Алексей Шишов - Четырех царей слуга Страница 23

В солнечный сентябрьский день золотой осени, 23 числа 1677 года окрестности лавры и сам Троице-Сергиев монастырь напоминали военный лагерь. На воротах и у теремов стояли караулы из неразговорчивых стрельцов в лазоревых кафтанах царского Стремянного полка. Повсюду разъезжали одетые в дедовские доспехи и при всеоружии дворяне московского чина. В берёзовой рощице близ богатейшего монастыря расположилась бивуаком сотня чубатых казаков из личной гетманской охраны.

В одной из келий, подальше от людских глаз, государь всея Руси Фёдор Алексеевич принимал малороссийского гетмана Самойловича. На беседе были только ближние к самодержцу люди, которые на тот момент определяли внешнюю политику Русского царства.

Вопрос обсуждался и решался один-единственный — разрушить и оставить или защищать порубежную Чигиринскую крепость.

Первым разгорячённо говорил Иван Самойлович Самойлович, гетман Правобережной и Левобережной Украины, только вчерашним днём прибывший в Троицу:

   — Войску Ибрагим-паши поражение дадено. Но панство в Польше на сеймиках кричит в голос, мол, заняв Чигирин, русский царь отобрал у нас всю Украину...

Сидевший на лавке, крытой рытым бархатом, возле совсем молодого государя князь, ближний боярин, человек огромного роста и свирепый с виду, Григорий Григорьевич Ромодановский спокойно сказал:

   — Пусть кричат. Смоленскую войну они ещё не забыли. Но если мы отстоим Чигиринскую крепость от турок и крымского хана, то тогда схватимся в войне с Речью Посполитой. Шляхта и магнаты от малороссийских земель никак не откажутся...

Молчавший до того царь Фёдор Алексеевич, слушавший спор гетмана с князем-воеводой, молвил:

   — Надо послушать Тяпкина. Говори, стольник, что у тебя там в Варшаве о Москве говорят?

С дальней скамьи поднялся стольник Василий Михайлович Тяпкин, бывший царским посланником в столице Речи Посполитой Варшаве и снова отправлявшийся на берега Вислы с верительной грамотой. Поклонившись до земли государю, сказал осторожно, вкрадчиво:

   — Государь! Польский король и его князья-магнаты ждут не дождутся истечения срока Андрусовского мира. Тогда они сразу же потребуют от нас Киев. А он, стольный град Древней Руси, святынь православных полон. И воевать начнут за города Смоленск, Невель, Себеж...

   — Но как воевать полякам с нами, когда турецкий султан хочет прибрать к рукам всё днепровское правобережье?

   — Государь, сегодня Варшава не страшится этого. У них есть Журавинский мир с Портой и крымским ханом. Им нужен Киев и Смоленщина. Вот почему Чигиринская крепость у них как бельмо на глазу.

   — Что же ты предлагаешь делать с Чигирином-то, стольник?

   — Если мы сегодня, государь, отобьём от турок и татар Чигирин — значит, завтра жди войны с поляками. Разорить крепость надо и уйти из неё, полки гарнизонные отвести на Слободскую Украину. Она к Киеву рядышком лежит.

Тут слово взял вставший с земным поклоном государю ближний боярин Ромодановский. Человек большого государственного ума, Григорий Григорьевич не разделял мнения Тяпкина и потому ответил стольнику-дипломату прямо и резко:

   — Разорить Чигирин отнюдь никак нельзя. Очень бесславно для Русского царства будет. И от неприятеля страшно. И не только Украйне убыточно, но и самому Киеву будет тяжко. Православная вера наша получит урон.

Вставший вслед за Ромодановским гетман Иван Самойлович заявил собравшимся ещё резче:

   — Если Чигирин разорить или допустить неприятеля им овладеть, то следует прежде разоренья или отдачи сказать всем на Украйне народам, что уж они великому русскому государю не нужны?!

На том тайном совещании в монастырской келье Троицы, удалённой от столицы с её посольствами и лазутчиками-дипломатами, работавшими не только на себя, вопрос о городе-крепости Чигирине решён не был: защищать его или, разрушив, отдать во владение султану Мехмеду IV и Крымскому ханству.

Настойчивые князь-воевода Григорий Ромодановский и гетман Иван Самойлович составили докладную грамоту царю Фёдору Алексеевичу. В ней говорилось, что от российского Путивля до Чигирина всего тридцать миль, что порубежная защита без крепости рвётся, что вокруг неё растут бесценные леса. И что российская Украйна может быть легко отдана на разорение басурманам.

