Михаил Ишков - Семирамида. Золотая чаша Страница 22

— Если ты обнажишь оружие, с тебя сдерут кожу, а наместник и Нинурта лишатся голов. Остановись!

Эта холодность и грозное предупреждение лишило скифа прежней решимости. Он заметно помрачнел, убрал руку. Буря, вероятно, рассчитывал, что охрана дрогнет, возьмется за мечи. Тогда в общей свалке ему, может, удастся подобраться к противному скопцу, а дальше будь что будет – смерти он не боялся, однако хладнокровное и своевременное предупреждение, касавшееся его покровителей, подействовало на молодого скифа отрезвляюще.

Он еще раз потребовал выдать им Сарсехима, на что получил решительный отказ. Начальник конвоя предупредил – великий царь лично наказал ему доставить пленных в цитадель, и он их доставит. Буря неожиданно для ассирийцев и прихлынувшей со всех сторон толпы, протяжно взвыл и поворотил коня.

Как только опасность миновала, Сарсехим торопливо выбрался из‑под арбы и, испытав ожог умиления, прижался щекой к ноге ассирийца.

— Ты спас меня, храбрейший! Чем великий Вавилон мог бы отблагодарить себя?

— Не путай свою вонючую задницу с городом Небесных врат и не надейся на прощение, – ответил ассириец и попытался со всей силы пнуть евнуха. Хотелось угодить в жирную харю, раскровенить ее… Сарсехим был опытен в таких делах – даром, что ли, он изо всех сил прижимался к ноге. Замах не тот, да и упоминание о Вавилоне заметно сбавили пыл ассирийского бандита.

До ворот цитадели добрались без происшествий, разве что Ардис по пути предупредил евнуха.

— Будешь болтать насчет Шами, собственноручно отрежу язык. Она – наша единственная надежда.

— А что, – глухо отозвался Сарсехим. – есть надежда?

— Дурак! – разозлился старый скиф. – Надежда всегда есть.

— У тебя, может и есть, а у меня нет. Ты думаешь, нам простят лазутчиков?

— Дурак! – еще более решительно выговорил Ардис. – Если Шами бросится в ноги царю, нам, возможно, сохранят жизнь.

Евнух молча согласился – может, и сохранят, но зачем? Для какой надобности? Ты об этом задумался, старый болван!

Глава 8

Вавилонян поместили на хозяйственном дворе, в пристройке, прилепленной к стене, отделявшей дворцовый комплекс от женской половины. Снабдили едой, предупредили – далее двора не отлучаться. Ардис, отправившийся изучать отведенную им территорию, вернувшись, разъяснил Сарсехиму, где расположены подсобки для рабов, где опечатанные и хорошо охраняемые склады с оружием, где подземная тюрьма – глубокая яма, прикрытая железной решеткой. Оттуда, в первую же ночь вдруг донеслись истошные, нагоняющие ужас крики, от которых волосы пошевеливались на голове.

На следующий день Ардис сообщил, что стражники, стоявшие у ворот, поделились – Шаммурамат после болезни заперли в собственных комнатах. Выходить запретили, так что рассчитывать на встречу трудно. Нужны деньги, с намеком добавил старик. Что касается болезни, один из стражников шепнул – у супруги начальника конницы случился выкидыш.

Все эти подробности евнух выслушал равнодушно. Насчет денег скупо огрызнулся – денег нет, отобрали на границе, как, впрочем, шкатулку и подарки вавилонскому царю. Про себя усмехнулся – хорошо, что Ардис не знает об изумруде. Неужели наивный старик всерьез рассчитывает, что евнух согласится пожертвовать камнем, чтобы спасти варвара и его спутников от жестокой казни? Единственное, что заинтересовало скопца – это подробности лесного чуда, да и то только в той части, которая касалась осуществления низменных намерений лазутчиков.

Из рассказа Ардиса вытекало, что мстители оказались кучкой трусливых червей, не способных не то, чтобы исполнить священный обряд, но и отстоять собственные жизни. Что касается «храмового осла», у бритого наголо жреца, после того как Нинурта насмерть уложил его, ассирийцы, торжествуя, с пением гимнов, отсекли детородный орган. Теперь прорицатели–бару и толкователи–макку под руководством Набу–Эпира решают, как поступить со священной реликвией. Многие, особенно те, кто чутко прислушивается к желаниям царя, настаивают, что для сохранности орган следует обмазать смолой и отправить в Дамаск, как свидетельство, во–первых: подлинности претензий вавилонянки, а во–вторых – как предупреждение Бен–Хададу, что пытаться подвергнуть родственницу Иштар чуждому в Ассирии обряду есть худшая форма святотатства. Этот жест должен был убедить сирийского царя – Салманасар готов исполнить волю Иштар и ее отца Ашшура и наказать тех, кто пренебрегает волей богов.

