Ануар Алимжанов - Гонец Страница 22

Шатры и юрты сарбазов Санырака были укрыты в небольшом, обильном водой и травой урочище, окаймленном мелкими сопками и лежавшем вдали от людных троп и дорог. Время от времени самые нетерпеливые жигиты, составив сотню, с согласия Санырака под покровом ночи углублялись в степь на сотни верст, совершали неожиданные налеты на стоянки и обозы джунгар, освобождали пленных, вселяя тревогу и страх в сердца джунгарских тысячников. Чаще других такие сотни возглавлял молодой Кенжебатыр. Санырак и Малайсары трижды вместе выводили своих жигитов на бой с отдельными туменами джунгар, разбойничавшими в степи, и трижды джунгары, оставив на поле сотни своих наемников, бежали в ставку своего владыки — принца Шона-Доба[47] — брата Галдана Церена и второго сына Цевена Рабдана.

С каждым днем увеличивались ряды сарбазов. Жигиты приводили с собой все новых и новых людей. Иные приходили в одиночку, другие — группами. У каждого десятка был свой вожак, обычно лихой и смелый жигит, жаждавший мести за несчастья, принесенные захватчиками ему и его роду. Иногда приходившие пригоняли отличных скакунов, отбитых у врага, а то и пленных — в основном маньчжур, китайцев, и иногда уйгур. Но в последние месяцы больше всего среди пленников было западных монголов и восточных ойротов.

Молва о том, что три батыра, сыны трех разных родов — болатши, бесентина и тас-журек, стали братьями и вместе бьют джунгар, шла по степи, радуя сердце каждого казаха-скитальца. Об этом сообщали и пленные. Санырак вместе с Малайсары допрашивал пленных. Сопоставляя рассказ одного с тем, что поведал другой, батыры всегда точно определяли передвижение передовых сотен джунгар по степи. Нередко пленные сообщали о тайных связях того или иного казахского султана или бая с тысячниками джунгар, о тех, кто перешел на сторону врага со своими туленгутами, табунами и аулами. Случалось и наоборот: главари, сотники или десятские джунгар, оскорбленные несправедливым, на их взгляд, дележом добычи или, поддавшись чувству давней родовой вражды, переходили на сторону казахских сарбазов. Так среди джигитов Санырака оказалась ойротская сотня.

Все смешалось в степи и часто невозможно было понять — где свои, где чужие. Одно было ясно — жертвой и пришельцев и своих изменников становились мирные аулы. Их обирали дочиста, убивали всех, кто сопротивлялся, на стариков и детей не тратили пуль и стрел — их сжигали в юртах и оставляли в степи без пищи, одежды и крова. Юношей и девушек под охраной отправляли в Джунгарию, а оттуда — на невольничьи рынки Китая.

Постепенно умножая число своих сарбазов, Санырак совершал неожиданные налеты на объединенные тумены джунгар, где было по две, а то и по три тысячи сабель, отбирал у них добычу, освобождал пленных и быстро менял свою стоянку. Никто, кроме его самого, Малайсары и Кенжебатыра, заранее не знал, где завтра состоится встреча с джунгарами и где послезавтра раскинут они свои шатры и юрты. Все жигиты имели по одному, а то и по два запасных коня.

Сарбазы-мстители словно ветер носились по степи. Им была известна в ней каждая тропа, каждый ручеек, каждый колодец. Но где бы они ни проходили, всюду примыкали к ним новые люди — то одиночки, затаившие злобу на своего хозяина-богача, то беглецы из родных краев — казахи из разных жузов, разных родов. Среди сарбазов появились и русские, невесть где оставившие свою семью, свой очаг, бежавшие от гнета своих владык.

Конница Санырака разрасталась на глазах…

Тысячники джунгар тщетно пытались напасть на ее след. Они лавиной проносились по мертвым аулам. Часто им казалось, что великая Казахия вконец разгромлена, что в степи больше нет силы, которая бы противостояла им. Но хозяева степи то и дело появлялись — неожиданно, словно из-под земли, наносили урон, вселяли страх и вновь исчезали, не принимая боя с главными силами джунгар. А в конце лета, не дожидаясь осенних дождей, батыры увели своих сарбазов вглубь степей, повели в Бетпакдалу, куда еще в прошлое лето, спасаясь от джунгар, покинув богатые леса, луга и озера Кокшетау, переместилось могучее, но давно утратившее свою воинственность племя аргынов. Но здесь сарбазы пробыли недолго, Санырак не доверял вождям аргынов.

Малайсары молчал. Лишь раз, за вечерней трапезой он как бы невзначай обронил:

— Где-то ходит батыр аргынов Богенбай. Народ славит его. Говорят, он молод, но спокоен и мудр. О его бесстрашии слагают песни.

