Дмитрий Колосов - Император вынимает меч Страница 22

Хунны поджидали врагов в излучине журчащей речушки на границе своих владений. Они знали о приготовлениях ди и приготовили достойный отпор. Тумань созвал под знамена воинов двадцати родов. Лишь четверо чжуки, кочевавших на самом юге, не успели или сделали вид, что не успели прийти. Но это было не столь важно. Шаньюй вел шесть сотен сот испытанных воинов, в то время как дерзкие ди смогли собрать едва ли треть от этого числа, имея между собой и старцев, и отроков. Лагерь хуннов тянулся от края до края — сколь хватало взору простиралась светлячками цепочка мерцающих в ночи огней. Многие ди, увидев эти огни, пали духом, но Могучий Воин лишь улыбнулся.

— Чем гуще трава, тем проще ее косить.

Эти слова пришли сами собой, и он вдруг понял, что когда-то уже произносил их. Когда-то… И он вдруг вспомнил… Глазам его предстало видение, и теперь Аландр не сомневался, что оно есть крохотный кусочек былого, его прошлой жизни. Кусочек крохотного былого. Он стоял на холме, на нем был сверкающий черный панцирь, а вокруг подступали неподдающиеся счету толпы врагов. И эти враги боялись его! Они имели основание бояться!

— Мы победим! — провозгласил Аландр.

В ту ночь он так и не лег спать. Он выставил дозоры и лично несколько раз проверил их. Еще он отрядил от каждой дружины по сотне воинов, приказав одним вырыть ямы, какие следовало припорошить свежей травой, а другим насыпать вал, на котором должны были разместиться метательные машины, собранные по чертежам Аландра.

Под утро, когда звезды медленно гасли, сбрызнутые солнечным молоком, он разбудил могучего Рамху и велел ему взять своих воинов и уйти в степь. Каждый первый из витязей Рамху получил длинную гулкую трубу, каждый второй — яркий, алого цвета стяг. Каждому было объяснено, что должен делать. Витязи оседлали коней и канули в неизвестности. Когда они ушли, Аландр велел трубачам поднимать воинов.

Хунны также уже отошли ото сна и готовились к битве. Шаманы приносили жертвы — предкам, небу, земле и духам, прося даровать победу и сладостную добычу, князья проверяли готовность дружин. Шаньюй в окружении приближенных занял место подле шатра, разбитого на вершине одинокого среди прочих холма. Был он немолод и грузен, а внешность имел весьма безобразную по мнению не только черноголовых, но даже собственных слуг. Позевывая, Величайший тянул кисленькое винцо и милостиво беседовал с князьями, источавшими приторные улыбки.

— Они пожалеют, что посмели пойти на меня! — говорил Тумань. — Ох, как они пожалеют! Боги всласть выпьют их крови, чжуки и лули получат много рабов, любой воин сможет выбрать себе бабу. Я объявлю охоту на дерзких ди и буду вести ее до тех пор, пока последний из них не исчезнет с лика степи. Славная будет охота!

— Славная! — льстиво кривя толстые губы, кричали князья — все эти чжуки, лули, дуюи и данху.[16]

— Да будут в веках твои отвага и мудрость. Величайший! — роняя спину, кричал Модэ, только что назначенный восточным чжуки.

— Да будет! — милостиво соглашался шаньюй. Величайший испил еще чашу вина и соизволил скомандовать наступление. Для этого он не без труда влез на коня и торжественно махнул разноцветной тряпицей. Стоявший за спиной повелителя громадного роста воин поднял вверх стяг. Шелковое полотнище затрепетало по ветру, возвещая начало сражения. По этому знаку двинулись вразноскок застрельщики — первые сто пятьдесят сотен на вороных лошадях.

— Вот увидите, этого окажется предостаточно! — сопя, пробормотал Тумань, при помощи слуг сползая с коня обратно на землю.

— Да, Величайший! — в один голос ответила свита.

И все было прекрасно. И солнце светило, как всегда, ярко, и сладкое винцо хмелило сердце и голову. Развалясь на брошенной под ноги коня кошме, шаньюй затянул песню, лишенную смысла…

Сто пятьдесят сотен воинов на вороных скакунах неторопливой волной накатывались на выстроившихся четкими прямоугольниками ди. Они скакали с ленцой, не извлекши луков. Едва ли кто сомневался, что при одном приближении грозных хуннов враги обратятся в бегство. Противников разделяла полторы тысячи шагов, тысяча, восемьсот. Семьсот. Всего один рывок для стремительного коня.

Суслики спешно прятались в норы, какой-то шальной хуянь, сиречь заяц, смешными прыжками спешил прочь — под прикрытие небольшой каменистой гряды. Даже цикады, и те, настороженно умолкали, потревоженные топотом бесчисленных конских орд.

