Петр Краснов - Опавшие листья Страница 24

Теперь они ехали в Мурино, за Лесным. Сообщение с Лесною конкою поддерживал тяжелый дилижанс «кукушка», или "двадцать мучеников", за сорок копеек лениво тащивший пассажиров по каменной дороге восемь верст до Муринской церкви.

В день переезда встали в пять часов утра. Туман клубился над городом. Варвара Сергеевна и няня Клуша, стоя в столовой у окна, глядели на мокрые крыши и гадали: поднимается туман кверху или опускается… Бели опустится — будет для переезда хорошая погода.

— И, матушка барыня, — говорила няня Клуша, — хорошая будет погода. Была бы худая — самоваром бы пахло… А чу! — и не пахнет совсем… Глянь, и камень на дворе мокрый… Опять и голуби гулькают. Они зря не станут гулькать — знать, солнышко чуют. Доедем, барыня, Бог даст, без дождя.

— Будить пора, нянька, детей.

Да встали уже… Федор Михайлович кота свово в корзинку увязывают, чтобы не убег, как в запрошлом годе.

То-то греха было. Очень уже Карабас беспокойный стал. Чует, что на дачу едут. И Дамка, ишь, так и не отходит от вас… Боится, чтобы не забыли.

— Кухонную посуду, няня, уложили?

— Всю… Ахти, барыня!.. Вот, гляди, и забыли таз-то медный… Баринов… так ведь и остался бы! Ну, как варенье варить задумаем, а его нет… Возьмите его у барина в кабинете.

— Сейчас принесу его, нянька…

Чай пили сонные, вялые. Едва допили, унесли самовар и посуду укладывать в корзины с сеном.

По всей квартире валялись мятая газетная бумага и клочки сена. Мебель была сдвинута в беспорядке, что «брать» и что "не брать".

— Федя, Липочка, Лиза! Да наблюдайте вы, ради Бога, — говорила Варвара Сергеевна, — совсем я без памяти стала. А теперь без Suzanne, боюсь, все напутаю… Ломовые придут, все потащут без спроса: им все одно. И будет как в третьем годе — гостиный диван увезли, а Мишину кроватку забыли… Миша-то смотрит, приехали или нет возы? В семь часов обещали, а уже четверть восьмого…

Но ломовые приехали. Две подводы, одна с ящиком синего цвета, другая платформой, запряженные рослыми красивыми лошадями, стояли на дворе у подъезда, и двое таких же рослых, сильных и могучих, как их лошади, мужиков, какие, кажется, только и родятся в России, атлетического вида, в красной и розовой рубахах, в черных жилетках, с нашитыми на спине мешками из грубого холста для переноски тяжестей, с крюками за поясом и с веревками, задавали лошадям сено. Федя был подле с хлебом и солью для лошадей.

— Послушай! Она не кусается? — спрашивал он, осторожно приближаясь к громадной лошади, казавшейся еще больше от широкой, тяжелой, темно-синей дуги, расписанной золотом, зелеными листьями и розовыми цветами.

— Ничего… Не тронет. Она хлеб-то любит!

Варвара Сергеевна в легкой мантилье появилась на крыльце.

— Федя! Федя! Не подходи! Это злые лошади! — кричала она.

— Не бойтесь, барыня, не тронут.

— Брезенты-то взяли?

— Да зачем брезенты, коли погода хорошая?

— А ну, как дождь?

— Ничего. Рогожами хорошо укроем.

— То-то рогожами!.. Я когда нанимала, так сговаривалась, чтобы брезенты непременно были.

— Да авось без дождя.

— Авось… То-то у вас все авось… А пойдет дождь, все матрацы помочит. На чем спать?..

— Вещи-то готовы? Брать можно? — спросил примирительно мужик с красивой русой бородой.

— Готовы, давно готовы, — бойко ответила Феня, одетая по-дорожному в шляпке, черной легкой мантилье и с зонтиком в руках, ставя небольшой сундучок на подводу.

— Это что ж? Ваше, что ль?.. Вы погодите, мы распределим все аккуратно… Как следовает.

XXVIII

По квартире ходили, громыхали тяжелыми сапогами ломовые, наполняли комнаты крепким мужицким запахом махорки, сапожной смазки, рогож и пота, поднимали тяжелые ящики с кухонной медной посудой, кряхтя, взваливали на спину, сгибались и медленно шли, чуть приседая в коленях по лестнице.

— Этот, пожалуйста, осторожнее, тут посуда, — говорила Липочка.

— Не сумлевайтесь, барышня.

— Когда увязывать-то будете? — спрашивала Варвара Сергеевна, неутомимо ходившая то на двор, то на квартиру и наблюдавшая, (что б) чего-нибудь не забыли.

— А вот все потаскаем, прицелимся, что куда класть, и враз погрузим.

— Вы ножки-то столам не поломайте да на диван, оборони Бог, чего тяжелого не поставьте, — говорила няня Клуша.

