Сборник рассказов - Макс Акиньшин Страница 22

— Лера? — каркаю, наконец. Она стремительно оборачивается, смотрит на меня. Глаза белые, как половинки вареного яйца с червоточинами зрачков. В белках дрожат отсветы. Лера ничего не произносит, просто огибает мешающий стол и коротко, почти без замаха бьет меня чем-то.

Глухой шлепок, как по говяжьей туше. И мою правую руку, которую я, защищаясь, инстинктивно вытянул, пронзает боль. Брызги чего-то тошнотворно теплого летят во все стороны. На стены, пол, наши лица, одежду. Я разлетаюсь на куски. Умираю. Испаряюсь. В одно мгновение перестаю быть человеком. Лера поднимает топорик для рубки мяса еще раз. И я налетаю на нее, она отскакивает и топорик задевает левую руку по касательной. Мы носимся по темному дому, я получаю пару неловких ударов, прежде чем укрываюсь в ванной. Вваливаюсь туда прямо с лестницы, у Леры шаги короче, она не успевает. Щелкает задвижка и тут же тяжелый удар, откалывающий треугольный кусок филенки.

Здесь.

— Вы меня слышите? — сестра обдает запахом мяты. — Как вы себя чувствуете?

Глупый вопрос, как я себя чувствую? Никак. Я смотрю, как она возится с капельницей. От усердия, она прикусывает нижнюю губу. Тикает какой-то прибор. Размерено так тикает. Отмечая каждую секунду моего существования. Пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три. В голову лезут воспоминания о прыжках. Когда-то это было мне интересно. Ощущение упругой пустоты под собой. Ветер, ветер, ветер. Ничего кроме него. Пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три. Главное, пересилить себя и сделать шаг. И при касании ступни вместе. Иначе сломаешь ногу. Интересно, как кошки умудряюсь приземляться на четыре лапы? Как?

Был еще и котенок. Был. Я шевелю пальцами левой руки. У меня получается. Пятьсот один…

Ночные тени ложатся на стены, а я думаю: как же все-таки легко я принял то, что Лера — не человек. Легко. Даже не узнав, кто она на самом деле. Не поняв ее мотивов и причин случившегося. Будто не было трех лет, планов, дома, работы. Ничего не было. Было здесь и было там. И черта между ними. Граница, шагнув через которую оказываешься в полной тьме. А все началось несколько дней назад. Мы долго разговаривали через дверь ванной. Я на свету, она во тьме.

Там.

— Кто ты? — я оборачиваю руку полотенцем, стараясь не смотреть на фиолетовое мясо и сахарно белый кончик кости, на котором кипит розовая кровь. Я понимаю, если посмотрю, то потеряю сознание. От кровопотери ноет голова. Цвета путаются.

— Я?..Лера..- полотенце тяжелеет превращаясь в теплый, липкий ком. — Открой… мы… поговорим…

Она делает паузы, словно ставит точки после каждого слова.

— Почему? — я не замечаю что кричу. В темном отверстии, выбитом в филенке заметно движение.

— У..меня… свои… вкусы… в еде… — она размышляет. Лера озадачена, я для нее консервная банка и консервного ножа нет. Водит топориком по филенке. Звук получается очень нежный. Сталь касается дерева и тихонько звенит.

— Еда? Котенок? — я тоже думаю. Еще пять минут и я потеряю сознание. В голове шумит, а перед глазами мухи. Кровь капает на белый кафель. Каждая капля разбивается в большое вишневое пятно. Мне нужно выбираться, или я грохнусь прямо здесь, а дальше… Бог его знает, что будет дальше.

— Нет… — короткий задышливый смешок. — Все… что. может… умереть… Просто… Я голодна… Мне нужно чтобы кто-то умирал. Я этим питаюсь, понимаешь? — последние слова она произносит без пауз. Я вижу движение.

Ружье. Она хочет достать его из сейфа.

Хочет достать ружье из сейфа!

Я беззвучно смеюсь: сегодня не твой день, Лера. Ключи лежат в бардачке. А машина стоит почти под трассой. Все складывается не так этой ночью. Все.

— Открой… Я голодна… — она возвращается и снова начинает водить топориком по дереву. Выбить дверь у нее не получится. Та открывается наружу. Лера бессильно дергает ручку. — Я голодна…

— Питаешься? — что-то мелькает у меня в голове. Какое-то решение, которое я не могу уловить из-за усиливающегося гула в ушах.

— Мне… нужно… быть… очень… близко… — я вижу ее белесые глаза в поврежденной филенке. Лера тоже наблюдает за мной. Затея с ружьем провалилась и теперь она строит другие планы. Возможно, ждет, когда я совсем лишусь сил.

Решение приходит неожиданно. Мгновенно оформляясь в законченную схему. Ее я даже не обдумываю, на это нет времени. Просто, когда ручка двери в очередной раз шевелится, делаю два быстрых шага и всем телом наваливаюсь на дверь. Вышибаю ее, отрывая от коробки длинную щепу. За дверью воет Лера.

Я теряю равновесие и несусь вперед, как сквозь жесткий кустарник. Ветви хлещут меня. А потом, сопротивление неожиданно пропадает, и я пробиваю балюстраду. В ворохе деревянных обломков падаю. Падаю вниз. Чтобы за мгновение до того как упасть на кухонный стол внизу, услышать громкий голос Егорычева:

— Паш, Лер! У вас тут дверь открыта входная. Снегу намело!

Затем в голове моей ярко вспыхивает красным и тут же тухнет. И я тону в этой тьме.

Здесь и там.

Лера приходит около двух часов. Сквозь надоедливое гудение люминесцентных ламп я слышу ее осторожные шаги. Она приоткрывает дверь и скользит в палату. Останавливается в изножье кровати и смотрит белыми глазами, не решаясь подойти. Прикидывает, опасен ли я.

Я внимательно наблюдаю за ней. Лицо и руки исцарапаны. Темные царапины в полутьме палаты кажутся трещинами. А лицо мраморной маской, на которой нет глаз, лишь черные уколы зрачков.

— Я голодна, — произносит она.

Я сжимаю рукой ампулу и жду.

Атуна Укеле! (2020)

— Солдаты! Вы пришли в эти края, чтобы вырвать их из варварства, нести цивилизацию на восток. И спасти эту прекрасную часть света от ярма Англии! Мы собираемся вести бой. Думайте! Думайте, что эти памятники с высоты сорока веков смотрят на вас!

— Маленький он