Петр Краснов - С Ермаком на Сибирь (сборник) Страница 23

Отряд Ермака таял. Из восьмисот оставалось немного более пятисот. Ермак упрямо шел вверх по Иртышу и, где считал нужным, закладывал городки, рубил избы, насыпал валы и оставлял там охранные отряды.

22-го октября 1581 года казаки заняли городок Атикмурзы, стоявший в трех поприщах от Искера.

Городок был пуст. Немногие глинобитные постройки были развалены. Каменные кошары [44] были полны овечьего помета. Нигде не было ни овцы, ни курицы, ни мешка зерна. Над берегом глухо шумел еловый лес. Глыбы гранита серыми скалами выбивались изо мха. Место было глухое и страшное.

По приказу Ермака казаки оставили лодки и вышли на берег. Они расставили атаманский шатер, снесли к нему знамена, себе построили шалаши из ветвей,

Молча сидели голодные казаки в лесу у костров. Морозило. Сильно вызвездило холодное, точно льдистое небо. Порывами налетал ветер и глухо шумел вершинами деревьев. С опушки было видно, как вдали заревом костров и огней пылал Кучумов стан подле Искера и, казалось, что слышен был неясный гул голосов, ржание коней, мычание и блеяние стад и рев верблюдов.

Когда Федя проходил по стану, он видел молчаливые хмурые лица. Никто не скажет Феде слова привета, не улыбнется, не позовет Восяя. Кто-нибудь поднимет глаза на Федю и проводит его тяжелым взглядом из-под лобья. От этого взгляда холодок побежит по спине у Феди и он невольно ускорит шаги.

Морозная ночь шла в мертвой тишине. В шатре Ермака мерцала, то вспыхивая, то угасая, лучина. Там собрались старик Гаврила Лаврентьевич, есаулы Иван Кольцо, Никита Пан и Мещеряк.

И там было тихо.

Ни вина, ни браги, ни меда у казаков давно не было. Пили студеную воду из Иртыша – и этим гулебщикам станичникам было скучно без хмеля, и в их бесшабашные головы шли мысли о тихом покое теплых хат, о доме, о покинутых соломенных городках на Дону, о пьяных кружалах на Волге и в Рязани.

Осточертела Сибирь, непонятная и необъятная.

Перевалило за полночь.

Вдруг по казачьему стану пронесли смоляные факелы.

– На круг… На круг!.. – раздались голоса.

– Кто приказал? – спрашивали кое-где, но звавшие на круг не отвечали и проходили дальше, негромко, точно потаясь, взывая:

– На круг!.. На круг…

Никто не шел к знаменам. Не слышно было распевно-звонких «есаульских» голосов. Все совершалось необычно, и Феде показалось: как-то воровски.

Казаки вставали от костров. Они пристегивали сабли, вздевали саадаки и колчаны и хмуро, медленно, точно с трудом отдирая ноги от земли, волоча пищали за дуло, шли к Ермакову шатру и сбивались недалеко от него кучами.

Федя вошел в их толпу.

Она была молчалива. Кто-нибудь скажет два-три слова, пустит ту мысль, что всеми владела, и замолчит, испуганно оглядываясь.

– Идти назад!.. Чего там… Довольно! Домой!..

– Не желаем воевать с татарами.

– Чтобы, значит, мир… и свободный пропуск на Каму.

– Вот-вот, гляди, реки станут. Сама зима! Какая тут война.

Факелы освещали хмурые и, ведь показалось, – злобные, зловещие лица.

– Подите к атаману, – скажите: войсковой круг требует атамана.

Но никто не шел к Ермакову шатру. Он был наглухо закрыт и было видно, как там, полыхая, горела лучина, отбрасывая на полотнища подвижные тени.

– Сказать атаману, чтобы вел назад… Повоевали и довольно.

– Ни добычи, ни славы!

– С голоду пухнем!

Грознее и громче шумел казачий круг, теснее сдвигался в лесу вокруг атаманского шатра. Факелы горели, треща смолою, и падали огромные, страшные тени в лесную чащу.

– Что в самом деле! Такого атамана и скинуть – вся недолга. Воля круга, – выкрикнул, выдвигаясь вперед, рябой, несуразный веснушчатый казак и сделал несколько шагов к палатке.

В то же мгновение разом, пошатнув шатер, распахнулись полы и из внезапно потемневшей палатки в свет факелов широко шагнул Ермак, сопровождаемый есаулами. Он был в броне и стальной шапке, при сабле, с тяжелым шестопером в могучей руке. Весь круг, как один человек, снял шапки. Мертвая тишина стала в лесу. Некоторое время так в полной неподвижности стоял Ермак против казаков.

Наконец он резко, рывком, кинул:

– Вы чего?..

Молчание было ответом. И опять в тишине точно остановилось напряженное время.

– Вы что здесь самовольно собрались?.. Какая такая нужда заставила вас ночью тамашу делать без моего на то приказа? – строго сказал Ермак и властными глазами окинул казаков.

