Ирина Даневская - Битва за Францию Страница 23

По всей видимости, господин де Шале не был знаком с учением иезуитов, допускавшим, что клятва, данная врагу не по зову сердца, а по необходимости, имеет силу только тогда, когда тот, кто клянётся, действительно собирается сдержать обещание. Иначе он бы понял, что только что собственной рукой подписал себе смертный приговор.

ГЛАВА 15. КРАСНЫЙ ГЕРЦОГ

На ближайшем суде графу де Шале был вынесен смертный приговор. Узнав об этом, отчаявшаяся герцогиня де Шеврёз вызвала в Нант его мать.

Франсуаза де Монлюк была достойной женщиной, без памяти любившей своего сына. Нечего и говорить, что она тут же включилась в борьбу за его спасение. Но материнские слёзы не смогли растрогать каменные сердца короля и его первого министра.

   — Он умрёт, — прошептала несчастная женщина, вернувшись в особняк Шеврёзов после королевской аудиенции. — Нет никакой надежды.

Шевретта бросилась её утешать. Монтегю, нахмурясь, наблюдал эту душераздирающую сцену.

   — Глупость должна быть наказана, — позже заявил он герцогине де Шеврёз. — Шале должен понимать, что, подписав признание, он связал нам руки и обеспечил себе эшафот.

   — Скажите об этом его матери, — парировала Мари. — О, Господи! Уолтер, неужели нет никакой надежды? Ведь кровь Анри будет на моей совести. Ведь это я... я втянула его в эту авантюру.

Она громко зарыдала и бросилась любовнику на шею. Уолтер, который не мог равнодушно созерцать женские слёзы, привлёк её к себе.

   — Вы мне поможете спасти его, правда? — всхлипывая, спросила Шевретта.

   — Не могу, — вздохнул Уолтер. — Королева Генриетта требует, чтобы я немедленно вернулся в Англию. Я сегодня получил от неё очередное письмо.

Мари зарыдала ещё громче.

   — Скорее всего, мне не удастся добраться до Кале, так как люди кардинала охотятся за мной, словно гончие за зайцем, — ещё раз вздохнул молодой человек. — Но, — поспешно добавил он, так как рыдания герцогини усилились, — я всё же постараюсь спасти вашего Шале... чтоб его черти взяли!

Горькие слёзы на прелестном лице герцогини тут же исчезли, и она живо спросила:

   — Вы что-то придумали? Говорите же!

   — Единственный способ вырвать графа из рук палача — это устроить ему побег. А когда Шале будет на свободе, я увезу его с собой в Лондон.

   — Но ведь казнь назначена на завтра! — возразила герцогиня.

   — Они будут вынуждены перенести казнь, так как не найдут палача — ни в Нанте, ни в его окрестностях. Успокойтесь, Мари. Я спасу вашего Шале, даже если для этого мне придётся разрушить Нантскую тюрьму. Но дайте мне слово, что после этого вы отпустите меня в Англию.

   — Даю! — обрадованно воскликнула Шевретта. — Если, конечно, вам самому захочется меня покинуть.

Уолтер молча поцеловал ей руку и вышел.

Вечер 19 августа 1626 года выдался по-летнему жарким и душным. На главной Нантской площади собралась толпа народа, чтобы насладиться кровавым зрелищем.

   — Как такое может быть? — прошептал Уолтер, глядя на неподвижную фигуру в красном, дрожащими руками сжимающую меч. — Откуда же взялся этот палач?

Удивление милорда можно было легко понять, так как накануне он заплатил внушительную сумму палачу и его помощникам, и те исчезли в неизвестном направлении. Уолтер был уверен, что в Нанте и его окрестностях не осталось ни одного палача, и сейчас, видя живое воплощение своей ошибки, не знал, что и подумать.

   — А это один из узников Нантской тюрьмы, — словоохотливо объяснил ему какой-то солдат, стоявший в оцеплении. — Этого разбойника должны были вздёрнуть на виселице, но король, узнав об исчезновении палача, пообещал помилование любому смертнику, согласившемуся заменить того на эшафоте.

Монтегю с презрением взглянул на самопровозглашённого палача, а ремесленник, стоявший рядом с Уолтером, плюнул в его сторону.

Тем временем на эшафот поднялся Шале, поддерживаемый гвардейцем и матерью. Мужественная женщина в последний раз обняла сына и подошла к Уолтеру.

   — Анри говорит, что Ришелье обещал ему помилование, — растерянно проговорила она.

