Фриц Маутнер - Ксантиппа Страница 23

— Да, вы действительно добры, Ксантиппа. Многих афинян рассмешили бы ваши слова о собственной доброте. Но, вероятно, я не хуже их всех, потому что сумела найти в Ксантиппе добрые свойства.

Жена Сократа как будто утратила вдруг свою суровость. В ее просветлевших чертах появился отблеск детской невинной доверчивости и она сконфуженно промолвила, собираясь уходить:

— Ведь я оттого и ревную к вам мужа, что вы были бы достойной его подругой.

Но, едва выйдя на улицу, Ксантиппа забыла умирающую, радостно сжимая в руке письмо. Теперь ей нечего бояться. Они завтра же могут покинуть Афины, чтобы начать новую жизнь. Торопливо ковыляя мимо прохожих, которые указывали на нее пальцами, она воображала себя уже при дворе их высокого покровителя.

Ксантиппа не замечала, что в плену своих радужных мечтаний она бессознательно жестикулирует на ходу и громко произносит бессвязные слова. Когда же уличные мальчишки, давно уже бежавшие за нею вслед, принялись подхватывать хором каждое из этих слов, встречая их громким хохотом, бедная женщина вздрогнула и очнулась.

Ах, ведь они еще в Афинах и Сократу грозит смертельная опасность! Если дохода с сегодняшней лекции окажется мало для путешествия, Ксантиппа продаст соседу участок земли под складом мрамора и стоящую теперь без пользы мастерскую. Лучше уехать завтра же, но, конечно, будет благоразумнее запастись кое-какими деньжонками, отправляясь на чужбину. Вот если сегодня Сократ получит хорошую выручку… Впрочем, об этом можно узнать сию же минуту. И хотя, Ксантиппа твердо обещала мужу не появляться на его лекции, но что ей помешает узнать много ли продано билетов?

Зал, вероятно, был полон, потому что более сотни человек толпилось у входа, желая послушать оратора. Верная своему решению, Ксантиппа не пошла дальше, хотя и прислушивалась к голосу мужа, долетавшему до нее. Сократ, по-видимому, подходил к последней части своей лекции. Ксантиппа поначалу не вслушивалась в его слова, не слыша ничего, кроме неясного гула, но потом она вдруг различила через головы толпившихся у входа людей, на другом конце зала, своего мужа.

Он спокойно стоял на возвышении и говорил:

— Итак, я не отрицаю существования богов, потому что понятие, которое я стараюсь опровергнуть, должно существовать в мире, как понятие. Я утверждаю только, что качества, которые мы связываем с понятием о богах, не подходят ко многим из них. Постараюсь подробнее разъяснить мои слова. Богов, как в обыденной жизни, так и в старинных и новейших трагедиях, принято называть «добрыми богами». Но боги вовсе не обнаруживают доброты. Если бы они были другими, то действительно сделали бы человека господином творения, а не обращали нас в подвластных рабов. Если бы боги не были эгоистами, они не требовали бы для себя жертвоприношений…

Оратор сделал передышку. Мертвая тишина царила в зале, а один человек, стоя рядом с Ксантиппой сказал своему соседу:

— Болтает он на свою голову…

Ксантиппа стала пробираться в зал с громкой бранью прокладывая себе дорогу в толпе. Слушатели в задних рядах не понимали, чего хочет эта женщина. Но едва ее узнали и имя Ксантиппы было произнесено вслух, как все присутствующие встрепенулись: надо ожидать веселой потехи. Сократ печально опустил голову, заметив приближающуюся жену. Он сделал вид, что не обращает внимания ни на ее приход, ни на странное поведение, но его голос дрогнул, когда он продолжал:

— Боги — эгоисты и ничего не делают даром…

Ксантиппа тем временем добралась до него и воскликнула, не обращая внимания на шиканье, аплодисменты и гоготанье публики, довольной скандалом:

— Боги поступают очень умно, ничего не делая даром!..

В зале поднялся шум.

— Браво, Ксантиппа! — кричали одни.

Между тем Сократ пытался заглушить своим звучным голосом и шум публики, и трескотню жены, так что его можно было слышать в самых отдаленных углах зала:

— Моя жена хочет переговорить со мною наедине; в этом я не должен отказывать ей и потому прошу вас меня немного обождать. Впрочем, наш разговор, пожалуй, продлится довольно долго.

И пока слушатели с шумом и смехом вставали со своих мест, Сократ позволил жене увести себя в соседнюю комнату. Приготовившись вынести бурную сцену, философ немало удивился, когда Ксантиппа воскликнула веселым тоном:

— Ну, теперь не время ссориться; завтра утром я обращу в деньги все наше имущество и до наступления вечера мы уже будем в пути…

Сократ с недоумевающим видом проговорил:

— Я что-то не помню, чтобы у меня когда-нибудь было намерение куда-то ехать.

