Александр Богданович - Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра Страница 22

– Юзек, – пробурчал он, жуя папиросу, и протянул старому медвежатнику огромную волосатую пятерню.

– Jak sie leci Stasiu?[68] – с кривой улыбкой спросил его Чепила, вытаскивая из-под стола бутылку с ромом.

Такое обращение не понравилось Войцеховскому. «Этот сопляк возомнил, что ограбление ювелира Шутца со Скарбковской[69], девятнадцать и домовладельца Фердинанда Турлинского с Театральной, семь уже дает ему право фамильярничать со мной». Он уже собрался возмутиться, но, увидев, как Чепила разливает ром в пустые банки из-под горчицы, сдержанно ответил:

– Слава богу, пока живем.

– Nech bedze pochwalony[70], – промычал незнакомый здоровяк и первый опрокинул банку в рот. За ним последовали остальные. Закусывали сальтисоном[71], от которого нещадно несло чесноком.

– А скажи нам, коллега, – прищурился захмелевший Чепила, – поделились ли москали с тобой драгоценностями Корытовского?

Войцеховский сделал вид, что не расслышал, и продолжал жевать свиные потроха своим беззубым ртом.

– Albo zrobili ciebe w konia?[72] – крикнул фальцетом Сорочинский и громко захохотал.

Чепила и Юзек дружно его поддержали.

Старый мастер сердито покосился на собутыльников. Воры притихли, изучающе на него поглядывая.

– А в сейфе, чтоб ты знал, сукин сын, – зыркнул он на Чепилу, – ничего, кроме пустой церковной кружки для пожертвований, не было.

Неизвестный по имени Юзек, который до сих пор молчал, исподлобья поглядывая на Войцеховского, неожиданно поднял банку и предложил выпить за «великого мастера». Они выпили, закусили и перешли к последним новостям, главной из которых была неудачная попытка их приятеля Игнаци Лисовского ограбить магазин Сары Сальцберг на Краковской. Затем Чепила вновь обратился к Войцеховскому:

– А не поведает ли нам пан откровенно, за что его упаковали в Бригидки?

Старый медвежатник с минуту раздумывал, как реагировать на назойливость молодого вора, и наконец вымолвил:

– Ты что, сегодня самый главный задавать вопросы?

В ответ Чепила выразительно скосил глаза на Юзека, давая понять, кто здесь действительно главный. И тут Войцеховского осенило. Ведь этот здоровяк – не кто иной, как известный взломщик Юзек Маршицкий, которого накануне войны поймал сам комиссар полиции полковник Писарский в пассаже Миколяша. Значит, русские его тоже освободили из тюрьмы. Теперь он уже догадывался, зачем его вызвали на встречу. Они наверняка что-то задумали и нуждались в его помощи. Ведь Маршицкий, безусловно, не мог заменить его в серьезных делах. Стиль его работы был весьма примитивный. Обладая огромной физической силой, он просто выгибал толстые листы задних стенок несгораемых шкафов, предварительно высверленные дрелью.

«Этих троих, конечно, интересует, как я попал в Бригидки, – думал Войцеховский, – но больше всего они боятся, не взяли ли меня на крючок русские».

Неловкую ситуацию разрядила вспыхнувшая перебранка базарных жуликов за соседним столиком, которая вскоре переросла в драку. На пол полетела посуда, опрокидывались лавки и столы.

– A niech ich szlag trail[73], – выругался Чепила, сплевывая на пол.

Когда страсти утихли, Юзек придвинулся к Войцеховскому и тихо проговорил:

– А мы хотим пану предложить еще раз заглянуть в сейфы Корытовского.

Старый мастер стремительно погружался в свое обычное состояние опьянения, но смысл сказанного Маршицким до него все же дошел.

– О, Jeezu[74], это уже не для меня, – еле ворочая языком, выдавил он.

– Тебе нечего бояться, старина, мы все хорошо продумали, – положил ему на плечо свою лапу Юзек, – доставим на место и в целости и сохранности отвезем домой.

«Очистить сейфы под самым носом у русских? И откуда у этой грубой скотины такая безрассудная наглость и самоуверенность?» – была последняя ясная мысль в голове медвежатника.

Он тупо уставился на Маршицкого и отрицательно помотал головой. Последняя банка рома была для него явно лишней.

– Подумай хорошенько, – продолжал увещевать его Маршицкий, – для тебя это хороший случай искупить вину перед Францем-Иосифом за твое пособничество москалям.

