Две королевы - Юзеф Игнаций Крашевский Страница 22

Петрек слушал наполовину ошарашенный.

– Всё-таки он на ней не женится! – прибавил он, помолчав.

Охмистрина рассмеялась.

Дудич стоял, опустив глаза.

– Тогда что? Разве люди на вдовах не женяться?

Упорство было непобедимое. Петрек продолжал свою речь:

– Я работал всю жизнь, скопил деньги. Долго ходил в дырявой епанче, а теперь видите как наряжаюсь. Всё-таки на это работал, чтобы иметь всё, как другие. Бархат, цепи, возницы, кареты и жену такую, чтобы мне в ней люди завидовали. Другой не хочу, а ту должен иметь, будь что будет…

И кулаком ударил по колену.

– Что с тобой говорить? – ответила охмистрина. – Я тебе ни чем не помогу, она теперь на тебя смотреть не хочет.

– А потом? – спросил Дудич, поднимая глаза.

Замехская смеялась; глядя на смешно наряженного, некрасивого, несуразного человека, её одновременно охватывали и сострадание, и смех.

– Должна ли я объяснять тебе, – сказала она, – то, чего ты сам должен был догадаться? Она теперь нужна королеве, чтобы короля от той жены, которую для него хотят привезти, оттягивала. Молодой пан и наша старая пани осыпают итальянку подарками, она теперь первый глаз в голове… что ты можешь против них?

Дудич встал с кресла и приблизился почти к уху Замехской.

– Я не так глуп, – ответил он, понизив голос и рукой заслоняя губы. – Королева и молодой пан будут её лелеять, потому что она нужна им, но старый король тоже что-то значит; ксендз Самуэль, гетман, подскарбий также имеют руки… Они, верно, хотят избавиться от итальянки… гм?

– А ты думаешь, что они все, сколько их есть, с нашей старой и молодой итальянками справятся? – спросила охмистрина.

– Молодая королева тоже что-то будет значить, – сказал Дудич.

– Значит, жену хочешь взять упрямо, силой? А что у тебя потом с ней будет? – спросила Замехская. Справишься с ней?

Грубоватое, глуповатое лицо Дудича приняло на мгновение какое-то дикое и дивное выражение, блеснули глаза – и Замехская поняла, что в этом человеке, который метил на придворного, был другой, скрытый, с железной волей и безжалостным упорством.

Петрек молча опустил глаза.

– Это моё дело, – сказал он, – я говорил вам: хочу иметь красивую и видную жену… как получу, так подстрою её под себя.

– Ты ведь легче нашёл бы другую, – промолвила Замехская.

– Если мне эта приглянулась, – сказал Дудич, – я знаю, нелегко её будет уговорить, но я на всё готов… на всё…

Сказав это, из кармана плащика Петрек начал доставать что-то старательно обёрнутое в шёлковый платочек. Охмистрина с любопытством смотрела на эти приготовления.

Медленно, систематично Дудич развернул узелок и достал сначала красивое кольцо с камнем, которое молча сам надел на палец охмистрины. Она не сопротивлялась этому и благодарила его кивком головы и улыбкой. Старуха любила драгоценности, которые в то время, впрочем, носили все, мужчины и женщины, и ценили гораздо больше, чем сегодня.

В платке была ещё одна коробочка, которую Дудич открыл почти с уважением. В нём на атласовом дне лежала запонка, оравленный в золото большой рубин, который сам по себе был ценным, но стоимость камня исчезала при чудесной оправе. В этой работе легко было узнать руку итальянского мастера, который с любовью и энтузиазмом вырезал этот шедевр. Камень обнимали две женские фигуры, которые, казалось, его поднимали. Тела их, лёгкие драпировки, венки из цветов, оплетающие раму вокруг, были из разноцветного золота, серебра и эмали.

Удивлённая Замехская смотрела, а лицо Дудича улыбалось триумфом.

– Вы думаете, – сказал он, – что эту безделушку легко было купить по дешёвки? Хо! Хо! Деревеньку бы, может, получил за то, что она мне стоила! Королева бы не постыдилась её носить.

Сказав это, он медленно закрыл коробочку и вручил её охмистрине.

– Найдите способ отдать это от меня тайно прекрасной Дземме, – сказал он. – Я ничего взамен не прошу, совсем ничего, даже взгляда. Хочу, чтобы приняла и носила.

– А если не примет? – спросила Замехская.

Дудич рассмеялся.

– Она не была бы итальянкой, – сказал он. – Сначала покажите ей, пусть присмотрится, потом…

Дудич показался охмистрине не таким глупым, как раньше.

– Даже от Бога платы не требую, – прибавил он. – Ничего, только чтобы иногда эту игрушу надевала. Есть драгоценности, которые имеют волшебную силу.

Старуха, которая свято верила в чары, коробочку робко поставила на стол. Петрек усмехнулся.

– Буду вам весьма благодарен, когда отдадите это ей и скажете только, что от меня; я есть и буду слугой и рабом.

Охмистрина молчала, уже не было смысла разговаривать с упрямым, который всё предусмотрел, и которого невозможно было ничем отговорить.

Дудич, словно исполнил то, за чем туда вошёл, сразу попрощался с Замехской. Имел уже на уме что-то другое. Открылись у него глаза. Вместо протекции старой королевы ему гораздо нужней была помощь тех людей, которые стояли при старом короле, потому что тем итальянка была помехой.

Дудич имел с некоторыми связи, а особенно с Бонером, который в делах солончаков, как с более опытным, неоднократно советовался. Кроме этого, их связывали другие отношения, раньше хрупкие, но теперь для Петрека набирающие важность.

В молчании, почти незаметно, реформа Лютера распространялась по Польше. В этот период, особенно на отдалённых рубежах, имела она характер совсем отличный от того, какой приняла позже, когда разразилась явно.

В истории новых религиозных идей слишком мало внимания обращают на этот период, который первые симптомы реформатского движения отделяют от решительного разрыва с Римом.

Можно смело сказать, что в начале три четвёрти тех, которые жадно подхватили новые идеи, как их у нас называли, новшества, никогда не допускали, что они могли довести до полного разлада с папством и католицизмом.

Очень много духовных лиц, которых тяготило навязывание предписаний из Рима для бенефиций, руководство за границей, разные злоупотребления, очень многие мечтатели, которым казалось, что религия требует очищения, упрощения, переработки на популярный язык и т. п., очень многие, доведённые гуманизмом до неверия и атеизма, наконец огромное число людей, что, не разбираясь в новшествах, дают себя поймать на их удочку, теснилось к новаторам. Однако же никто, рассуждая о том, давая убежище апостолам реформы, с костёлом не разрывал. Многие хотели ограничиться тем, что называли пурификацией. Они требовали много, но кричащие ограничились бы и меньшими уступками.

Гамрат, который сожжением Мальхеровой и установлением инквизиции встревожил новаторов, на несколько лет удержал явное проявление протестантизма. Потихоньку устраивали заговоры, многие сидели на двух стульчиках; Бонер, Дециуш занимали должности синдиков при католических костёлах, а в своих домах давали приют прибывающим из Германии миссионерам.

Значительная часть младшего духовенства, более живого умом и которой было