Бернард Корнуэлл - Рота Шарпа Страница 21

«Вперед!» Начали переправляться войска, спешенные люди из новоприбывшей тяжелой кавалеристской бригады вели под уздцы своих лошадей. Животные нервничали на грохочущем мосту, но они переправились, и Бадахос был взят в кольцо.

На том берегу кавалеристы седлали коней и строились в эскадроны. Когда начала переправляться пехота, кавалерия дала шпоры и понеслась к городу. Против огромных стен они мало что могли, но это было доказательством силы, заявлением о намерениях и вызовом тем немногим французским кавалеристам, кто остался в Бадахосе и мог решиться вырваться за стены.

Снова закапало, мелкие брызги темной воды кропили и без того промокшие отряды, пересекавшие реку и уходившие налево, к городу. В рядах пехоты раздался радостный крик, когда из Бадахоса донесся звук орудийного выстрела: эскадрон тяжелой кавалерии подобрался слишком близко к стене, французы решили проверить пушку, и британские всадники вынуждены были унестись за пределы досягаемости. В криках радости была горькая ирония: пехоте скоро идти на смерть, таящуюся в жерлах пушек, но приятно видеть, как щеголям-кавалеристам утирают нос. Никто из кавалеристов не осмелится сунуться в бреши Бадахоса.

Полк Южного Эссекса стал отрядом вьючных мулов. У инженеров было больше сотни телег, ждущих переправы, но две головные умудрились сломать оси, так что Южному Эссексу выпало переправлять грузы вручную. Уиндхэм осадил коня рядом с Шарпом:

- Все готово, мистер Шарп?

- Да, сэр.

- Держитесь ближе к багажу во время переправы!

- Да, сэр, - Нет, сэр, шерсти три мешка, сэр[25]. – Сэр?

- Мистер Шарп? – больше всего Уиндхэм хотел оказаться подальше отсюда.

- Вы переслали мою просьбу, сэр?

- Нет, мистер Шарп, еще слишком рано. Мое почтение! – полковник тронул край своей двууголки и погнал коня прочь.

Шарп отстегнул палаш, бесполезный при подсчете лопат и кирок, и побрел через грязь к батальонному багажу. У каждой роты был мул, тащивший учетные книги, бесконечную работу, прилагавшуюся к капитанству, кое-какие припасы и, нелегально, багаж некоторых офицеров. Прочие мулы тащили имущество батальона: запасные орудийные ящики, мундиры, бумаги и мрачный сундучок хирурга. Среди мулов толклись и офицерские слуги, ведя в поводу запасных и вьючных лошадей, а также дети. Они кричали и прыгали среди лошадиных копыт под кажущимся присмотром своих матерей, обычно заползавших под самодельные тенты, чтобы скрыться от дождя в ожидании приказа на марш. По правилам в батальоне должно быть не больше шестидесяти жен, но, разумеется, за три года войны полк Южного Эссекса оброс куда большим количеством. С батальоном шло более трехсот женщин, столько же детей, в чьих жилах текла смесь английской, ирландской, шотландской, валлийской, испанской и португальской крови, была и француженка, брошенная при отступлении из Фуэнтес-де-Оноро и решившая остаться с захватившим ее сержантом из роты Стерритта. Были шлюхи, идущие с армией за скудные гроши, были и настоящие жены, могущие подтвердить свой статус бумагами, но кое-кто называл себя женой и без официальной церемонии. Все держались вместе. Многие выходили замуж дважды-трижды в течение войны, теряя мужей благодаря французской пуле или испанской лихорадке.

Вчера утром Уиндхэм отменил смотр жен. В бараках этот смотр еще имел какой-то смысл, поскольку давал шанс надзирающему офицеру проявить строгость на глазах у полковника, но женщины Южного Эссекса были от смотра не в восторге, считали его бессмысленным и всячески выказывали свое несогласие. Когда Шарп впервые построил их перед Уиндхэмом, жена рядового Клейтона, симпатичная девчонка, кормила ребенка грудью. Полковник остановился возле нее в замешательстве и, уставившись на свои сапоги, строго произнес:

- Сейчас не время, женщина!

Она усмехнулась и потрясла в его сторону грудью:

- К’гда он хоч’т жрать, он хоч’т жрать, с’всем как его отец!

Среди женщин раздался смех, со стороны мужчин – одобрительные выкрики, и Уиндхэм ретировался. Может, Джессика и нашлась бы в этой ситуации, но он – нет.

Когда Шарп добрался до поливаемого дождем багажа, женщины заулыбались ему из-под своих одеял. Лили Граймс, маленькая женщина с бесконечной бодростью духа и языком острым, как хорошо заточенный байонет, вскинулась в шутливом салюте:

- Парадам каюк, кап’тан? – женщины всегда звали Шарпа капитаном.

- Точно. Лили.

Она шумно выдохнула:

- Чокнутый он.

- Кто?

- Чертов полковник. Зачем ему устраивать нам смотр?

