Энн Райс - Иисус. Дорога в Кану Страница 24

Я, не дрогнув, смотрел на Иакова.

— Ты вывел меня из себя, брат, — сказал я. — Честно признаться, ты меня утомил.

Он сощурился. Он был потрясен.

Мама вернулась. Она внесла сундук, который был для нее слишком тяжел, и Мара с Есфирью бросились ей на помощь, подхватили и поставили сундук на пол перед нами.

Несколько десятилетий он был спрятан, этот сундук, с тех самых пор, как мы возвратились из Египта. Иаков этот сундук видел. Иаков знал, что это такое, но другие мои братья не видели его ни разу, поскольку были сыновьями дяди Клеопы и родились после меня. Никто из молодежи его не видел. Может быть, мальчики, собравшиеся в комнате, никогда и не слышали о нем. А Мара и Маленькая Мария даже не подозревали о его существовании.

То был персидский сундук, отделанный золотом и изумительно украшенный вьющимися лозами и фанатами. Даже ручки у сундука были из золота. Он сверкал на свету, яркий, как золотое ожерелье Авигеи.

— Все тебе мало, а, Иаков? — спросил я.

Мой голос звучал совсем тихо. Я боролся с подступающим гневом.

— И ангелов, заполнивших небо над Вифлеемом, и пастухов, пришедших к дверям конюшни, чтобы рассказать матери и отцу о пении ангелов, даже этого тебе мало. И самих волхвов, богато одетых мудрецов из Персии, которые прошли по узким улицам Вифлеема со своим караваном, ведомые звездой, залившей светом Небеса! Мало тебе того, что ты собственными глазами видел, как они поставили этот сундук у моей колыбели. Нет, тебе мало, все время мало, всего мало. И слов нашей благословенной родственницы Елизаветы, матери Иоанна бар Захарии, сказанных ею перед смертью — когда она пересказывала нам те слова, что произнес ее муж, нарекая своего сына Иоанном, когда она рассказала нам об ангеле, который явился ему. Нет, тебе и этого мало. Мало тебе даже слов пророков.

Я замолчал. Он был напуган. Он попятился назад, и мои братья неуверенно отодвинулись от меня.

Я сделал шаг вперед, и Иаков попятился еще.

— Да, ты мой старший брат, — сказал я, — и ты глава семьи, и я должен тебе повиноваться, и я должен все от тебя терпеть. И повиновение, какое я выказывал, я буду выказывать, и терпение, какое имел, буду иметь, и вместе с ним уважение к тебе, человеку, которого я люблю и всегда любил, зная, кто ты и что ты, что тебе довелось вытерпеть и что все мы вынуждены терпеть.

Он лишился дара речи и задрожал.

— Но пока что, — проговорил я, — пока что послушай.

Я протянул руку и открыл сундук. Откинул крышку. Оглядел содержимое: блестящие алебастровые сосуды и огромное количество золотых монет в обтянутом гобеленом ящике. Я поднял его. Высыпал монеты на пол. Они покатились, сверкая.

— Пока что послушай, — повторил я. — Это принадлежит мне, было подарено мне при рождении, и я отдаю это на свадебное платье для Авигеи, на ее кольца, на ее браслеты и в счет всех богатств, отнятых у нее, я даю это на свадебный полог для нее. Я отдаю это ей! И, брат мой, говорю тебе сейчас: я никогда не женюсь. И золото — мой выкуп за это право!

Я указал на монеты.

— Мой выкуп!

Он беспомощно посмотрел на меня. На раскатившиеся монеты. Персидские монеты. Чистое золото. Самое чистое золото, из которого только можно отлить деньги.

Я не смотрел на монеты. Когда-то давно я уже видел их. Я знал, как они выглядят, знал, каковы они на ощупь, сколько весят. Я не смотрел. Но я видел, как они мерцают в темноте.

Все расплылось у меня перед глазами, когда я взглянул на Иакова.

— Я люблю тебя, брат, — сказал я. — Но теперь оставь меня в покое!

Его руки поникли, пальцы неуверенно шевельнулись. Он потянулся ко мне.

Мы стояли, протянув друг к другу руки.

Но в дверь постучали, коротко постучали, а затем еще и еще.

Снаружи послышался громкий голос Иасона:

— Иешуа, открой нам. Иешуа, открой сейчас же!

Я уронил голову на грудь и скрестил руки. Посмотрел на маму, выдавил из себя улыбку, и она погладила меня по шее.

Клеопа открыл дверь.

Оттуда, из водяной завесы, возник рабби под шерстяными покрывалами, а за ним — Иасон, точно так же прикрытый от дождя. Дверь захлопала на ветру, порыв ветра пронесся по комнате, словно дикий зверь. Клеопа задвинул засов.

— Иешуа, — сказал рабби, не говоря ни слова остальным. — Ради самих Небес, прекрати это.

