Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси - Александр Ильич Антонов Страница 22

— Собирайся в гости к патриарху Иеремии.

— Я готов, Борис Фёдорович.

Годунов и Щелкалов сей же миг покинули Столовую палату, где ещё долго шумели-рядили бояре-князья.

На подворье Рязанского епископа стояла чуткая тишина. Протосингелы охраняли двор. Иеремия ждал вестей из Кремля. В руках он держал Новый завет и читал соборное послание апостола Иуды. Он читал о том, как Содом и Гоморра и окрестные города, подобно им блудодействующие и ходившие за иною плотью, подвергшись казни огня вечного, поставлены в пример. «Так точно будет и с сими мечтателями, которые оскверняют плоть, отвергают начальства и злословят высокия власти».

Иеремия не мог сказать, что толкало его читать послание Иуды, но причина всё-таки была. Отложив Новый завет, он размышлял. Нет, Иеремия не искал личной корысти в предложении царя Фёдора стать патриархом всея Руси. И согласился бы на патриаршество с престолом в Москве только в пользу русской церкви. Иеремия знал, что по приказу султана Амурата в Константинополе выберут другого патриарха. Но знал он и иное. Сам он, а в будущем и русские преемники не потеряли бы с его уходом из Константинополя права называться вселенскими, права на первенство.

Понимал мудрый старец и другое: его влияние в России никогда бы не поднялось выше того, какое имел князь русской церкви достопочтимый митрополит Иов. И ещё из беседы с правителем Борисом Иеремия понял, что митрополита Иова не только чтят при царском дворе, но на него молятся как на святого. Так может ли он, не запятнавший себя иудиной печатью, искать на Руси патриаршества в ущерб боголюбцу Иову? Никогда. И патриарх отодвинул от себя Новый завет, чтобы не видеть Иудиного послания.

Размышления мудрого старца Иеремии навели его и на другие, уже печальные выводы. Он понял, что в высшем русском духовенстве нет полного согласия, и вспомнил рассказ ясновидца Сильвестра о заносчивости и непочтительности бывшего митрополита Московского Дионисия к высшему духовному сану. Подумал, что честолюбцы есть и в России. Да и другие искатели чинов и стяжатели найдутся. И как не спросить себя: были бы они почтительны к нему, человеку, не знающему русского обычая, человеку другого закона, если он стал бы патриархом? И не будет ли он орудием зла в руках лукавых священнослужителей, таких, как опальный Дионисий?

Подумав обо всём этом и уяснив себе, что для вселенского патриарха в России не придумают чести выше той, которая воздаётся Иову, Иеремия дал обет Всевышнему, что не позволит себе безвинно лишить Иова его почёта и места. Иеремия сотворил молитву о умножении любви и искоренении всякой ненависти и злобы: «Союзом любве апостолы Твоя связавый, Христе, и нас Твоих верных рабов к Себе тем крепко связав, творити заповеди Твоя и друг друга любити нелицемерно сотвори, молитвами Богородицы, Едине Человеколюбче». И пришло умиротворение. На душе стало благостно, светло. Он без болести и сострадания к себе стал ждать посланцев царя Фёдора.

И вскоре услужитель доложил:

— Святейший владыко вселенский, к тебе пожаловали послы русского царя.

— Впусти послов, раб божий, — повелел Иеремия.

Вошёл Борис Годунов, и следом за ним — Андрей Щелкалов.

— Православный вселенский патриарх Иеремия, — начал казённо Борис, — да будет воля твоя выслушать пожелание государя Российского Фёдора Иоанновича поставить и благословить на патриаршество Владимирское, Московское и всея Руси из Российского Собора митрополита Иова. — Борис склонил голову и с волнением ждал, что скажет Иеремия. Борис боялся отказа, не представлял себе, с чем явится к царю. Худой и мрачный дьяк Андрей Щелкалов стоял за Борисом безучастной жердью.

Иеремия понял состояние московского правителя. Он грустно улыбнулся, но его улыбки гости не увидели, она была скрыта белыми усами и бородой. И чтобы не затягивать мучительного ожидания склонившего перед ним голову Бориса, он сказал:

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, передай государю, что мне приятно выполнить его волю. Пусть он возведёт на патриаршество того, кто более угоден сердцу и душе. А мы, уполномоченные православной церкви, благословим возведённого и впредь благословение дадим, чтобы патриаршество в царстве Российском возводилось от митрополитов, архиепископов и епископов Российских.

— Царь всея Руси Фёдор Иоаннович не забудет твоего усердия, святейший владыко, и мы не забудем, и русская православная церковь впишет твоё имя в Святые книги, — в порыве душевной благодарности ответил Борис.

Патриарх Иеремия попросил знатных посетителей остаться:

— Трапеза ждёт нас, дети мои, вкусим хлеба...

Они отказались от ужина и поспешили в царский дворец.

ГЛАВА ПЯТАЯ

СВАРА

Правителя Годунова и думного дьяка Щелкалова встретили царь и царица в первой гостиной. Ирина торопливо подошла к Борису.

— С чем приехал, любезный братец? Царь-батюшка совсем от волнения расстроился.

Борис лишь тронул сестру за руку и подошёл к Фёдору, поклонился ему, сказал тихо, но торжественно:

— Слава Отцу и Сыну и Святому Духу! Наши молитвы дошли до сердца святейшего владыки, он благословил на избрание патриархом богоугодного митрополита Иова. — Борис шагнул в сторону и показал на Андрея Щелкалова: — Скажи своё слово, сын Яковлев.

— Говорю, что Борис Фёдорович дословен, — ответил Щелкалов.

— Всевышний с нами! Хвала Отцу Предвечному! — воскликнул Фёдор. — Сие мы и скажем, как будет Собор. А там и повенчаем богомольца Иова на престол русской православной церкви, — продолжал бодро и радостно царь. И пригласил Годунова и Щелкалова к столу на ужин: — В столь радостный час мы выпьем малмазеи фряжской!

На сей раз правитель и думный дьяк не стали отказываться от приглашения.

...Не вдруг, однако, состоялось венчание Иова на патриаршество. Кому-то такая «палительная поспешность» показалась недозволенной. Заседание Думы, или Собор, как его часто называли, состоялся в положенный день — в пятницу. Как раз накануне дня Ивана Постного, когда круглого не едят, щей не варят, капусты не рубят, не берут топора в руки. Да журавли в тот день на Киев пошли — зима придёт ранняя. Всё одно к одному сдвинулось, и Собор был таким — постным. И мирно говорить никто не хотел. Те, кто за Дионисия стоял, сказали царю, что