Александр Листовский - Солнце над Бабатагом Страница 22

Вихров только недавно очнулся, у него мучительно болела голова, и он никак не мог понять, почему Ильвачев, старый товарищ, обращается к нему на «вы» и обвиняет его в пьянстве.

Дверь скрипнула. В комнату вошел Седов.

— Ну, все выяснил! — бодро сказал он.

— Ну и как? — спросил Ильвачев.

— Абсурд! Ерунда! Ахинея! Интересно знать, кто дал товарищу Шарипову такие нелепые сведения?

— Значит, не подтвердилось? — обрадовался Иль» вачев.

— Абсолютно ничего. Я весь народ опросил. Только хорошее о нем говорят.

— Скажи, пожалуйста… А я ему тут мораль читал, — Ильвачев с досадой покачал головой и быстро подошел к Вихрову. — Алеша! Друг! Чего же ты молчал, не оправдывался?

— Вот это мне нравится! — сказал Вихров. — Сам, не давал мне рот раскрыть, а теперь спрашиваешь?

— Ну извини, друг. Я погорячился немного. Знаешь, как обидно было. Ты тут работаем, ночи не спим, за каждого человека бьемся, и вдруг такая история.

— Ладно, ничего, — добродушно усмехнулся Вихров. — Все хорошо, что хорошо кончается.

— Товарищ Ильвачев, ты говорил Вихрову, что гарнизон снимается? — спросил Седов.

— Нет… Так вот, Вихров, слушай. Командующий приказал снять все гарнизоны. Видимо, предполагается большая операция. Завтра утром ты должен выступить в Митань и присоединиться к Ладыгину. Так что, друг, отдавай распоряжения.

На следующий день к вечеру Иван Ильич Ладыгин привел эскадрон в Каттакурган. Он подивился на отремонтированные казармы и, расположив бойцов на новом месте, отправился в штаб представиться командиру полка. Но ни Кудряшова, ни Федина в штабе не оказалось. Старший писарь хозчасти Терешко, маленький, толстый человек с круглой, как шар, бритой головой, сказал ему, что командование на партийном собрании в штабе бригады.

Тут же, в большой комнате хозяйственной части, толпились какие-то пестро одетые люди.

— К кому это? — шепотом спросил Ладыгин, показывая глазами на собравшихся, которые, переговариваясь между собой, нетерпеливо посматривали на дверь с надписью «Заведующий хозяйственной частью».

— К товарищу завхозу, — тихо ответил Терешко. — Занят?

— Вам можно.

Подумав, Иван Ильич решил зайти к завхозу Афанасьеву посоветоваться по одному делу и заодно попросить у него денег авансом. Собственно, на получение денег он мало рассчитывал, потому что знал, что Афанасьев дрожит над каждой копейкой. Это был уже пожилой человек с перерубленным носом. Он имел привычку без нужды посматривать на часы, полученные им за отличную стрельбу еще в старой армии, где он служил артиллерийским фейерверкером. От увечья нос его изменил форму, и завхоз, как говорил один бригадный шутник, «изъяснялся с французским прононсом».

Когда Иван Ильич вошел к нему, завхоз был занят просмотром каких-то бумаг.

— А, товариц Ладыгин! — приветливо прогнусавил он, подняв голову на звук шагов, и тут же бегло взглянул на часы. — Зачем пожаловал?

— По делу, Григорий Петрович. Хочу кое о чем с тобой посоветоваться, — отвечал Ладыгин, подходя к столу и крепко пожимая руку завхоза.

— Ну что ж, это дело хорошее, — весело произнес Афанасьев, обрадовавшись, что Иван Ильич пришел не за деньгами. — Только ты, брат, давай посиди, покуда я народ отпущу. Слышишь, шумят? — кивнул он на соседнюю комнату, откуда доносился гул голосов.

— Что за люди? — поинтересовался Ладыгин.

— А! Разрази их гром! Завхоз с досадой поморщился. — Нэпачи! Мошенники!.. В городе строительной организации нет, вот и приходится с подрядчиками дело иметь, — пояснил он, нахмурившись. — И откуда они узнали, что я деньги получил? Прямо нюх какой-то собачий. А уж жмоты! Жмот на жмоте сидит и жмотом погоняет. Деятели, одним словом. Скоро последние штаны снимут. Честное слово. Им что… Деньги-то ведь народные. Так и норовят побольше хапнуть. Прямо беда с ними… Он встал из-за стола, подошел к двери и, приоткрыв ее, крикнул:

— Терешко, давай пускай!.. Да пускай по одному, чтобы не толпились!

Потом он вернулся к столу и, шумно двинув стулом, уселся на место.

Дверь приоткрылась. Сначала просунулось помятое лицо с красным губчатым носом и вытянутыми в стрелочку тонкими жидкими усиками, потом, ступая на нос-ски, словно крадучись, в комнату пролез боком низенький человек в пиджаке. Он сделал несколько мелких шагов и остановился, держа шапку в руках.

— Ну, чего тебе, Вечкин? — спросил Афанасьев, быстро взглянув на часы.

