Гор Видал - Сотворение мира Страница 24

— Что это такое? — спросил Мардоний.

— Гробница Бел-Мардука.

Похоже, гид не хотел пускаться в разъяснения.

Воспользовавшись своим религиозным авторитетом, я потребовал рассказать, что там внутри.

— Ведь если там находится какое-то изображение бога, — схитрил я, — мы должны воздать ему подобающие почести.

Зороастр пришел бы в ужас, услышав, как почтительно его внук говорит о демоне. А с другой стороны, одобрил бы мою неискренность: он же всегда говорил, что мы живем в мире, придуманном не нами.

— Там нет никакого изображения. Вы уже видели единственное истинное изображение Бел-Мардука.

Утром наш гид водил нас в огромный храм, где показал стоящую на массивной плите огромную золотую статую человека, к ногам которого мы, как полагалось, возложили цветы. Правая рука статуи была словно отполирована и сверкала ярче левой. Это объяснялось тем, что каждый вавилонский царь был обязан пожать ее своей рукой, и никто не знает, сколько веков это продолжалось. Я тихо вознес молитву Мудрому Господу, требуя свергнуть идола. Через двадцать лет моя просьба была удовлетворена.

Увертки провожатого только разожгли наш интерес к гробнице на вершине зиккурата, и Ксеркс в конце концов заявил:

— Мы войдем внутрь!

Поскольку спорить с наследником Великого Царя было невозможно, гид велел стражам открыть двери. Те хмуро повиновались, и мы вошли в глухое, без окон, помещение, где после утомительного подъема нас встретила приятная прохлада. Висевшая на потолке лампа освещала единственное, что было в комнате, — широкое ложе.

— Кто здесь спит? — спросил Ксеркс.

— Бог Бел-Мардук. — Вид у провожатого был совершенно несчастным.

— Ты когда-нибудь видел его? — спросил я.

— Нет. Конечно нет.

— А жрец его видел? — Меня всегда интересовали эти вопросы.

— Не знаю.

— Так откуда же ты знаешь, что здесь действительно спит бог?

— Мне говорили.

— Кто?

Ксеркс впился в несчастного серыми глазами Ахеменида. Этот взгляд многих лишал мужества.

— Женщины, мой господин, — прошептал провожатый. — Каждый вечер на закате сюда доставляют разных женщин. Это избранницы Иштар, супруги Бел-Мардука. В полночь в комнату приходит бог и овладевает женщиной.

— Как он выглядит? — Я был искренне заинтересован.

— Женщины не могут сказать. Они не смеют. Они всегда молчат. Таков закон.

— Очень хороший закон, — сказал Ксеркс.

Когда мы вернулись во дворец, Мардоний велел правителю города привести к нам двух жрецов — служителей храма на вершине Дома Основания Небес и Земли.

Когда те явились, Ксеркс спросил:

— Кто на самом деле является женщинам в гробнице?

— Сам Бел-Мардук, господин, — в один голос ответили жрецы.

Три раза они повторяли один и тот же ответ, и тогда Мардоний велел принести тетиву, какие используются для быстрого удушения. Когда он задал вопрос в четвертый раз, мы узнали, что каждую ночь Бел-Мардук вселяется в кого-нибудь из жрецов.

— Так я и думал. — Ксеркс был доволен. — Сегодня ночью, — сказал он милостиво, — я освобождаю одного из жрецов от его повинности. Сегодня ночью я сам буду Бел-Мардуком.

— Но принц не жрец! — пришли в ужас служители храма.

— Но Бел-Мардуком прикинусь не хуже. Ведь все дело в наряде, не так ли?

— Но жрец в самом деле становится Бел-Мардуком! Бог проникает в него.

— А он в свою очередь проникает в девицу? Да, я понял. Создается цепь совершенной святости. — Ксеркс всегда легко схватывал такие вещи. — Будьте уверены, бог вселится и в меня. Ведь, между нами говоря, мой отец с ним за руку.

— И все равно это кощунство, благородный принц!

— И все равно такова моя воля.

Затем Ксеркс сообщил, что Мардоний и я пойдем в гробницу вместе с ним. Жрецы ужаснулись, но ничего не могли поделать. Ползая пред нами на брюхе, они умоляли хотя бы принять вид богов. Ксерксу надлежало одеться Бел-Мардуком, главой всех богов, Мардонию выпало изображать божество солнца Шамаша, а мне — бога луны Наннара, этому божеству поклонялись в Уре. И еще жрецы просили не разговаривать с женщиной: несомненно, пребывая на земле, Бел-Мардук никогда не говорит со своими невестами по-персидски.

Здесь стоит отметить (впрочем, не обязательно здесь), что вавилоняне поклоняются шестидесяти пяти тысячам богов. Поскольку только верховный жрец знает все шестьдесят пять тысяч их имен, ему приходится тратить уйму времени на обучение этим именам своего преемника.

Незадолго до полуночи мы взобрались на вершину зиккурата. Костюмы ждали нас, и стражники помогли нам переодеться. Наверное, стражу специально подобрали для этого святотатства, потому что они были весьма добродушны в отличие от мрачных дневных охранников.