Ксантиппа вытащила письмо и объяснила его содержание. Тогда Сократ спросил своего ученика:

— Неужели моя жизнь действительно подвергается опасности в Афинах: как ты думаешь?

— Да, учитель, — последовал спокойный ответ.

— А ты, Ксантиппа, полагаешь, что при дворе этого государя я могу жить спокойно?

— Разумеется, если ты подчинишься воле своего высокого покровителя и оставишь богов в покое.

— Значит, я буду там в безопасности, если приспособлюсь среди чужих людей к лицемерию, к которому ничто не могло принудить меня в своем отечестве?

И ты думаешь, что этот государь отнесется терпимее к моему независимому образу мыслей, чем город, гражданином которого я являюсь… Ни за что не поеду!

VII

Сначала его лекция как будто не привела ни к каким дурным последствиям и Сократ подтрунивал над излишними опасениями своих учеников. Проходил день за днем, неделя за неделей, а Ксантиппе все еще не удавалось склонить мужа к бегству. Напрасно заклинала она его своей любовью, будущностью их ребенка, принять это предложение, напрасно угрожала своим гневом, прибавляя, что Сократ рискует погубить заодно и своих учеников. Упрямый старик стоял на своем: он не верил в опасность и говорил, что не согласится бежать, даже если бы его на самом деле стали преследовать за вольнодумство.

Однажды, когда с Акрополя дул жестокий зимний ветер, Сократ вернулся домой в мрачном настроении и сообщил жене о смерти Аспазии.

— Многим мужчинам придется теперь носить траур, — заметил он, — и мне вместе с ними. Бедняжка считала жизнь великим благом и, судя по тому, как она жила, вероятно дорожила ею; значит, у этой женщины было ко мне искреннее расположение, иначе она не стала бы защищать меня.

Между тем, жене Сократа было ясно одно, что их покровительница скончалась и теперь наступил критический момент. В страхе за мужа она попробовала в последний раз обратиться к его сердцу. Она заставила сына слово в слово повторить отцу ее просьбу, вместе с ним бросилась перед ним на колени и со слезами молила согласиться на бегство. Сократ не остался равнодушным к такому проявлению заботливости со стороны Ксантиппы и еще раз перечислил все причины, заставившие его отказаться от приглашения.

— Меня называют философом, — заметил он в заключение. — Но что же такое философ? Разумеется, это человек, умеющий только умереть веселее прочих. Вот почему многие слывут философами лишь при жизни. Мне же хотелось бы убедиться на опыте, действительно ли я обладаю некоторыми качествами мудреца.

Но так как Ксантиппа на все его доводы с возраставшим отчаянием повторяла только одно: «Все равно! Тебе надо бежать. Дело идет о твоей жизни!», то Сократ наконец рассердился и возразил:

— Я ожидаю логических опровержений, а ты пристаешь ко мне с твоими глупыми тревогами. Докажи мне прежде, что ради спасения жизни стоит пожертвовать любовью к истине, и тогда я согласен разбирать дальше поднятый тобою вопрос.

Тут Ксантиппа не выдержала:

— Твоя любовь к истине — одно тщеславие. Ведь и твои ученики тоже из тщеславия ходят в разорванной одежде, выставляя на вид свое презрение к мелочам. И своему тщеславию ты приносишь в жертву свое доброе имя, жизнь, свою жену и ребенка, на которого люди будут с презрением указывать пальцами и кричать ему вслед: вот сын Сократа, сумасброда и нищего!

С этими словами Ксантиппа так крепко прижала Проклеса к своей груди, что он вскрикнул от испуга и потянулся ручонками к отцу. Сократ, однако, не взял его. Он только с задумчивым видом положил руку на голову ребенка и вполголоса произнес:

— Конечно, для тебя самого, бедный мальчик, было бы плохо, если бы ты пошел в своего отца. Но если бы мне пришлось выбирать между жаждой знания и жаждой денег, то, разумеется, я выбрал бы для своего сына бедность.

Тогда Ксантиппа вскочила на ноги и воскликнула:

— А я скорее соглашусь, чтоб он забыл имя своего отца, чем пошел по его следам, когда вырастет.

На следующее утро Сократ был арестован.

С этой минуты Ксантиппа не давала себе покоя ни днем, ни ночью. Она советовалась с самыми лучшими афинскими адвокатами, она обегала всех влиятельных людей, всех учеников, ремесленников и рыночных торговок, которые должны были выступить в качестве свидетелей, и ото всех с жаром требовала показаний в пользу Сократа. Но ее хлопоты и тут не увенчались успехом. Некоторые ученики, желавшие отстоять учителя, были под разными предлогами удалены родителями из города: другие же, которые добровольно или благодаря подкупу хотели стать на сторону обвинения, смеялись ей в глаза.