— Ну, мама, — сказал Ипполит, в фуражке и шинели входя в гостиную, мы с Andre поедем. Мы раньше в Ботанический сад, а потом с четырехчасовым дилижансом — на дачу. Ты посмотри, чтобы бумагу для гербариев не забыли.

— А завтракать как же?

— Да мы без завтрака.

— Что вы, оголтелые! Разве можно так! Погодите, я вам булки с сыром и маслом намажу. Да фуражку сними, нехристь. Образа тут.

Ипполит снисходительно улыбнулся и снял фуражку.

— A Andre и проститься не зайдет?

— Не навеки же, мама, расстаемся.

— Ох! болит у меня сердце за вас. Умные стали!

— А разве, мама, плохо быть умным? — смеясь, сказал Ипполит.

— Да только не слишком. Когда ум за разум зайдет — хорошего мало.

— Мама! Мама!.. — Федя, румяный от работы, вбежал к матери.

Он помогал ломовым и носил вниз буковые стулья.

— Я понесу клетку с птицами. Они уже погрузили мебель.

— А Маркиза Карабаса с собою в карету возьмем? Ты позволишь? А то ему так скучно! Он все, бедняжка, мяучит, точно плачет.

Липочка была с Лизой в разгромленной маминой спальной, где оставались большое зеркало, туалет и пузатый комод: их никогда не брали на дачу. Они были «фамильные», и их берегли. Липочка сидела на подоконнике открытого окна, Лиза — на туалете.

— Ужасно обидно, — говорила Лиза, — что нас везут в карете, а не пустили с Andre и Ипполитом в Ботанический сад, а потом на конке и в дилижансе. То-то было бы весело!

— Мама совсем отсталая женщина, — сказала Липочка. — Ей все кажется неприличным. Я ее расспрашивала. Она, когда была наших лет, ездила на своих лошадях на дачу на Каменном Острове… А мы… Почему такая деградация?

Липочка тщательно выговорила где-то слышанное и понравившееся ей слово.

— Как думаешь, Липочка, — болтая ногами сказала Лиза, — почему ушла Suzanne?

— Говорят, ей нечего было больше у нас делать. И где бы ее поместили на даче? Ты слыхала? Хотели нас поместить вчетвером. Это было бы ужасно! Или хотели Федю с Мишей — в столовой. Тоже хорошего мало. Федя уже большой… А ты не догадываешься? — лукаво подмигивая, сказала Липочка.

Лиза засмеялась.

— Ну, конечно, знаю. Из-за Andre. Но кто это устроил?

— Разумеется, папа и тетя Катя.

— Как я не люблю тетю Катю, — сказала Лиза. — Вот всех ваших люблю… И Suzanne очень, очень любила, а тетю Катю никак не могу полюбить. Она низкая. Она шпионка! Она на всех злится за то, что у нее испорченная нога и она осталась старой девой. Ты не знаешь, почему она не вышла замуж?

— По убеждению, — фыркнула Липочка.

— Ну?

— Ты разве не слыхала ее истории? Она всегда твердит, что девство лучше супружества, что она Христова невеста.

— Ханжа!

— А ногу она испортила еще девочкой, спасая на пожаре во дворце какого-то мужика.

— Она во дворце жила?

— Так же, как и мама. Дедушка был управляющим двором Великой княгини… И папа познакомился с мамой еще мальчиком, бывая на балах для adolescents (юношей), как тогда называли.

— Ужасно смешно. Старая детская любовь, а потом брак с благословения родителей, и дети. Совсем по Библии.

— Что же смешного. А Ипполит? — лукаво подмигнула Лизе Липочка.

Лиза надула губы.

— Ипполит… Ипполит… Неужели ты думаешь? Это проба пера. Мне в нем все нравится, кроме имени. Ну как его переделаешь на уменьшительное. Поля?.. Точно девушка Поля… Лита?.. Тоже девчонка… Ип? Ну вот и закричишь, как немцы "ип, ип, хурра!"… У нас, если и любовь, то платоническая.

— А какая еще бывает?

— А ты не знаешь? Глупая… Страстная.

— В чем разница?

— Пожалуй, такой дурочке, как ты, и не объяснишь. Платоническая дальше пожатия руки, разговора, почтительного ухаживания не идет. Это дружба… Ну а страстная! Тут все! И поцелуи, и бешеные объятия, и страсть, и все-все… Ужас как хорошо!

— Ты испытала?

— Что ты говоришь, Липочка, чего сама не понимаешь. Разве девушке это можно?

— Откуда же ты знаешь?

— Слыхала… Читала. Мне кажется, Suzanne любила Andre страстно, а он ее совсем не любил, и оттого она ушла.

— Говорят, ее Бродович устраивает секретарем в редакцию.

— Женщина — секретарь. Ужасно смешно. Распахивая обе половинки дверей, шумно влетел в спальню Федя.

— Вы чего тут расселись, — крикнул он, — сейчас возы уезжают. Мама где?.. не забыли ли что?

— Твоего кота забыли, — сказала Лиза.

— Ах, оставьте! Мой кот поедет с нами! В карете.

— Вот еще глупости. Он нам покоя не даст.