Боярская дума не удовлетворилась такими доводами, усмотрев в грамоте «воинственность» её авторов. Они отправили для разведки на берега Днепра стольника и стрелецкого полковника Александра Фёдоровича Карандеева. Ему поручалось боярами высказать сомнения по поводу расположения Чигирина и обосновать, найдя место, необходимость строительства на Днепре новой порубежной крепости, на которую бы не могли претендовать в Варшаве.

Узнав о таком, Ромодановский и Самойлович съехались на встречу в городе Рыльске. Они составили на имя государя Фёдора Алексеевича новую грамоту. Вскоре князь-воевода высочайшим повелением был спешно вызван с порубежья в Москву.

Причина спешки заключалась в следующем. Посланные в Варшаву царские посланники окольничий Чаадаев и дьяк Украинцев были приняты королём Яном Собеским. Они прямо заявили монарху Речи Посполитой, что Россия не уступит ей Киев. Магнаты, и прежде всего порубежные, вспылили от сказанного:

   — Как так! Отдать наши земли на Днепре! Отдать Киевщину! Никогда и ни за какие деньги!..

Но польский король Ян Собеский спокойно ответил московским послам Чаадаеву и Украинцеву:

   — Не здесь, в Варшаве, я буду решать вопрос о польском Киеве. Он будет решаться в Москве послами Речи Посполитой, которые напомнят московскому царю статьи Андрусовского договора.

Окольничий Чаадаев и дьяк Украинцев, понявшие, что в Варшаве они ничего не добьются, на королевские слова смолчали, лишь поклонились венценосному полководцу Яну Собескому. Тот, встав с трона, сказал послам московитов последние слова:

   — Отправляйтесь восвояси. И ждите в Москве коронных послов. Для безопасности дам вам драгун эскадрон. А то паны-шляхтичи вашими словами о Киеве возмутились...

Когда воевода Ромодановский прибыл в Первопрестольную, вопрос о том, что Чигиринскую крепость надо защищать вооружённой рукой сперва от воинства турецкого султана Мехмеда IV, а потом, возможно, и от коронной армии короля Яна Собеского, Боярской думой был решён однозначно. Да и иного не ожидалось. Государь принял князя в кремлёвской Грановитой палате. Тот с поклоном встал перед самодержцем. Думный дьяк стал читать царскую грамоту:

   — Именем великого государя... За все именованные воеводские заслуги князя и боярина Григория Григорьевича Ромодановского пожаловать его из дворцовых земель селом Ромодановское в Калужском уезде.

Ближний боярин, услышав такие радостные для его сердца слова, степенно отбил земной поклон царю, восседавшему в окружении одетых во всё белое рынд[11]. Село было с древности родовым гнездом Ромодановских.

Закончив читать дарственную грамоту, дьяк в поклоне отошёл в сторону. Царь спросил боярина-воеводу:

   — Доволен ли ты царским подарком, князь?

   — Доволен изрядно, мой государь. Знать, моя воеводская служба не забыта, коли царским сельцом одарена. Ещё раз нижайше благодарю, государь.

   — Ведаешь ли ты, князь Григорий Григорьевич, зачем зван по моему указу спешно в Москву?

   — Ведаю, государь. Ещё как ведаю.

   — Я и Боярская дума приговорили — крепость Чигирин от недругов защищать крепко. И никому не отдавать на поруганье. Тебе велено быть большим воеводой московского войска.

   — Спасибо ещё за одну царскую милость, мой государь.

   — Боярская дума хорошо знает твоё воеводское искусство и ратную доблесть. Одним тем, что на Верхнем Дону смутьянов вора Стеньки Разина ты разбил, может гордиться твой княжеский род.

   — То было моим воеводским долгом перед царственным домом, которому Ромодановские служат верой и правдой уже много колен, государь Фёдор Алексеевич.

   — Собирай, воевода, полки русские на Украйне. Передашь такой же царский указ гетману Самойловичу. Укрепишь полками и начальными людьми Чигирин. Сам будешь с царской ратью стоять поблизости.

Воевода с благодарностью за признание его полководческих заслуг поклонился и озабоченно ответил государю:

   — Мой государь, разряды в полки соберут ратников достаточно. А вот начальных людей опытных сыскать будет трудно.

   — Знамы мне твои заботы, князь. Кого из воевод и полковников будешь просить у меня из Москвы на то дело?

   — Надо подумать государь. Завтра скажу дьякам Разрядного приказа. А пока дай мне твоим государевым словом для Чигиринской крепости двух мужей бесстрашных и умелых — воеводу Ивана Ржевского и служилого иноземца Петра Гордона. В них у меня вера большая...