Фарман Керимзаде - Снежный перевал Страница 21

Женщины плакали, прижавшись к бортам повозки. Ширали подошел ближе, распряг быков, животные привычно побрели к хлеву.

Ширали, положив руку на плечо бьющейся в рыданиях жены, осторожно увел ее в сторону.

— Дайте внести в дом.

Женщины расступились. Ширали схватился за один конец циновки, соседка и Новраста — за другой, и они внесли Халила в дом, положили его на ковер. Выходя, Ширали прошептал Новрасте:

— Что я тебе говорил?! Иди, спрячься!

— Эх, Ширали, переплывшему реку дождь не страшен! Теперь я ничего не боюсь...

***

Гамло вошел в темную конюшню. Гнедой Абасгулубека мотнул головой, ударил копытом о землю, разворошив навоз. Гамло опустил тяжелую, как молот, руку на гриву коня.

Конь запрядал ушами, поднял Ногу, готовясь его ударить. Гамло глянул на корыто: гнедой не трогал ячменя. «Тоскует по хозяину. Если так пойдет, подохнет...»

Все мысли Гамло были заняты конем. Что придумать? Если во время боя он появится на Коне Абасгулубека, это на многих произведет впечатление. Проклятые большевики многое поймут, увидев его в седле.

Отчего-то Гамло вспомнилась жена. Он не видел ее с того времени, как повалил первый снег и дорога в их село Ханд закрылась. Ушел, оставив несколько мешков муки. Гамло и представления не имел, как жена растит пятерых его сыновей. Даже бывая в родных местах, он не очень входил в подробности. Хотелось — приходил домой; нет — ночевал где придется. Гамло даже толком не знал, сколько у него коров и овец. Жена вела все хозяйство, запасалась на зиму дровами и сеном, доила коров, в неделю раз взбивала масло. Ни разу не жаловалась на судьбу. Любила говорить:

— Мужчина — горный поток, женщина — озеро. Какое мне дело, куда и зачем он ушел! Любит детей— и слава богу.

Гамло был доволен ею. Только раз он поднял на нее руку. Однажды, сейчас уже не вспомнит, по какому поводу, он задал ей вопрос и, услышав в ответ «не знаю», так поколотил ее, что пришлось зарезать теленка и закутать ее в еще горячую шкуру. Деревенский лекарь всю ночь колдовал над ней. Пришла в себя дней через десять — пятнадцать. Больше она не пыталась перечить ему, а Гамло не пришлось брать в руки дубинку.

«Шут с ней, женой. Дети, наверное, скучают, — думал он. — Жена подобна коню: увидит издали папаху, почувствует по запаху, — никогда не забудет».

Неожиданная мысль молнией пронзила его: он вытащил из хурджина папаху Абасгулубека. Гнедой понюхал ее, заржал. Гамло поводил папахой над ячменем, конь опустил голову, понюхал ячмень, стал есть.

Гамло сунул свою папаху в хурджин, водрузил на голову папаху Абасгулубека. Он не думал отступаться от своего желания: ездить на коне Абасгулубека, носить его папаху и орден.

Гамло вышел из конюшни. Сегодня он решил устроить небольшое празднество, повеселиться. А если в компании найдется и певец, будет совсем славно. Дом ашуга Худагулу был по пути, поэтому, никого не послав, он отправился сам. По дороге ему встретился мальчик, весь в лохмотьях. Увидев Гамло, он в ужасе вбежал в дом. Гамло направился за ним и, толкнув калитку, увидел, как тот на веранде говорил своему младшему брату:

— Станешь плакать, придет Гамло и съест тебя.

Услышав слово «Гамло», ребенок бросился вон с веранды.

Гамло засмеялся: ему понравилось, что его имя наводит на детей страх.

— Эй, Худагулу! — крикнул он.

Хозяин дома, кашляя, вышел на веранду.

— Кто там, проходи.

— Это я, Худагулу.

Ашуг узнал Гамло по голосу. Растерялся, засуетился на веранде, заспешил по скрипучей лестнице навстречу гостю. «Чем я прогневил аллаха?» — в смятении подумал он.

— Проходи, Гамло. Не каждый день нас посещают такие именитые гости.

Ашуг Худагулу был долговязым, тощим, вечно больным человеком. Иногда во время пения на него находил приступ кашля, и слушатели, безнадежно махнув рукой, торопились вывести его на свежий воздух. Сам он стихов не сочинял, за ним водился грешок: иногда он выдавал малоизвестные песни Алескера и Курбана за свои.

Гамло быстро выпростал свою руку из его худых, длинных пальцев.

— Оказывается, твои дети знают меня.

— Ну конечно же! Тебя знает весь мир.

— Не заливай! При чем тут мир? Младший твой плакал. Стоило его брату назвать мое имя, он тотчас бросился бежать. Верно, ты пугал их мной?

— Не приведи господь.

Удивительная мысль пришла в голову Гамло, она захватила все его существо, и он даже подобрел от предстоящего наслаждения.

— Знаешь, Худагулу, хорошо, если бы ты сложил в мою честь песню. На какую мелодию поют дастан «Кёроглу»?