Шестьсот… Хунны лениво потянули из горитов луки, и в этот миг…

Черная туча закрыла небо. Смертоносный дождь с грохотом, подобным тому, что порождает камнепад, обрушился на хуннов. А потом забухали механизмы, сооруженные Аландром, и в ряды всадников врезались громадные камни, пятифутовые стрелы и совсем уж ужасные снаряды, разбрызгивавшие огонь. Хунны смешались. Ошеломленные всадники что есть сил дергали за узду, бросая коней кто вправо, кто влево, кто и вовсе поворачивая назад. Конские копыта нещадно дробили тела, дико кричали люди, раздирая болью сердца, ржали раненые и обожженные лошади.

Стройные ряды наступавших сломались, обратившись в месиво. Лишь немногие пытались продолжить атаку и, вырываясь на свободу, мчались к застывшим на месте ди. Большинство бесцельно металось по полю, умножая и без того немалое число жертв.

Грохот… Ди дали второй залп, произведший не меньшее опустошение. Третий накрыл жидкую цепочку тех хуннов, что все же пытались атаковать, почти начисто выкосив. Четвертого уже не понадобилось, ибо все те, кто еще держался в седле, повернули назад.

Это было невероятно. Шаньюй даже протер глаза, отказываясь верить увиденному. Его воины, сто пятьдесят сотен вороных, точнее, то, что от них осталось, постыдно бежали, а ди — жалкие ди! — стояли на месте, не потревоженные даже стрелой. Хрипя от ярости, Тумань рвал ворот простеганного металлическими бляхами кафтана — тот душил его.

— Атаковать! Атаковать! Перебить всех! — летели, мешаясь с брызгами вина, вопли из глотки Высочайшего.

Князья, все эти чжуки, лули, дуюи и данху прыгали на коней, поспешая к дружинам. Лишь Модэ нарушил приказ и остался подле отца. Тот, кажется, того не приметил.

Полчища хуннов пришли в движение. Все сразу: белые, рыжие, серые стронулись с места и, рассыпаясь в гигантскую лаву, покатились на воинов-ди. Четыреста сотен всадников — степь покуда не видела столь грозной атаки. Один вид этой грохочущей лавы вселял робость в сердце. Но ди не дрогнули. За шестьсот шагов туча стрел накрыла передние шеренги нападавших, так что последующим пришлось дальше скакать по костям павших товарищей.

Затем сверху обрушились камни, каждый из которых вырубал целую просеку, гигантские стрелы, пронзавшие всадника вместе с конем, огонь, воспламенявший одежду, волосы, лица и даже оружие. Хунны ответили воем, потонувшем во втором залпе. И лишь теперь взвились в небо минди — поющие стрелы хуннов. Они летели с истошным свистом — не столь густо, зато не переставая, кропя смертельным дождем неподвижно стоящих на месте ди. Было видно, как то один, то другой витязь-ди валится с коня наземь. Было ясно, что еще немного, и ди не выдержат и побегут.

— Вперед! — ревели князья, жаждущие выслужиться перед Величайшим.

— Вперед! — ревели в один голос рядовые воины, грезящие о крови и славной добыче.

Раз! Целый ряд воинов с грохотом провалился в ямы ловушки. За ним второй, а третий, четвертый и пятый пошли по людским и конским телам, превращая те в кровавое месиво.

Раз! Вновь и вновь врагов сметали камни и стрелы, рвались по ветру губительные языки пламени.

Хунны потеряли многих, но все же дошли. В обычном бою они предпочли б иссечь врагов стрелами, но сейчас это было невыгодно. Ди стреляли метко и слаженно и, что самое главное, далеко. Сегодня хуннам приходилось полагаться на меч да на свое превосходство в числе, какое, несмотря на огромные потери, все еще сохранялось.

Закипел яростный бой, где каждому ди, будь то старец иль отрок, приходилось иметь дело сразу с двумя врагами. Какое-то время ди держались, потом начали пятиться. Аландр скупо бросил стоявшей подле него Талле:

— Мне пора! Ты знаешь, что делать!

Девушка кивнула. Лицо ее было бесстрастно, но в глазах металась тревога, причина которой… Аландру хотелось бы, чтоб он верно угадал эту причину.

Выхватив меч, непомерно большой, длиной по хребет лошади, он повел в бой дружину воинов Племени без имени, впрочем, имя уже обретших. Как-то ночью, незадолго до этого дня Аландр произнес:

— Мне не по душе, что мои витязи не имеют имени, какое заслуживают.

— Так дай его им, — предложила Талла.

Аландр задумался и возвестил:

— Я буду называть их гетайрами.

Талла то ли с изумлением, то ли с любопытством взглянула на возлюбленного.