В ответ Войцеховский громко икнул и неожиданно прокричал на весь зал:

– Tysiackrotnie niech zyje nasz najwyzszy wodz, cesarz i krol Franciszek Jozef![75]

Воры сообразили, что с выпивкой они переборщили и для серьезного разговора медвежатник уже не годится. Сообщать ему о бонах внутреннего займа города на миллион крон, приготовленных в магистрате для выдачи жалованья бывшим австрийским чиновникам, они не стали, а начатый разговор решили продолжить на трезвую голову.

Цирюльник Шимон Цвибельфиш на секунду оторвался от намыленной физиономии дремавшего в кресле швейцара гостиницы «Бристоль» пана Козьоровского и глянул в окно.

На его лице появилась улыбка при виде знакомой фигуры, вывалившейся из шинка напротив, которая, держась за стенку костела Святой Анны, с трудом двинулась в сторону Зигмунтовской.

Глава 22

Встреча в «Жорже»

Встреча полковника Алексеева с представителем думского комитета Грудским состоялась ранним утром в малом зале ресторана «Жорж».

– Моя миссия в Галиции носит чисто гуманитарный характер, – вводил в курс вопроса Груде кий, – это оказание посильной помощи пострадавшему еврейскому населению. И накопленный здесь опыт позволяет мне сделать весьма важное предложение, которое, я уверен, поможет нашему правительству избежать непоправимых ошибок во внешней политике.

– И что же, – не очень заинтересованно реагировал полковник, – чем же я могу быть полезен в ваших патриотических устремлениях? Насколько мне известно, наши войска уже не допускают вольностей, имевших место в первые месяцы войны на занятых территориях. Мы установили должный контроль над казаками и обозными частями в войсках.

– Не буду спорить, господин полковник, российские военные и в самом деле ведут себя в западных районах Галиции более сдержанно, хотя дискриминация еврейского населения все еще налицо. Однако я вполне сознаю бесперспективность попыток тут что-либо сейчас изменить. В конце концов, Россия для евреев всегда была не матерью, а мачехой.

Я же хотел затронуть вопрос деятельности комитета помощи евреям на оккупированной, пардон, освобожденной территории. Если мы все же позволим этому комитету действовать – нуждающееся население Галиции получит возможность получать денежные средства, собранные еврейскими общинами Петрограда и Киева, а мы покажем всему миру свое цивилизованное лицо.

– Понятно, и все же, почему вы изволили обратиться с этим именно ко мне? – все с тем же безучастным видом поинтересовался полковник, рассматривая свои ухоженные ногти.

– Ну как же, – развел руками Грудский, – я полагаю, вы согласитесь со мной, что этот вопрос находится в компетенции Ставки командования фронтом и вы, как его представитель, имеете все возможности здесь, на месте, объективно оценить и осознать целесообразность этого важного для государства шага. Хочу заметить, – добавил он многозначительно, – что в случае положительного решения не будет никаких препятствий для того, чтобы направлять определенные суммы из средств комитета на другие цели, как говорится, pour votre jugement[76].

Полковник оживился:

– А вы уверены, что деньги будут поступать в этот комитет?

– Несомненно. Они уже приходят различными путями. Но я понимаю причины вашего сомнения. Конечно, евреи Галиции и России – далеко не одно и то же. Галичане считают русских евреев еретиками и вообще не понимают, как можно жить при погромах и преследованиях. А русские видят в них забитую массу без культуры и достойных жизненных устремлений. Но тем не менее это не останавливает их в стремлении оказать своим братьям духовную и материальную поддержку.

– А вы себе представляете, какую реакцию в Ставке может вызвать подобная инициатива?

– Догадываюсь, но смею надеяться, что возможность поправить наш имидж в глазах западной общественности и наших союзников окажется выше антисемитских настроений генерала Янушкевича.

При упоминании имени начальника Генерального штаба полковник невольно огляделся по сторонам и полез в карман за толстым кожаным портсигаром. Затея с пресловутыми еврейскими комитетами представлялась ему бесперспективной. Он слышал, что этим уже занимался, и безуспешно, главный еврейский авторитет России семидесятипятилетний Давид Файнберг, известный тем, что в свое время добился открытия в Санкт-Петербурге первой синагоги и еврейского кладбища. Но здесь ему не помогло даже некоторое содействие губернатора.

– Это все, что вы имели мне сообщить? – спросил полковник, закуривая сигарету, так и не дав ясного ответа на вопрос.

– Нет. Имеется еще одно деликатное дело, оно касается нового львовского градоначальника.