— Брат мой, разве ты слышал, чтобы у аргынов рождались батыры?.. Если их не было раньше, то где же им взяться теперь… Хваленый Богенбай, видать, не стоит и твоего мизинца. Аргыны мастера распускать слухи и сочинять легенды. Песни и сказки, ворожба и костоправство — это их стихия. Они звездочеты и сочинители. Разве ты не знаешь пословицу: «Кипчаку и найману дай в руки булаву и выставь против врага, а аргынам вели сказы слагать…».

Малайсары не ответил. Он как-то необычно, с тоской и удивлением посмотрел на Санырака и опустил голову.

— Тебе видней, мой брат… Я уже не тот воин, что может решать распри наших племен…

«Лев превратился в вола», — подумалось Кенже, когда он услышал эти слова. Юноша тут же покраснел от своей мысли, постарался скорее забыть услышанное в этот вечер. Упрямство Санырака ему было не по душе. Сердцем он был на стороне Малайсары, но как младший из батыров молчал, не вмешивался в споры старших.

Запасшись на зиму, они укрылись от глаз своих и чужих где-то в песках. Тысячники джунгар так и не смогли заманить их в свою петлю. Одолеть сарбазов не помогли даже пушки великого хунтайджи…

…На этот раз зима оказалась на редкость мягкой. Подножного корма для коней было вдоволь. Санырак и Малайсары всю зиму готовили жигитов для будущих битв.

Санырак никогда не снимал кольчуги и шлема. Говорили, что у него нет правого уха, что во время первой битвы, когда под его белым знаменем — на котором вышит человеческий глаз, а к острию древка прикреплен пышный конский хвост, — было всего лишь тридцать храбрецов, джунгарскому сотнику удалось полоснуть батыра саблей.

Кенжебатыр никогда не видел Санырака без шлема. Санырак снимал свой шлем тогда только, когда ложился спать.

Каждое утро батыр раньше других садился на своего черного гривастого скакуна и вместе с Малайсары и Кенжебатыром объезжал лагерь, поднимал сарбазов и выводил их в степь.

Начиналась конная борьба. Скинутые с седел продолжали схватку на земле или же учились вести бой со всадниками. Выявлялись лучшие стрелки из лука, мастера сабельного боя, обучались прыгать с коня и садиться на коня на полном скаку; учились не только ловко владеть пикой, но и умело защищаться. В походной кузнице готовили пики, закаляли лезвия сабель, кузнецы научились делать свои самострелы — мултуки, (порох доставали из обозов джунгар).

Малайсары всегда с грустью наблюдал за жигитами со стороны. Он уже не мог, как прежде, владеть алдаспанами, пикой, палицей или пустить стрелу из лука. Раны зажили, но правая рука не покорялась ему, как раньше, пальцы ее не разгибались. Веселье в его глазах появлялось лишь тогда, когда жигиты выходили на охоту.

Во время охоты главным был конь. Он настигал лису или волка, и тогда Малайсары левой рукой пускал в ход шестигранную плетку на кончике которой был кожаный мешочек с тяжелым куском свинца. Одним ударом Малайсары валил волка.

Кенжебатыр всегда неотступно следовал за Малайсары, всегда старался быть рядом с ним и помочь ему в нужный момент.

Однажды во время охоты Санырак заметил, как Кенжебатыр на полном скаку схватил за шею волка, подбитого Малайсары, и забросил его себе поперек седла. Волк был еще жив, и Кенжебатыр добил его в седле. Когда возвращались на стоянку, Санырак и Малайсары ехали рядом, впереди Кенжебатыра.

— Ты счастлив, Малайсары, — услышал Кенжебатыр голос Санырака. — Иметь такого смелого, преданного и неразлучного брата, как Кенже, — это воистину счастье.

Санырак с улыбкой оглянулся. Он был, как всегда, в утепленном шлеме, короткая густая черная бородка ровно укрывала подбородок, усы аккуратно подобраны, а немного скуластое, широкое лицо стало сейчас добрым и мягким от улыбки.

Кенжебатыр редко его видел таким. Батыр обычно был сосредоточен, суров. Кенже невольно улыбнулся в ответ, но тотчас спрятал улыбку. Не пристало жигиту, да к тому же воину, развесив уши, слушать похвалы в свой адрес.

— Ну что вы, батыр-ага, нахваливаете меня как девушку на выданье, — произнес он и, придержав коня, отстал.

— Если бы родной брат мой оказался таким, как Кенжебатыр, то большего счастья в жизни для меня бы не существовало. Но этот подлец, опозорив весь род, осрамив меня, с самого начала ушел к джунгарам. Весь прошлый год я жаждал встречи с ним на поле боя, я сам бы покарал его от имени отца и матери, но так и не довелось увидеть этого шакала… — чуть ли не стоном вырвалось у Малайсары.