Шарп ухмыльнулся:

- Он о вас беспокоится, Лили. Хочет за вами приглядеть.

Она рассмеялась:

- Скорее, он хочет поглядеть на сиськи Салли Клейтон. Да и ты взгляда не отводил, кап’тан, я видела.

- Я просто хотел, чтобы это была ты, Лили.

Она зашлась хохотом:

- Когда скажешь, кап’тан, только попроси.

Шарп засмеялся и пошел прочь. Он восхищался женами. Они стойко переносили все трудности кампании: ночи под дождем, скудные рационы, длинные переходы – и никогда не жаловались. Они провожали мужчин в бой, а потом рыскали по полю в поисках раненого мужа или его тела, иногда и детей себе в помощь приводили. Шарп своими глазами видел, как Лили тащила по разбитой дороге двух детей, мужнин мушкет и скудное семейное имущество. Они были сильными.

И, разумеется, они не были леди: три года на Пиренейском полуострове были в этом порукой. Кто-то был одет в старый мундир, большинство – в многочисленных грязных юбках, драных шалях и намотанных на голову шарфах. Их кожа была темной от загара, руки и ноги – огрубевшими, они могли раздеть труп донага за десять секунд и обчистить дом за полминуты. Они были громкими и совершенно нескромными сквернословками – ни одна женщина не была бы другой, живя в батальоне. Часто они спали со своими мужчинами в чистом поле под каким-нибудь деревом или кустом, создававшим зыбкую иллюзию уединения. Женщины эти мылись вместе, чем могли помогали друг другу, занимались любовью, рожали – и все под прицелом тысячи глаз. На утонченный взгляд, они были ужасны, но Шарпу нравились. Они были сильны, добры, безропотны и сплоченны.

Майор Коллетт прокричал приказ готовиться, и Шарп повернулся к своему владению – багажу. Это был хаос. Двое детей успешно срезали корзину с винными бутылками с одного из мулов Сатлера, а сам Сатлер, испанец, владелец передвижной лавки, орал на них, но не решался отпустить повод, к которому привязал остальных мулов.

Шарп прокричал: «Готовьсь!» - но никто не обратил на него внимания. Помощники Сатлера поймали детей, но тут матери, почуяв добычу, накинулись на помощников, обвиняя в избиении малолетних. Это был ад – и этот ад был отдан под его команду.

- Ричард! – Шарп обернулся. Перед ним был майор Хоган.

- Сэр.

Хоган усмехнулся с высоты седла:

- Ты что-то очень формален сегодня.

- Так ведь большая ответственность. Глянь: моя новая рота, - он обвел рукой багажный караван.

- Да, слышал, - Хоган спешился, потянулся и вдруг резко повернул голову, услышав крики с моста. Лошадь какого-то офицера испугалась серо-стального потока и нервно пятилась назад в непосредственной близости от подпиравшей пехотной роты. Капитан в панике стал хлестать животное, только больше пугая его, и лошадь начала бить копытами. - Слезай! - закричал Хоган, у него оказался неожиданно громкий голос: - Тул! Слезай! Спешивайся!

Офицер продолжал хлестать лошадь, дергал поводья, и та взбрыкнула, всеми силами пытаясь сбросить седока. Грохнувшись оземь, она заржала, и офицер вылетел из седла, попытался уцепиться за край настила, но не удержался и исчез в реке.

- Тупой ублюдок! Получил свое, - Хоган был зол. Какой-то сержант кинул в воду жердь, но она оказалась короткой, и Шарп увидел, что капитан борется с холодным потоком, уносящим его прочь от моста.

Никто не кинулся спасать офицера: пока человек освободится от мешка, ранца, подсумка, оружия и башмаков, от капитана и следа не останется. Лошадь, избавившись от бремени, стояла на мосту, резко вздрагивая, и кто-то из рядовых успокаивал ее, затем отвел на южный берег. Капитан исчез.

- Ну, вот и вакантное место, - рассмеялся Шарп.

- Обижен?

- Обижен, сэр? Нет, сэр. Быть лейтенантом – мечта всей моей жизни.

Хоган печально улыбнулся:

- Слышал, ты напился?

- Нет, - он напивался трижды с того дня, как уехала Тереза, дня, когда он потерял роту. Шарп пожал плечами: - Ты знал, что приказ о повышении был отменен еще в январе? Никто не рискнул мне сказать. Потом приехал новый человек, так что пришлось кому-то мне сообщить хорошие новости. Так что я слежу за багажом, пока какой-то молокосос-недоучка уничтожает мою роту.

- Он так плох?

- Не знаю. Извини, - Шарп был сам удивлен тем, насколько разозлился.

- Хочешь, я поговорю с генералом?

- Нет! – гордость была единственным, что удерживало Шарпа от просьб о помощи. - Хотя, да, поговори с генералом, если сможешь. Скажи ему, я хочу возглавить «Отчаянную надежду» в Бадахосе.