Я водрузил на голову серебряный диск в виде полной луны, а в руку взял серебряный посох, увенчанный полумесяцем. Мардоний надел на голову золотой солнечный диск, Ксеркс обвешал себя золотыми цепями и взял в руку короткий золотой топор — обязательный атрибут владыки шестидесяти пяти тысяч богов.

Когда мы приготовились, стражи отворили двери, и мы вошли внутрь. На ложе лежала девушка еще моложе нас, чрезвычайно хорошенькая, с обсидиано-черными волосами и мертвенно-бледным лицом — очень в вавилонском духе. На ней не было ничего, кроме льняного покрывала вроде савана, в какие заворачивают мертвецов. Увидев величественных вавилонских богов, она закатила глаза и лишилась чувств.

Мы тихо обменялись мнениями, что делать. Мардоний предположил, что девушка оживет, если Ксеркс к ней подляжет, и тот согласился оказать ей такую честь. На меня возложили обязанность стянуть льняное покрывало, что я и сделал. Девушка оказалась не только прекрасно сложена, но и умудрилась лишиться чувств в самой пикантной позе.

Ксеркс в нетерпении бросился на ложе.

— Вавилоняне делают это без одежды, — заметил вредный Мардоний.

— Но не их боги, — смущенно ответил Ксеркс.

— А их боги тем более. В конце концов, ты — первый мужчина, она — первая женщина. Вы еще не изобрели одежды.

Я уже говорил, персидские мужчины не обнажаются не только друг перед другом, но и перед своими женами и наложницами — в отличие от греков, которые благопристойно одеваются перед женщинами (за исключением Игр), но бесстыдно заголяются друг перед другом. Но тут был особый момент. В конце концов, никогда нам больше не играть богов в Вавилоне, где нагота на каждом шагу, даже на вершине Дома Основания Небес и Земли. И мы были молоды. Ксеркс сбросил одежды. Он, несомненно, унаследовал пропорции безупречно сложенного Кира, а не коротконогого с длинным туловищем Дария.

Не помня себя, Ксеркс вскочил на пришедшую в себя девушку. Мы с Мардонием в свете лампы наблюдали за двумя фигурами — они действительно представлялись первыми мужчиной и женщиной. Признаюсь, в вавилонских обычаях в самом деле есть нечто странное.

Когда Ксеркс кончил, он вытерся льняным покрывалом, и мы помогли ему одеться. Затем он картинно поднял топор Бел-Мардука, но прежде чем успел произнести хоть слово, девушка улыбнулась и проговорила на чистейшем персидском языке:

— Прощай, Ксеркс, сын Дария Ахеменида!

Ксеркс чуть не выронил топор, а более сообразительный Мардоний сказал по-вавилонски:

— Это Бел-Мардук, девочка. А я бог солнца Ша-маш. А это стоит бог луны…

— Я знаю вас всех. — Для своих тринадцати лет она удивительно владела собой. — Я тоже наполовину персиянка. Я видела тебя в Сузах, благородный принц. И тебя тоже, Кир Спитама.

— Это жрецы рассказали тебе о нас? — Ксеркс напустил на себя суровость.

Девушка села на ложе.

— Нет. — Она не испытывала ни малейшего страха. — Моя мать — жрица Иштар, и в этом году она отбирает девушек в гробницу. Сегодня она сказала, что моя очередь принять Бел-Мардука, и вот я оказалась здесь. Это просто совпадение.

Позже мы узнали, что мать девушки была вавилонянка, а отец перс. Часть года они жили в Сузах, а часть в Вавилоне, где отец вел дела с торговым домом «Эгиби и сыновья» — высшая рекомендация в глазах помешанного на деньгах Мардония. Мать девушки приходилась племянницей последнему вавилонскому царю Набониду, что вызвало интерес у Ксеркса. Девушка была умненькая и без предрассудков, чем очаровала и меня.

Девятнадцать лет спустя Ксеркс женился на ней, поскольку роман, начавшийся на вершине зиккурата, счастливо — хотя и тайно — продолжался до самой смерти Дария. Женившись, Ксеркс больше не спал с ней, но они сохраняли добрые отношения. Пожалуй, из множества его жен Роксана была самой очаровательной. И определенно она была лучшей актрисой.

— Я прекрасно знала, что произойдет, пока вы трое еще не вошли в гробницу, — признавалась мне Роксана годы спустя в Сузах. — Когда верховный жрец предупредил мать, что нечестивый персидский царевич собирается выдать себя за бога Бел-Мардука, та пришла в ужас. Мать была очень набожной женщиной — и очень глупой. К счастью, я подслушала их разговор и, когда жрец ушел, сказала, что хочу принести себя в жертву. Что пойду в гробницу. Она сказала: «Никогда!» Когда я стала настаивать, она ударила меня. Тогда я сказала, что, если она меня не отпустит, я всем расскажу о святотатстве Ксеркса. И всем расскажу, как жрецы прикидываются Бел-Мардуком. Тогда она меня отпустила, так я оказалась обесчещенной Ксерксом и стала персидской царицей.