Пол Догерти - Крестоносец. За Гроб Господень Страница 23

Целую неделю продолжались бессистемные стычки, и в результате две враждующие стороны стали напоминать двух кружащих друг возле друга собак. Но вдруг атмосфера резко изменилась. С важным видом в лагере появился граф Раймунд в сопровождении греческого полководца Татикия. Они привезли с собой баллисты и другие метательные устройства из арсеналов Константинополя. Их подкатили к Падающей башне и открыли из них гибельный огонь камнями и другими метательными снарядами, отогнав обороняющихся от стен. Был сделан еще один пролом, а когда упала тьма, то ночь осветилась ревущими кострами и огнями горящих метательных снарядов, которыми осыпали башню. На этот раз турки не смогли заделать пролом. Звездное небо полосовали языки оранжевого пламени, и воздух содрогался от шипения горящих снарядов, треска дерева и стали и жутких криков как обороняющихся, так и нападавших. С первыми лучами солнца «Бедные братья храма Гроба Господня» под крики «Dues vult!» и «Тулуза!» приготовились выступить во главе отряда графа Раймунда через импровизированный мост, проложенный через ров. Гуго и Готфрид, поцеловав на прощание Элеонору, надвинули на головы защитные кольчужные полосы, оставлявшие открытыми только глаза. Потом закрепили шлемы, привязали к рукам щиты и обнажили мечи.

Гуго и Готфрид повели свой отряд через мост, а тем временем лучники, арбалетчики и обслуга метательных устройств начали посылать залп за залпом на стены города. Чтобы сделать обстрел более интенсивным, катапульты даже подтянули поближе. Затаив дыхание, Элеонора смотрела, как Гуго и Готфрид бегут через шаткий мост. Вокруг клубился дым и раздавались крики и вопли. Возле нее сосредоточились рыцари из Тулузы. Штандарты были развернуты, и воины в полном боевом облачении ждали команды поддержать первую атаку на эти грозные оборонительные сооружения. Ужас и грохот битвы завладели чувствами Элеоноры подобно странствующему демону, захватившему ее душу, разум и воображение. Она взглянула на чистый, без единого облачка голубой небосвод, нависший над укреплениями из желтого кирпича. Его синеву разрывали стрелы, выпущенные из пращи камни и прочие метательные снаряды. Вот по воздуху, изрыгая смрадный чад, пронеслись горящие дубовые вязанки, и на стенах запрыгали языки пламени. Элеонора посмотрела вниз. Гуго и Готфрид, прикрываясь щитами, уже добежали до середины моста, когда шум битвы вдруг прорезал оглушающий рев. Все показывали на стены, над которыми поднялись ярко-красные и золотистые знамена Алексия Комнина с изображением величественного орла. Город пал! Внутри него появились греческие войска. Турки сдались! Трубы заиграли отбой. Гуго с отрядом отступил, а на стенах появилось еще больше флагов императора. Громкий скрип пронзил воздух как нож. Огромные ворота Никеи распахнулись, и оттуда хлынули, грохоча копытами своих коней, катафракты с копьями, на концах которых развевались серебристо-синие ленточки, их отличительный знак. Имогена чертыхнулась и немедленно ушла, чтобы найти Бельтрана. Элеонора, почувствовав слабость и непреодолимое желание укрыться от урагана войны, вернулась в свой шатер. Она уже хотела было улечься на ковер, как в ужасе отпрянула, увидев два кривых кинжала, воткнутых глубоко в подушку. Их костяные ручки тускло поблескивали, а лезвия были связаны вместе кроваво-красной лентой…

— Знайте, — прошептал чей-то голос, — то, что вы имеете, все равно покинет вас и в конце концов возвратится к нам.

Элеонора медленно обернулась. Сначала она ничего не увидела, но потом заметила какую-то тень в разрезе шатра, сквозь который этот непрошенный гость, очевидно, и проник внутрь. Скрестив ноги, он сидел на земле, одетый в белую накидку и черный тюрбан, закрывавший голову так, что были видны только глаза.

— Карту ведьмы — и быстро! — потребовал незнакомец, с трудом выговаривая слова на норманнском французском языке. — Я знаю, что Фулькер отдал ее вам. — Он протянул руку в перчатке, а другая рука опустилась на рукоятку кинжала, заткнутого за красный кушак.

Элеонора попробовала заговорить, но от страха у нее пропал дар речи.

— Карту мне! — настойчиво повторил незнакомец.

— Мой брат… — начала было Элеонора, но снова умолкла. Звуки снаружи усилились, а потом послышались крики — кто-то приближался к шатру. Элеонора быстро взглянула на полог, потом назад, но загадочного гостя уже и след простыл.

В шатер буквально ворвался писец Симеон и, без умолку тараторя, — а Господь дал ему язык такой же бойкий, как и его перо, — поведал последние новости. Он рассказал о том, как на повозках, запряженных быками, император подвез суда к Асканийскому озеру и направил их на штурм Никеи. Его воины даже умудрились взять в плен семейство правителя Никеи, когда оно пыталось спастись бегством. Турки вскоре поняли, что если этими судами завладеет «Армия Господа», то город непременно падет и будет опустошен огнем и мечом. Они немедленно начали тайные переговоры с Алексием, пообещав ему сдаться, если он защитит их жизнь и имущество от «Армии Господа». Алексий согласился и послал в город своего высокопоставленного посланника Вутумита, чтобы тот принял капитуляцию. Предводители крестоносцев догадывались об этом, но когда их подозрения подтвердились, то они немедленно обвинили Алексия в двурушничестве и предательстве.

