Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг Страница 22

– Барин не принимает, – заверещал тот, пытаясь подняться.

Определив, куда идти, Аким отвесил пинка по жирной лакейской заднице, снова опрокинув малого, и стал подниматься наверх. Быстрым шагом прошел два зала, не встретив ни единого человека. «Словно провалились все, – недовольно успел подумать, минуя розовую гостиную. – Здесь, что ли, они развлекались?» – Заскрипел зубами и сорвал со стены в следующей комнате саблю. Из-за портьеры выглянула седая голова лакея и тут же исчезла. Полоснув саблей по портьере, Аким схватил за шиворот камердинера.

– Где твой барин? – тряс он его. – Отвечай! – ударил слугу о стену так, что у того лязгнула челюсть.

Выкатив испуганные глаза, тот ничего не сумел произнести и только махнул куда-то рукой.

– Веди, – толкнул его Аким, услышав в соседней комнате звуки клавикордов.

Ударив ногой в дверь, он ворвался в ярко освещенное помещение и, тяжело дыша, осмотрелся по сторонам. Сидевшая на круглом стуле за музыкальным инструментом тощая дама, обернувшись на шум и увидев в дверях человека с саблей, грозно сверкавшего глазами, тихонько пискнула и тут же бесшумно упала в обморок на мягкий пушистый ковер.

Генерал на диване с чашкой чая в руках удивленно щурился, пытаясь понять, что происходит. Постепенно лицо его стало меняться.

– Кликнуть сюда дворовых! – заверещал он, поднимаясь с дивана. – Хватать этого бунтовщика – и в колодки! – Отступил к стене. На зеленом парчевом халате темнело чайное пятно.

– Сударь! – срывающимся от гнева голосом произнес Рубанов. – Извольте взять шпагу и защищаться…

– Да кто вы такой и что вам от меня надо? – отлепился от стены генерал и важно выпятил грудь, постепенно приходя в себя. – Я узнал вас! – голос его сорвался на фальцет. – Вы тот самый гусарский ротмистр, который там, в Австрии, оскорбил меня… Я был прав. Ваше место в Сибири. Очень жаль, что вас простили… Неужели вы пришли мстить боевому генералу? – словно случайно дотронулся манжетом халата до ордена, с которым не расставался даже дома.

– Я тоже узнал вас, генерал Ромашов! Вы не только фанфарон и трус, вы еще и предатель!

– Как вы смеете, ротмистр! – взвизгнул Владимир Платонович. – Вы ответите за свои слова…

– Отвечу! – надвигался на него Рубанов. – Я за все отвечу… И за то, что задержал неприятеля, и за взорванный мост… – наступал Рубанов, – и за мой эскадрон, и за поручика Алпатьева… – схватил орден и ударил остро отточенной саблей по халату.

«Владимир» остался в его руке, а генерал закрыл ладонью дыру на халате и загородился локтем. Глаза его расширились от ужаса, он, брызгая слюной, пытался что-то произнести в свое оправдание. Похож он был на испуганного, ощипанного петуха, из которого повар собирается приготовить суп.

Открывшая было глаза тощая фрау опять потеряла сознание.

Неожиданно генерал заплакал: – Это мой орден, мой, – канючил он. – Мне пожаловал его сам государь император.

– Ошибаетесь, ваше превосходительство, – убрал награду в карман Рубанов. – Вы не достойны его носить… Надо было сказать: «Умрите за Россию!..» А вы обманули всех, генерал Ромашов. Орден принадлежит не вам, а артиллерийскому капитану и полегшим у моста солдатам…

– Не знаю я никакого капитана! – визгливо перебил его генерал и плюхнулся на диван.

– Неважно! – поднял саблей его подбородок Аким. – А жену мою, Ольгу Николаевну, надеюсь, вы знаете? – заглянул он в помертвевшие от страха, бегающие глаза. – Не забыли еще глупую барыньку?..

Генерал с трудом сглотнул застрявший в горле ком:

– У нас были чисто соседские отношения…

– Ну конечно! – опять закипел Аким. – Вот на этом диване, да?.. – Стал потрошить саблей гобеленовую обивку, едва не задевая генерала. – И какой орден, интересно, вам пожалуют за этот подвиг? Или чин присвоят? – Принялся крушить дорогую мебель. За мебелью последовали фарфор, зеркала и штофные обои…

Постепенно ярость оставила его. Тяжело дыша, он огляделся и, держа саблю перед собой, подошел к генералу, по пути изрубив картину с итальянским пейзажем. Медленно съезжая с дивана, тот опустился на колени.

– Не убивайте! – пополз он к сапогам Акима и попытался обнять их. – Не убивайте! Это она… она во всем виновата!

Рубанов брезгливо оттолкнул его ногой: «И это русский генерал!» – подумал он.

