! — мрачно сказал Девиер. — Граф Бруччи де Рафалович? Чей у него графский титул? Цесарского двора? Многовато в Санктпетербурге развелось графов и маркиз различных, придется полиции ими заняться.

9

— Вот видите? — смеялся генерал-полицеймейстер. — Ни на один мой вопрос вы, господин библиотекариус, по существу не смогли ответить… А еще ученейший муж, говорят, вы тут только и занимаетесь, что друг другу экзамены устраиваете.

Девиер обратился к табачку а ля виолетт, а несчастный Шумахер страдал, словно куриознейший сазан на сковороде, потому что никак не мог в конце концов понять, что от него нужно всесильному богу полиции.

— А вот я задам вам еще один вопрос, — сказал генерал-полицеймейстер, насладившись понюшкой. — Уж если вы и на него не ответите, значит, экзамен не выдержан. Итак…

Он многозначительно покосился на вытянувшегося в струнку господина библиотекариуса.

— Кто у вас тут карлик есть такой? Что он у вас тут делает?

Вот те на! Если б Шумахер умел чесать себя в затылке, он бы немедленно сделал это. Да ведь Девиер чуть не каждый праздник встречает этого карлика при дворе, куда тот бегает к царице за подачками. Тут что-то неспроста!

И он поведал, как покойный Петр Алексеевич закупил за границей всяческие редкости — инструмент математический и навигацкий, сосуды химические, медицинские препараты, картины, книги, медали и прочая и прочая. Возвратясь в державу свою, государь указал, что где родятся уроды всякие, человеческие или скотские, отнюдь не выбрасывать их, а помещать в банки со спиртом и с бережением доставлять в Санктпетербург, надеясь на вознаграждение немалое. Поскольку же невежественные люди боялись уродств, полагая их кознями диавольскими, царский указ разъяснял, что сии козни противу естества и им быть невозможно, ибо у диавола ни над каким созданием власти нет…

— Видите, — прервал его Девиер, — указ царский вам объявляет, что ничего противу естества в природе нет, а вы носитесь со своей магией, белой и черной! Однако вы опять далеко хватили, герр Шумахер. Отвечайте, чем занимается у вас карлик и кто за его поведение отвечает?

Шумахер прижал руки к груди, как бы умоляя не прерывать, и продолжал:

— В указах тех предписывалось также, чтобы какие уроды и люди монструозные явятся, живыми их ко государевому двору доставлять. И многие монстры живьем проживали в Кунсткамере на казенном счету. Теперь живет карла Осипов, прозываемый Нулишкой. Рожден он от придворного шута, а науке пожалован покойной царевной Наталией Алексеевной, которая разных уродцев всячески оберегала…

Девиер окончательно убедился, что Шумахер, подобно его высоким покровителям — лейб-медику Блументросту и вице-канцлеру Остерману, — владеет искусством наводить тень на плетень, и встал.

— К вопросам сиим советую вам приготовляться получше. А то, говорят, на придворной цирюльне есть вакантное место. Там тоже наука — что кровь пускать, что пиявки ставить или шею намыливать. А общество какое? И графы, и герцоги, один даже светлейший князь имеется. А вопросы? Только самые простые задаются: «Не беспокоит ли?» Или: «Не угодно ли водицей спрыснуть?»

И ушел, оставив Шумахера в полном расстройстве, — весь Санктпетербург знал, что генерал-полицеймейстер человек двусмысленный и к государыне без доклада входит. Да к тому же, надевая свою черную епанчу, он объявить соизволил:

— Ея императорское величество сего дня поутру изволила путь восприять из Стрельны в свой богохранимый град Санктпетербург.

Как тут его понимать?

А выйдя из Кикиных палат, с высокого крыльца генерал-полицеймейстер увидел напротив, на слободке, завалинку Грачихиного дома, которая дружно грызла тыквенное семя. А перед завалинкой ходуном ходил карлик Нулишка, у которого все шнурки были расшнурованы, отчего он чуть не падал в дорожную канаву.

— Н-на тебе, кавалер вонючий! — грозил он кулачком в окно холявинских антресолей. — Я тебя уже давно заложил со всеми твоими лейб-гвардейскими потрохами!

И икал умопомрачительно.

— Кто его успел напоить? — ужасался бурмистр Данилов.

— Кто-то утром ему пожаловал гривенник, — отвечала вдова. — Много ли такой козявке надо?

— Всех полиции продам! — хорохорился Нулишка. — Я там свой человек. А Аленку выкуплю, мне сам генерал сто пятьдесят рублев обещал.

Генерал-полицеймейстер счел эту сцену недопустимой и сделал знак своим клевретам.

И жители слободки с ужасом увидели, как от Кикиных палат пошли люди в епанчах и в страшных носатых масках. Завалинка кинулась наутек. Тем временем подгулявший монстр обратился в сторону Кунсткамеры.

— И вас заложу, академики безмозглые! — неистовствовал он. — Вот царице расскажу, как один из вас секреты продавал английскому милорду!

— Точнее не выразишь, — сказал Девиер.

Люди в масках скрутили карлика и под полами плащей унесли его с собой.

10

Юный князь Репнин капризничал:

— Маркиза Лена, а маркиза Лена… Давайте не поедем сегодня кататься, останемся лучше вдвоем!

— Ну почему же? — Маркиза за ширмой переодевалась. — Мне без общества скучно.

Ефиопка подала ей щипцы для завивки, маркиза дула на них и обжигала пальцы.

— Что вам эти молдаванские князья… — тянул Николенька. — И этот недоросль Холявин! Разве это общество?

— Но это славные молодые люди! Ах, они всего лишь унтер-офицеры, а вы поручик? А не вы ли, князь, любили повторять, что в обществе женщины любой чин — не чин?

— А если в лодке не хватит места? Придется за шлюпкой посылать, а это долго…

— Зачем посылать? Мы гребцов не возьмем, слуг тоже, кроме моей Зизаньи. Любезные кавалеры — господин Холявин, князь Сербан, — они сами предложили сесть на весла.

И маркиза, подхватив юбки, спустилась в вестибюль, Гайдук Весельчак с поклоном распахнул дверь и сделал на караул булавой. В дверях маркиза обернулась к Николеньке: