Фаина Гримберг - Примула. Виктория Страница 24

Вот показалась карета, пышно украшенная. Это королевский глашатай вёз манифест о провозглашении Александрины-Виктории королевой Англии. Народ спешил к Сент-Джеймскому дворцу. Две башни, казавшиеся в летнем солнечном свете тёмно-зелёными, почти болотного цвета, прямо летящие вверх, в голубое небо, призматические, подымали вертикальный ряд прямоугольных окон. Маршал двора, лорд Конингем, управитель королевского двора, лорд-чемберлен, торжественным шагом вступили на балкон. Загремели пушки. Восемнадцать залпов, по числу немногих ещё лет новой королевы. Лорд Конингем громко зачитал манифест. Королевский глашатай вновь получил парадный свиток в свои руки, и карета двинулась в Сити. Но ни король, ни посланники короля не имели права проникнуть в Сити, то есть, собственно, в город, в Лондон, из своих резиденций, без дозволения мэра. Глашатай объявил о вступлении на престол новой королевы. Маршал Сити отвечал, что пропускает вестника королевы.

Возгласы «Да здравствует королева! Да здравствует королева!» взвивались в воздух.

Светлые башни Тауэра сторожили серую, металлически отливающую, вечернюю Темзу. Здесь ещё цел был страшный топор, большой, с лезвием конусовидным, насаженным на узкое топорище. Топор и деревянная колода, послужившие к несчастному безвременному окончанию жизни первой, официально коронованной королевы Англии, Джоанны Грэй.

Вечером в Тауэре сменялся караул. Старший надзиратель, нарочито гремя ключами, приблизился к воротам печально знаменитой Кровавой башни.

   — Кто идёт? — нарочито сурово вопросил часовой стражник.

   — Ключи! — отвечал старший надзиратель Тауэра.

   — Чьи вы ключи, ключи?

   — Мы ключи королевы Виктории!

   — Проходите, ключи Королевы Виктории!..

Так повелось с четырнадцатого века, с короля Эдуарда III. Прежде этот обряд отнюдь не был таким парадным и условным. Прежде этот обряд предназначался для охранения жизни короля. Но теперь Англия настолько изменилась... Теперь в королеву могли выстрелить, к примеру, из пистолета; но захватывать Тауэр и пускать в ход плаху и острый топор никто уже не намеревался. Да и стрелять в королеву, такую юную, такую прелестно беспомощную, никто ещё покамест не хотел!

Король Вильгельм IV умер в день годовщины битвы при Ватерлоо, той самой битвы, в которой был побеждён Наполеон!

В одиннадцать часов утра королева созвала свой первый совет. В числе прочих лордов приехал и лорд Линдхерст, для принесения присяги новой государыне. Лорда Линдхерста провожал во дворец некий молодой человек, черноглазый и черноволосый, Бенджамин Дизраэли. В будущем дважды премьер-министр Англии, самый яркий политик наступающей эпохи, названной позднее «викторианской». Пока что ни молодой Дизраэли, ни, между прочим, его камердинер Эндрю М., оставивший, кстати!, любопытные мемуары, не имели права беседовать с королевой запросто. Мистер Эндрю М. так никогда и не поболтал с королевой Викторией (а может, и не так уж этого хотел!); а вот Бенджамин Дизраэли... В сущности, он начал свой — многолетний впоследствии — разговор с королевой за два года до её восшествия на престол; начал выходом в свет в 1835 году своей книги «Защита английской конституции в форме письма к благородному лорду». Сочинение это было посвящено политической философии и отличалось совершенством формы и зрелостью мысли. Автору минул тридцать один год. Он уверял, что «Нация — это произведение искусства и произведение времени». Он писал, что величие Англии как страны проистекает совсем не из её природных богатств, но из её учреждений. Он полагал, что существование Палаты лордов может показаться абсурдным тому, кто не признает представительства без выборного начала. Но ведь ещё опаснее может быть выборное начало без представительства. Олигархия, состоящая из профессиональных политиков, вполне в состоянии сделать так, чтобы их избрали, и управлять затем страной, не будучи её подлинными представителями. Дизраэли отстаивал право Палаты лордов на существование! Он считал Палату лордов выразителем целого ряда сильных учреждений. В лице лордов-епископов она являлась представительницей церкви, в лице лорд-канцлера выражала Закон. Институт графства представлен был в Палате лордов лордами-наместниками, крупное землевладение — наследственными владельцами. Что до Палаты общин, то Дизраэли желал для неё ещё более расширенных выборов, нежели те, которые дала ограниченная реформа вигов, проведённая в 1832 году. Дизраэли полагал, что в обязанности вождя консервативной партии входит мужественная защита всего того, что в прошлом было жизненно и ценно; но при этом следовало чистить партию от исповедания предрассудков и ретроградных принципов. Следовало смело направить партию в русло широкомасштабной политики, руководимой любовью к народу. Следовало завоевать доверие народа!..