– …Может, мы с вами знали друг друга с детства, – ползал по полу Владимир Платонович, – меня иногда привозили в имение погостить к дяде… Вы и дядюшку моего должны знать… и меня обязательно вспомните, обязательно… То-то я удивился тогда, в Австрии, что лицо мне ваше знакомо…

– Папенька! – вбежала в комнату тоненькая белокурая девочка и бросилась к отцу. – Папенька, вам плохо? – с ужасом обвела взглядом истерзанную комнату, и ее огромные зеленые глазищи бесстрашно встретились с глазами Акима. – Вы не хороший, злой человек! – дрожащим от гнева голосом произнесла она. – Немедленно уходите отсюда, – наступала на него, – или я… я… не знаю, что с вами сделаю!

Эта девочка с тоненькой гибкой фигуркой в розовом платьице, бесстрашно защищающая своего отца, окончательно успокоила Рубанова. Он с удивлением разглядывал разгромленное помещение, казалось, недоумевая, неужели это сделал он.

Кряхтя, генерал присел на уцелевшую часть дивана и тоскливо потрогал то место, где раньше грел душу орден. Ему стало стыдно за себя, за недавнее свое унижение, за тот ужас, который бросил его на колени перед этим буяном. «Этого я ему никогда не прошу!» – с ненавистью глядя на Рубанова, подумал Владимир Платонович.

В дверях выросли фигуры дворовых с ружьями и топорами.

– Чего стоите? Хватайте его! – велел Ромашов, нервно теребя дыру на халате. – Да обыщите как следует этого вора…

Видя, что с отцом всё в порядке и ничто ему больше не угрожает, девочка бросилась к немке, все еще лежащей на полу.

– Фрау Минцель, что с вами?

На это бедная гувернантка сумела лишь произнести: «Ох!». Жалобно стеная, она стала медленно подниматься, держась за руку своей воспитанницы и с опаской поглядывая на ворвавшегося разбойника.

Рубанов так зыркнул на дворовых, что они невольно отступили под его взглядом.

– Ежели вы еще хоть немного дорожите своей честью, жду вас завтра утром, как только рассветет, на той стороне реки с дуэльным пистолетом и лакеем. Он и заменит вам секунданта. Стреляться будем с трех шагов, – направляясь к выходу, произнес Аким. Дворовые расступились, пропуская его. А лакей с бакенбардами, так неудачно открывший дверь, даже уважительно поклонился, несмотря на разбитый нос и лоб. Видно, зуб на своего барина имел намного длиннее, чем на сбившего его, но зато все порушившего здесь человека. Мимолетная улыбка на его лице недвусмысленно говорила, как он рад этому бардаку.

– Все в Сибирь пойдете, коли он выйдет отсюда! – заорал пришедший в себя Владимир Платонович.

Обернувшись к дворовым, Рубанов угрожающе махнул саблей. Дальше всех сиганул пострадавший от него лакей.

«Прыгай, прыгай! Порки тебе все равно не миновать…» – Быстрым шагом направился он к выходу из дома и залез в сани. Его кони не успели отдохнуть от гонки и все еще тяжело дышали. «Совсем бедных загнал… – пожалел их, тихонько трогаясь в путь. – По льду опять погонять придется, а то провалимся».

«У такого фанфарона – и такая прекрасная дочь! – вспомнил он девочку. – Ишь храбрая какая! Настоящая русская дворянка, и должно, станет красавицей… Ну, да этого мне не узнать… Вопрос – куда ехать?! Домой не хочется, – рассуждал он. – А больше и некуда». – Снова гнал коней по хрустящему льду.

Как и предполагал Аким, часть дворовых помещика Ромашова принимала участие в экзекуции.

Трое являлись пострадавшими: пожилой камердинер, лакей с бакенбардами и еще один лакей, не сумевший отстоять имя, честь и добро господина. Пять человек являлись исполнителями и активно, со всем пылом, этому отдавались. Один – их господин, был наблюдателем, вдохновителем и руководителем сей акции. После нанесенного оскорбления он нюхал табак из золотой табакерки со своим дворянским вензелем на крышке и отдыхал душой, слыша крики истязуемых. Остальная многочисленная дворня торопливо складывала вещи, готовясь к отъезду.

«Чего удумал, каторжник!.. – психовал генерал. – Стреляться с ним должен… С безродным нищим гусаром. Шалишь, брат! Не стреляться с тобой буду, а напрямик к государю полечу – капитан-исправник с тобой не сладит… Ответишь за нанесенное оскорбление и убыток, ответишь!» – мстительно думал он и тяжело, с досадой, чихнул, вспомнив картину с итальянским пейзажем и особенно орден.

– Так, так его. Порезче, порезче жги, розог не жалей! – руководил Владимир Платонович. «Чего их жалеть после этого-то убытка», – думал он.

Мордастый лакей в бакенбардах ревел медведем…

Рано утром, прихватив Агафона и Данилу, Рубанов вглядывался в противоположный берег, окутанный мутной туманной пеленой. По ночам еще морозило, но к утру мороз спадал.