И действительно, осуждённый с отчаянной надеждой оглядывался вокруг, ожидая обещанного гонца с королевским указом. Но тщетно. Поцеловав распятье, поднесённое ему священником, он встал на колени и, опуская голову на плаху, громко воскликнул:

   — Так вот твоя клятва, предатель кардинал? На том свете я не упрекну тебя, потому что буду в раю, а ты пойдёшь в вечный огонь!

Потом оглянулся на палача.

   — Не затягивай, друг, — шепнул он. — Отруби с одного удара.

Палач, ещё более бледный, чем сам преступник, взялся за меч. Он размахнулся, но меч оказался слишком лёгким и плохо отточенным, поэтому лишь сбил несчастного на помост. Толпа ахнула. Из уст осуждённого вырвался нечеловеческий крик. Ещё удар... третий... четвёртый... Шале, ещё в полном сознании, кричал от боли, упоминая имена матери и герцогини де Шеврёз. Уолтер, ошеломлённый страшным зрелищем, прижал к себе нечастную женщину, от души порадовавшись, что Мари не смогла заставить себя присутствовать на экзекуции.

А самозванец рубил и рубил мечом по шее жертвы, отрывая куски кожи и мяса, но не нанося ни одного смертельного удара. На двадцатом ударе Шале ещё кричал. Кровь ручьями лилась по эшафоту, и ропот возмущённого народа вторил воплям осуждённого.

Ремесленник, стоявший рядом с Монтегю, бросил на эшафот долото.

   — Возьми, мерзавец! — крикнул он палачу. — Может, хоть этим доконаешь!

...Понадобилось тридцать четыре удара, чтобы голова наконец отделилась от измученного тела.

Когда всё закончилось, Уолтер склонился к госпоже де Монлюк. Нечастная женщина была без сознания. Кто-то плеснул ей в лицо водой, и осиротевшая мать открыла глаза.

   — Уже всё? — тихо спросила она.

Монтегю бессильно кивнул. У него перед глазами до сих пор стояла кровавая пелена. Он попытался заслонить собой страшное зрелище, но Франсуаза, отодвинув его в сторону, подошла к эшафоту.

Увидев следы не казни, а бойни, она ещё сильнее побледнела, но нашла в себе силы сказать:

   — Слава Господу! Я мать не преступника, но мученика.

И снова лишилась чувств.

Подхватив на руки несчастную женщину, Уолтер отнёс её к носилкам, ожидавшим их неподалёку. Усадив в них госпожу де Монлюк, он велел слугам подвести к нему коня, но, случайно обернувшись, замер на месте, увидев человека, благодаря которому господин Шале отправился к праотцам.

   — Господин де Лувиньи, — проговорил Уолтер, скрежеща зубами. — Вот вы-то и ответите мне за всё.

Поручив Франсуазу заботам слуг, господин Монтегю, закутавшись в плащ, отправился вслед за этим человеком, стараясь не привлекать к себе внимания. Впрочем, эта предосторожность оказалась излишней, так как господин Лувиньи, сопровождаемый каким-то мужчиной, спокойно продолжал свой путь. Уолтер так увлёкся преследованием, что не заметил, как сам оказался объектом внимания подозрительных личностей, которые следовали за ним по пятам. Они настигли англичанина в тот самый момент, когда он уже собирался объявить о своём присутствии господину Лувиньи.

   — Господин Монтегю, — обратился к Уолтеру предводитель разбойников. — Благоволите следовать за нами и не пытайтесь сопротивляться. У меня приказ доставить вас живым или мёртвым, так что мне всё равно...

Но милорд, выхватив шпагу, отважно бросился на него, даже не дослушав до конца проникновенной речи. Впрочем, он тут же пожалел о своём решении, так как на помощь бандитам бросилось ещё несколько человек, которых англичанин сначала принял за обыкновенных прохожих.

   — Сдаюсь... — начал было он, но не договорил, ощутив болезненный толчок в бок.

Повернув голову, Уолтер увидел господина Лувиньи и его спутника, которые, обнажив шпаги, собирались помочь ему разделаться с обидчиками.

   — Не спешите выбрасывать белый флаг, сударь, — посоветовал ему француз. — Мы ещё увидим, кто кого.

   — Не будь я граф де Бутвиль, — многозначительно добавил его спутник, доставая из-за пояса кинжал.

Имя первого бретёра Франции произвело должное впечатление на нападавших, закрепить которое Франсуа помогла его шпага. После короткой стычки разбойники убрались восвояси, потеряв двух человек убитыми.

   — Нам тоже не следует тут задерживаться, — произнёс Лувиньи, вкладывая шпагу в ножны. — Милорд, я живу в двух шагах отсюда. Не окажете ли вы мне честь, посетив мою скромную обитель?

Монтегю был так удивлён происходящим, что безропотно согласился.