По мнению разбиравшихся в политике знатоков лучшего способа убедить Дамаск сдаться без войны и заплатить пусть даже и непомерно тяжелую дань, нет и не будет. Как иначе убедить прóклятых Владычицей (по–ихнему Ашерту), гнусных сирийцев сохранить свои жизни?

Когда наместник Иблу выступил с такого рода предложением, наследник трона и представители поддерживающих его городов высказались решительно против каких бы то ни было переговоров с врагами. Отказ был облачен в просьбу главного жрец храма Иштар сохранить священную реликвию в Ашшуре. Бен–Хадада следует известить, что его гибель предопределена, ее жаждут боги.

Сарсехим в пол–уха слушал Ардиса. Споры, как поступить с заасфальтированным талисманом, мало занимали его. Куда больше волновал вопрос – если ассирийские бандиты решат вернуть его Бен–Хададу, кого пошлют на это самоубийственное дело?

Ответ напрашивался сам собой.

Узревший будущее евнух испытал минимальную, пусть даже и заочную, признательность сыну царя Шурдану, верно рассудившему, что если священный талисман попал в их руки, нельзя его выпускать.

Что касается «храмового осла», Сарсехим выразился грубо, в том смысле, что когда вокруг злое и злое, использовать бесценный дар богов для личного обогащения кощунственно.

Восхищенному божественными размерами реликвии старому скифу – тот утверждал, что, по рассказам очевидцев, «ослиный» орган свешивался ниже колена, а в возбужденном состоянии был толщиной с полено, – скопец, презрительно скривившись, ответил.

— Сидел бы дома, болван, совал, куда прикажут, кто бы его тронул.

Ардис, обидевшись, посоветовал.

— Ты, Сарсехим, лучше подумай, что будешь говорить наместнику, когда он спросит, как ты допустил, чтобы лазутчики проникли на территорию Ассирии?

— А тебя не спросит?

Ардис пожал плечами.

— Я расскажу, все как было.

— А как было?

Старик–скиф задумался, потом пригрозил.

— Перестань путать меня, и если тебе есть чем оправдаться перед Нинуртой и Иблу, приготовься.

— Я давно готов, – ответил евнух, – только им не нужны наши оправдания.

— Не спеши, – благоразумно предупредил Ардис. – Не увлекайся отчаянием, иначе мы никогда не доберемся до Вавилона.

— А ты, если хочешь спасти голову, на вопрос – можно ли договориться с Бен–Хададом, – прокляни его, назови чудовищем и породителем чудовищ, ведь сынок его как тебе известно, настоящее чудовище. Так и скажи, Бен–Хадад – демон ночи Лабасу, выбравшийся на белый свет, чтобы терзать маленькую беззащитную Ассирию

Тут в нем взыграло авторское самолюбие и он добавил.

— Нет, о чудовищах не упоминай. Просто скажи – с Бен–Хададом договориться нельзя.

* * *

Предупрежденный Ардисом, Сарсехим до самого момента, как его выкликнули и повели к царю, неотрывно сочинял захватывающую, пробирающую до озноба сказку о демоне ночи, извергнутом на свет жуткой прародительницей тьмы и хаоса Тиамат. Начать следует с сотворения мира; с того момента, когда повелитель мира Ашшур с помощью благородного Мардука победил Тиамат, и, разделив ее плоть пополам, создал небо и землю.

Выходило складно, ассирийцам должно понравиться. Они любят, когда вавилонянин отдает предпочтение Ашшуру.

Его ввели в небольшой сумрачный, освещаемый факелами, зал. Здесь на низком возвышении, в компании с каменными быками–шеду, в удобном просторном кресле полулежал сухонький, остроглазый старик. Справа, возле кресла и на шаг сзади, возвышался пожилой высоченный вельможа с внушительным лицом, бок о бок с ним стоял чрезвычайно волосатый мужчина средних лет. Скопец смекнул, что пожилой, это, должно быть, Иблу, а тот, кто помоложе и непомерно бородат, младший брат царя Шамши–Адад. За ними, среди их немногочисленных приверженцев партии Иблу, удалось разглядеть Нинурту–тукульти–Ашшура.

С левой стороны кресла, ближе других к царю стоял чрезмерно красивый молодой человек, за которым толпилось куда больше знатных ассирийцев. Этот красавчик, по–видимому, Шурдан.

Вот кого он никак не рассчитывал встретить в кругу приближенных к царю людей, так это известного в Вавилон чудака и знаменитого составителя гороскопов Набу–Эпира. Мардук–Закир–шуми, лишенный главного своего предсказателя, наверное, похудел с горя. Мысль сработала без промаха – уману являлся учителем скифянки, следовательно, без ее протекции его никогда не перетащили бы в Ашшур. Выходит, даже после того, что случилось в лесу, она здесь в фаворе, поэтому ни в коем случае нельзя начинать с обвинений в ее адрес.