— «Мисри».

— Вот-вот. На эту мелодию и будешь петь. Помнишь, когда-то пели песню в честь Абасгулубека? Вот такую же и споешь...

Только сейчас Худагулу заметил папаху Абасгулубека на голове Гамло. Он приглушенно кашлянул и, вытирая набежавшие слезы, попытался как следует рассмотреть папаху, желая убедиться: не ошибся ли? А Гамло продолжал:

— Смотри не забудь. Приходи через час. Я уже позвал гостей. Споешь в мою честь песню.

У Худагулу начался очередной приступ кашля, и Гамло, не ожидая, когда это кончится, махнул рукой и ушел.

«Господи, что он говорит? — стоя посреди двора, думал Худагулу. — Почему он надел папаху Абасгулубека? Может, его убили? Не верю! Гамло не справится с Абасгулубеком! Но что же случилось?..»

Худагулу никак не мог прийти в себя. Ни Кербалай Исмаил, ни Гамло ни разу не переступали порог его дома. Всегда посылали Расула. Теперь, видимо, многое изменилось. Папаха Абасгулубека на голове Гамло! Было отчего растеряться и разводить руками.

Он возвратился в дом, снял со стены саз.

— Приготовь сапоги, папаху...

Жена радостно улыбнулась и стала скидывать из ниши на пол тюфяки и одеяла. В глубине ниши лежал заветный узел, в котором хранились сапоги, брюки, рубаха и каракулевая папаха ашуга. Коль муж взял в руки саз, он приглашен играть, и какое-то время семья будет жить в достатке.

Худагулу стал одеваться. Отвернувшись к стене, повязал широкий ремень. Ашугский костюм был гордостью всей семьи, прекрасной, единственной и дорогой реликвией. Однажды, обнаружив, что рубашку в двух местах поела моль, Худагулу несколько дней не мог прийти в себя от огорченья.

Одевшись, Худагулу, казалось, стал выше ростом, стройней, моложе. Перекинул через плечо саз.

— Далеко собрался? — спросила жена.

— Нет.

— Отец, возьми и меня, — попросил старший сын, поглаживая складки на рубашке отца.

— Гамло сегодня гуляет. Сам приходил приглашать.

Радость сошла с лица женщины, даже сын опустил руку.

Худагулу вышел на улицу. Навстречу ему ехал всадник. Магеррам, — это был он, — увидев Худагулу, остановил коня.

— Куда собрался? — спросил он, поздоровавшись.

— Пригласили петь.

— Ты хоть знаешь, Худагулу, куда тебя позвали? — зло спросил он.

— Ашуга зовут на праздники и свадьбы. С сазом на похороны не идут.

— Дело как раз в том, что ты приглашен на похороны. И что ты за человек, Худагулу? И к друзьям идешь, и на приглашения врагов откликаешься.

— Что делать? Не ходить? А кто станет кормить моих детей?

Магеррам понимал его, но согласиться с тем, чтобы ашуг пел в компании убийц, не мог. Как можно праздновать убийство? Как согласился на это дядя? Разве недостаточно той низости, что они совершили?

— Ашуг, знаешь, что случилось?

— Нет.

— Убили Абасгулубека и Халила.

— Как?! Не может быть! — голос Худагулу задрожал. — И у кого рука поднялась, Магеррам?

— Они совершили убийство. И теперь зовут тебя, чтобы ты пел в честь их «победы».

Ашуг стоял, опустив голову, носком сапога разрывая снег.

Магеррам сплюнул, махнул рукой и тронул коня.

«Как мне поступить? — думал Худагулу, растерянно стоя посреди улицы. — Идти или нет? Пойду —придут люди с Веди и притянут к ответу. Магеррам продаст меня за здорово живешь, еще наплетет лишнего. Правда, до сих пор я не слышал, чтобы он наговаривал на кого-нибудь, но жизнь — сладкая штука. Чтобы обелить себя, он расскажет обо мне. Разве сложно расправиться с Худагулу: ни родственников, ни друзей? А если не пойду — не избежать гнева Гамло. Подлец сам приходил за мной. Проклятье дьяволу! Пока те придут сюда, пока продаст Магеррам, пока призовет к ответу Шабанзаде. Сейчас главное — Гамло».

С этими мыслями он снова тронулся в путь, достиг одноэтажной пристройки позади дома Кербалай Исмаила. Толкнув калитку, прошел мимо навеса над тендиром, остановился перед домом. На пне синела шкура разделанного барана.

Гамло появился неожиданно, будто вырос из-под земли.

— Ну что, пришел? Подумал над тем, что я говорил?

Худагулу промолчал.

— Знаешь, как надо сделать? — не замечая его смущения, сказал Гамло. — Ну, как в настоящих дастанах... Не бойся, тебя заставят повторять это на каждом празднике, и ты заработаешь кучу денег. Начинай с детства. Будто я рос вместе с Абасгулубеком. С ранних лет не ладили. Приплети историю с какой-нибудь девушкой, женщиной. И о том, как я убил его...