Казаки потупились под его взглядом. Тогда рябой казак, вдруг оказавшийся впереди всех, стал говорить ни к кому не обращаясь.

– Воля казачьего круга: идти назад по домам… Сам с нечистым спознался – ему ничего… А мы дохнем в этой проклятой Сибири… Обрыдло… Мы воевали достаточно… Желаем идти назад на Тихий наш Дон. Такова воля бойцов! – он повысил голос и хрипло и напряженно выкрикнул. – А не то – скидывай атамана!.. Долой Ермака!

Ермак терпеливо выслушал несвязную речь казака. Он сбросил шелом и кинул его к шатру. Поседевшие кудри разметались по плечам. Ермак широко перекрестился.

– Сознался с нечистым! – усмехнулся он. – Татарские, бабьи россказни… Пустые речи… Так крестятся продавшие душу свою врагу христианского рода?

Он еще раз перекрестился и, вдруг сжав кулаки и откинув назад руки, весь порыв и движение, широко шагнул вперед и остановился против попятившегося перед ним казака.

– Такова воля бойцов! – грозно крикнул он. – Ты-то боец?! Я тебя, Ермолай Заяц, отлично знаю. По шерсти дана тебе кличка, презренный трус!.. В кашеварах весь поход был. Пороху не нюхал, сабли в руках не держал, а казаков мутишь!..

Смертельная бледность покрыла лицо Зайца.

– Я что ж! – хрипло сказал он. – Я ничего. Что люди, то и я. Воля народа!

– Взять его! – резко бросил Ермак.

Меркулов и Семен Красный схватили казака и под руки вывели из круга.

– Скидывать атамана во время похода! – грозно сказал Ермак. – Вы знаете чем это пахнет? В куль да в воду! Воля народа?.. Воля народа, что ли, бросать начатое дело?

Он замолчал и стоял против круга, тяжело дыша. Он ждал, что ему скажут казаки. Но они молчали. Наконец сзади кто-то несмело крикнул:

– Идти домой!..

– Домой… домой… домой!.. – загудели голоса.

Ермак ожидал, когда поднявшейся ропот утихнет.

– Домой?.. Назад?.. – тихо сказал он. И как только раздался нарочно притушенный его голос, на кругу стала напряженная тишина.

– Зачем?.. Идти назад через безлюдную и мрачную пустыню, которую мы только что с такими трудами прошли?.. Идти через горы, покрытые уже глубоким снегом?.. Идти пешком – потому что реки замерзнут, а коней нечем будет кормить в степи!

Ермак говорил это тихо с большою убедительностью. Казаки слушали его, опустив головы. В лесу была такая тишина, что слышно было, как далеко за лесом гомонила татарская орда.

– Идти назад, – повысил голос Ермак, – когда вот она, Сибирь, перед нами и наша! Еще одно усилие – и мы завершим великою победою наше славное дело… И мы смоем наши прошлые грехи… А если Бог судил умереть…

Ермак приостановился, и есаул Иван Кольцо весело договорил:

– На то казак и родился, что он царю пригодился!.. Помирать все равно когда-нибудь нам да придется. Не на постели же нам помирать, а в чистом поле.

– По местам! – сказал Ермак. – А Ермолая Зайца за его смутные речи, посадя в поле, забить стрелами насмерть..

И, круто повернувшись, шагнул в свой темный шатер.

Казаки, молча, расходились по шалашам. Было тихо в казачьем стане. Федя видел, как казаки озабоченно прочищали ружья, наполняли порохом пороховницы, лили пули и рубили железные жеребья. Тут, там слышался свистящий звук каменного бруска по сабельному клинку:

– Жжиг, жжиг!.. – и опять, – жжиг, жиг!..

И чей-то молодой, незнакомый Феде голос в тишине стана ясно и спокойно сказал:

– Если меня убьют, расскажи дома, как меня убили.

XXXII Бой у селения Чувашева

Утро наступило хмурое. Моросил мелкий холодный дождь. Ледяной ветер срывал последние листы с дубов. Сосны и ели печально шумели.

У Ермакова шатра появился старый трубач. Медная труба еще вчера черно-зеленая от грязи и ржавчины была ярко начищена, и сам трубач в чистой рубахе и сером заплатанном азяме выглядел молодцом. Он затрубил подъем. Хорунжие приняли знамена. Отец Досифей запел со стариками:

– Бог Господь и явися нам!

Кучум укрепился у селения Чувашева. Земляные валы и дубовые засеки было решено противопоставить силе казачьего огня.

Татары в восемь раз превосходили численно казаков. Но между ними не было единства. Остяцкие князья не ходили воевать. Киргизы не пришли. Маметкул с вогулами жаждал сразиться с казаками в чистом поле.

Когда в серой, парной завесе мелкого дождя татары увидали незначительный числом отряд Ермака, Маметкул приказал разметать засеки и вышел навстречу казакам.

Шедшие впереди Ермаковой дружины конные сотни Мещеряка и Никиты Пана развернулись широкою лавою, за ними устроились для огневого боя пешие сотни, руководимые самим Ермаком.