— Прекратить что? — не понял Иаков.

— Дождь, Иешуа! — искренне взмолился рабби из темноты шерстяного капюшона. — Иешуа, это же наводнение!

— Иешуа, — подхватил Иасон, — Назарет смоет. Все емкости, все миквы, все кувшины полны. Мы посреди озера! Не хочешь посмотреть? Не хочешь послушать? Неужели ты не слышишь?

— Ты хочешь, чтобы я помолился о прекращении дождя? — спросил я.

— Да, — сказал рабби. — Ты же молился, чтобы он начался?

— Я молился целыми неделями, как молились все вокруг, — сказал я.

Это была правда. Но потом я вспомнил о том мгновении на голом склоне.

«Отец, прекрати это… пошли дождь».

— Рабби, — сказал я вслух. — Как бы я ни молился, дождь нам послал сам Господь.

— Конечно, это так, совершенно верно, сын мой, — сказал рабби примирительным тоном, протягивая руки, чтобы коснуться меня. — Но прошу тебя, помолись Господу, чтобы он прекратил дождь! Умоляю.

Моя тетя Есфирь засмеялась. Клеопа тоже начал смеяться, но это был тихий, почти неслышный смех, потом засмеялась и моя тетя Саломея, а вслед за ней Маленькая Мария.

— Тихо! — прикрикнул на них Иаков.

Он все еще дрожал из-за пережитого, однако взял себя в руки и взглянул на меня.

— Иешуа, не начнешь ли ты общую молитву, чтобы Господь закрыл теперь окна Небес, если будет на то Его воля?

— Давай же, начинай! — потребовал Иасон.

— Успокойся, — велел ему рабби. — Иешуа, помолись.

Я склонил голову. Мысленно отодвинулся от них подальше. Очистил разум от всего, что могло стоять между мной и теми словами, которые я собирался произнести, вложив в них свое сердце и душу.

— Милосердный Господь, Создатель всего доброго, — произнес я, — который спас нас сегодня от убийства невинного…

— Иешуа! Просто помолись, чтобы дождь перестал! — крикнул Иасон. — Иначе всем членам вашей семьи скоро придется взяться за молотки и гвозди и начать строить ковчег, потому что он нам понадобится!

Клеопа разразился безудержным смехом. Женщины прятали улыбки. Дети смотрели на все широко раскрытыми глазами.

— Могу я продолжать?

— Помолись же, пока не смыло все дома, — сказал Иасон.

— Господь наш Небесный, если будет на то Твоя воля, пусть кончится этот дождь.

Дождь кончился.

Стук по крыше прекратился. Порывы ветра перестали биться в ставни. Тонкий дробный стук капель по плитам во дворе затих.

В комнате повисло неловкое молчание. А затем стал слышен рокот воды, все еще бегущей по водостокам, отыскивающей дорогу по множеству труб, плещущей и капающей с карнизов.

Волна прохлады накатила на меня, вызывая покалывание, как будто кожа приобрела новую чувствительность. Я ощутил пустоту, а затем постепенное возвращение того, что изошло из меня. Я вздохнул и почувствовал, как мой взгляд снова стал затуманенным и влажным.

Я услышал, как рабби поет благодарственный псалом. Я стал повторять слова вместе с ним.

Когда он дошел до последнего слова, я начал следующий на священном языке:

— «Пусть моря и все их обитатели восславят, и весь мир, и те, кто его населяет. Пусть реки захлопают в ладоши, а горы закричат от радости перед Создателем, который идет, идет, чтобы править землей, чтобы править миром по справедливости и людьми беспристрастно».

Они произнесли это вместе со мной.

У меня кружилась голова, я так устал, что мог упасть там, где стоял. Я подошел к стене и медленно опустился слева от жаровни. Иосиф наблюдал за происходящим, как и прежде.

Наконец я поднял голову. Все стояли тихо, даже маленькие дети. Рабби задумчиво всматривался в меня с состраданием.

На лице Иасона было написано восхищение. Он вдруг словно очнулся.

— Благодарю тебя, Иешуа, — произнес он с поклоном.

Рабби присоединился к его благодарностям, то же самое сделали и все остальные, один за другим.

Затем Иасон указал пальцем.

— О, что это такое?

Он смотрел на золоченый сундук. Его взгляд скользил по рассыпанным монетам, которые мерцали в полумраке.

Он ахнул от изумления.

— Да тут целое сокровище, — сказал он. — А я-то никогда по-настоящему не верил!

— Идем, нам пора домой. — Рабби подтолкнул его к двери. — Доброй ночи всем вам, благословенные дети, да будет благословенно все, что находится под этой крышей, и мы еще раз благодарим тебя.

Последовал обмен любезностями, предложение выпить вина, неизбежный отказ, дверь открылась и закрылась. Тишина. Я повалился на бок, подсунул под голову согнутую руку и закрыл глаза.