Ходили слухи о том, что Вутумит подговорил Татикия убедить графа Раймунда начать наступление, отправив византийскому военачальнику послание следующего содержания: «Добыча у нас в руках. Атакуйте городские стены. Не дайте франкам узнать об истинном положении дел. Пусть они, как только взойдет солнце, начинают штурм города». Предводители «Армии Господа» знали о кораблях и о том давлении, которое их присутствие окажет на турок, но они никак не ожидали такой быстрой капитуляции. Император не поставил крестоносцев в известность о происходящем, и этот его обман стал предметом повсеместных разговоров в лагере. Страсти накалялись, особенно среди норманнов из Южной Италии, которыми командовали Боэмунд и Танкред, поэтому Алексий немедленно принял меры к тому, чтобы задобрить их. Он распорядился прислать в лагерь повозки со свежей провизией и вином. Кроме того среди подношений были корзины, сундуки и ларцы с драгоценными камнями, золотом и серебром, кипы оружия, рулоны дорогих тканей, а также табуны крепких холеных лошадей. «Бедные братья» взяли свою долю, десять золотых византийских монет, и поместили их в общий сундук, находившийся под присмотром Готфрида. Позже в тот же вечер Элеонора, Гуго, Готфрид, Альберик, Норберт, Теодор и Симеон собрались, чтобы поговорить. Писца пригласили на совещание из-за его канцелярских навыков, а также знаний об усыпальницах Иерусалима, особенно — о мечети Омара. Собрание вел Теодор, который тепло приветствовал новичка, заметив при этом, что единственной защитой Симеона от злобы толпы были Элеонора и Гуго. Поэтому неудивительно, что писец с энтузиазмом согласился принять их тайную присягу. Той же ночью, когда все ворота Никеи были открыты и глашатаи объявили о том, что «Армия Господа» вскоре отправится в поход на Антиохию, Элеонора рассказала всем о таинственном госте.

— Но кто же это мог быть? — спросил Альберик. — Все «Бедные братья» готовились к штурму Падающей башни.

— Должно быть, это был кто-то из «Армии Господа», — настаивала Элеонора. — То же самое случилось и в Константинополе.

— Это — федаины, — пояснил Теодор. — Неужели их убийцы скрываются среди нас? Глупо гадать, не зная фактов, но по крайней мере мы убедились в важности карты Анстриты. Господин Гуго, она в сохранности?

— А? Ах да, в сохранности, — рассеянно ответил Гуго. — Вы же все ее видели. Но давайте пока обсудим последние новости.

Чем они и занялись. Фаланга Боэмунда должна была выступить сразу же на следующее утро. Граф Раймунд хотел, чтобы «Бедные братья» двинулись следом, став связующим звеном между авангардом и остальной армией. Никто не возражал, ибо все были рады тому, что, по словам Гуго, «началось настоящее паломничество».

На всю жизнь запомнилось Элеоноре утро их отбытия. «Бедные братья» выступили из Никеи незадолго до того, как из-за горизонта должно было появиться солнце, озаряя бледно-голубое небо кроваво-красным отблеском. Это была подходящая декорация к началу того, что позже оказалось временем гнева, неистовства и ужасов. Однако, как записала Элеонора в своей летописи, все прошло довольно буднично. Она сидела, примостившись на краю одной из повозок рядом с Имогеной, а тем временем колонна Боэмунда медленно двигалась по старой римской дороге к долинам и пыльным плато, за которыми лежала Антиохия. Они проезжали по древним каменным мостам через реки и ручьи, а на их пути то тут, то там попадались приходящие в упадок византийские сторожевые башни. По обе стороны дороги тянулись дикие луга с живучими летними цветами; иногда среди них виднелись красновато-желтые полоски возделанной земли и одинокие хутора, обычно построенные возле развалин усадьбы. Этот безрадостный пейзаж время от времени оживляли рощицы сикомор, каменных дубов, ив и кипарисов. Они проезжали также мимо одиноких селений с тихими виноградниками и винодельнями, крытыми колодцами и дорогами, по которым разгуливали козы. Утренний воздух дрожал от стука и грохота повозок, позвякивания упряжи, лязга оружия и криков медленно бредущих воинов. Клубилась пыль, оседая на черных рясах монахов. На металлических наконечниках копий и дротиков играло солнце. Играли и дрались друг с другом дети. Кто-то распевал гимны. Вот группа вельмож в роскошных мантиях выехала из колонны в сопровождении слуг, облаченных в зеленые и коричневые одежды. Сидя у них на запястьях или на специальных жердочках, размахивали крыльями и звенели колокольчиками ястребы. Закатав гетры, молодые люди заходили в ручьи и пытались поймать рыбу удочкой или сетью. Элеонора подумала, что их поход больше похож на пикник, а не на военный марш. Прискакали разведчики: они заметили турецкий патруль, однако ничего существенного в тот день не произошло.