— Мы, товарищ завхоз, у вас печи клали. Так вот, как бы нам деньги получить? — сказал с угодливой улыбкой подрядчик.

Афанасьев сердито посмотрел на него.

— Печи клали? Деньги получить? — заговорил он, шевеля закрученными кверху усами, — Только за деньгами и ходите. А где я на вас всех денег наберусь? Разве я сам их печатаю?

— Это уж как вам будет угодно, товарищ завхоз. А только как мы у вас печи клали…

— Печи клали! — снова подхватил Афанасьев. — Да ведь как клали! Начнешь топить, а они возьмут и задымят. И что же, тебе за это деньги платить?

— Так, товарищ завхоз, комиссия ведь принимала, — делая шаг вперед и прижимая шапку к груди, сказал Вечкин убедительным тоном.

— Комиссия! А что она понимает — комиссия? Разрази ее гром! Подписала акт — и с рук долой… А, между прочим, сколько тебе причитается?

— Двести девяносто восемь рублей пятьдесят копеек.

— Ишь, жмот, какой, даже копейки подсчитал, — проворчал завхоз.

— Я не жмот, товарищ завхоз. Я в точности, по вашим расценкам считал. Конечно, я могу закруглиться. Пусть будет триста рублей для ровного счета.

Афанасьев взял карандаш и начал подсчитывать…

— Ну вот! А говоришь, что не жмот, — сказал он, положив карандаш. — Хотел на тридцать рублей меня обсчитать. И, между прочим, денег у меня нет: не привезли из Ташкента.

— Э, нет, товарищ завхоз, — возразил Вечкин. — Я с казначеем беседовал. Пущай, говорит, товарищ завхоз резолюцию наложит. Деньги, говорит, есть. Я уплачу.

— Терешко! — взглянув на часы и багровея, громовым голосом крикнул завхоз.

— Чего изволите? — спросил писарь, появляясь в дверях всей своей маленькой полной фигурой.

— Пошли ко мне казначея.

Спустя некоторое время в комнату, спросив разрешения, вошел казначей, стриженный под машинку молодой еще человек.

Угрожающе пошевелив усами, Афанасьев посмотрел на него.

— Ты чего болтаешь, что у тебя деньги есть? — спросил он, сердито нахмурившись.

— Я не болтаю, товарищ завхоз, — сказал казначей, — Я еще вчера вам два раза докладывал. Деньги есть. Получили немного.

— Гм… Получили! Ну ладно, выдан вот этому… деятелю… сотню рублей… Хотя нет, постой. Сотни много. Хватит с него и полсотни. — Афанасьев повернулся к Вечкину и с ненавистью посмотрел на него. — А за остальными через неделю зайдешь. Не бойся, не пропадут.

— В крайности, дайте еще хоть десять — целковых, — попросил Вечкин, перебирая шапку в руках.

— Сказал пятьдесят — и шабаш! — повысил голос завхоз. — Можешь идти. На той неделе наведайся. Если деньги будут, то уплачу.

Бормоча что-то под нос, Вечкин вслед за казначеем мелкими шажками вышел из комнаты.

— Вот, Иван Ильич, жмоты какие. Каждый норовит побольше урвать, — сказал Афанасьев, значительно взглянув на Ладыгина.

— По-моему, ты все же не прав, Григорий Петрович, — заметил Ладыгин. — Зачем тянуть? Почему сразу не рассчитаться?

— Как то есть сразу?

— Позволь, у тебя деньги есть?

— Мало ли что у меня есть, — сердито заговорил Афанасьев. — Разве он один у меня? А вдруг какой-нибудь экстренный случай? За фураж тоже вот надо платить. Да мало ли какие расходы. А денег в обрез… Помнишь, в Речице два месяца на бобах сидели?.. Ну вот, а ты говоришь! Я, брат, ученый. Надо уметь маневрировать. Да… А Вечкину что? Думаешь, он прибедняется, так и действительно бедный? Как бы не так! У него, у канальи, собственный дом.

— Ну, это, конечно, дело твое. Тебе виднее, — согласился Ладыгин. — Но ты все же отпусти меня, Григорий Петрович. Мне время идти.

— А что у тебя?

Ладыгин сказал, что во время стоянки в гарнизоне бойцы с помощью местных жителей выдубили две воловьи кожи.

— Нельзя ли теперь эти кожи обменять на подметки. Красноармейцы пообносились, надо ремонтировать обувь.

— И только-то? — удивился завхоз. — Чего ж ты сразу не сказал? Я-то думал… Постой, ты новости слышал? Во второй бригаде потери есть.

Ладыгин подвинулся на стуле. В его мягких глазах, устремленных на завхоза, мелькнула тревога.

Афанасьев взял папиросу, закурил и рассказал о случившемся. Дело было в том, что стоявшая в Ура-Тюбе вторая бригада получила приказ разбить матчинского бека и занять Матчу. Не зная тактики горной войны, бригада опрометчиво углубилась в ущелье, где басмачи обрушили на нее поток камней и открыли огонь. Пришлось отойти, понеся потери. Басмачами захвачено в плен несколько раненых. Командира взвода Донцова басмачи зверски пытали, а затем убили. Участь остальных неизвестна.