По возвращении из дворца, из Сент-Джеймского дворца с его парадной лестницей, завитой винтом и обузоренной золочёными перилами, с его тронной залой, где белизна оттеняет бордовые и кроваво-красные тона; и вот, по возвращении из дворца лорд Линдхерст взволнованно описал своему другу Бенджамину Дизраэли происшедшее.

Собрались самые блистательные люди страны. Колыхалось истинное море белых перьев, орденских звёзд, парадных мундиров. Двери распахнулись, и всё смолкло. И юная девушка, широко раскрыв серо-голубые глаза, поднялась на трон. А вокруг трона теснились, толпились генералы, сановники, священнослужители...

Этот, несколько восторженный рассказ восхитил Дизраэли. Как бы хотелось ему склониться перед юной королевой рыцарски... Он тогда ещё не знал, что именно с ним, самым верным паладином, королева встретит свою старость!..

Итак, на английском престоле — новый монарх, королева. После восшествия на престол нового монарха непременно следует роспуск парламента, и затем — новые общие выборы.

Выборы состоялись 27 июня. Дизраэли впервые получил место в парламенте.

Лондон полнился толками о молодой королеве, о её уме и непринуждённости, о том, что она явно расположена прислушиваться к советам лорда Мельбурна.

Поскольку старый Вестминстерский дворец был уничтожен пожаром, лорды и общины заседали во временных помещениях. Было тесновато. Лидером тори оставался сэр Роберт Пиль, лидером вигов — Джон Рассел. И без голосования уже знали, что у власти остаётся министерство лорда Мельбурна. Джон Рассел в старомодном чёрном сюртуке выговаривал своим аристократическим голосом неаристократическое слово «демократия». Лорд Пальмерстон, министр иностранных дел распушил бакенбарды, немного подкрашенные. Либералы полагали его чрезвычайно вульгарным субъектом. Похоже, он относился к престолу без должного почтения. А виги, хотя им и случалось свергать королей, престол традиционно уважали. Роберт Пиль возвышался над массивным столом, отделявшим министров от оппозиции... Остроумный горбоносый лорд Стэнли, ирландец О’Коннел...

В собрании смешивались величавость и небрежность. Ораторов слушали невнимательно, переговаривались, выходили и вновь возвращались. Зато спикер был в мантии и парике, а депутаты характеризовали друг друга: «достопочтенный джентльмен».

Началась подготовка к торжественной процедуре коронации. Коронация должна была состояться через год, в июне 1838 года. Прежде коронация следовала тотчас за восшествием на престол. Дело в том, что не коронованный официально монарх как бы и не являлся вполне правомочным правителем. Против него возможно было устроить заговор и отговориться тем обстоятельством, что он вроде бы и не король! Но с течением времени было принято считать короля законным правителем страны тотчас после его провозглашения. Георг III короновался спустя год после того, как был провозглашён королём. После него последующие короли короновались непременно через год. К пышному ритуалу коронации следовало тщательно подготовиться. Тысячи людей должны были стать свидетелями важнейшего исторического события — коронации английской монархини.

Но покамест предстояли похороны Вильгельма IV, затем — соблюдение траура по королю.

Виктория писала Леопольду Бельгийскому: «Я очень молода, но если не во всех, то во многих делах я отнюдь не могу считать себя несведущей. Однако я совершенно уверена, что реально у очень немногих людей найдётся больше доброй воли и желания достойно и с пользой служить своей стране, чем у меня».

До коронации Виктория продолжала жить в Кенсингтонском дворце, хотя официальной резиденцией английских королей уже полтора века являлся Сент-Джеймс. Но ей не очень нравилось там бывать. Сент-Джеймский дворец отчего-то наводил на неё грусть, отчего-то казался ей каким-то средневековым. Какие-то смутные тени незадачливых королей и, соответственно, незадачливых правлений чудились юной Вики в залах и комнатах Сент-Джеймса. В Кенсингтоне она приказала устроить отдельные королевские покои. Теперь её спальню отделяла от помещений, занимаемых вдовствующей герцогиней, вереница разнообразных гостиных и коридоров и галерей, а не один лишь арочный проем. Классную заменил кабинет.