Франтишек Кубка - Мюнхен Страница 24

Время еще было. Ян зашел в кафе Обецного дома. В нем почти никого не было. Газеты писали о плохих результатах Женевской экономической конференции, о постепенной трансформации Британской империи в конфедерацию независимых государств, а также о сегодняшних выборах в Праге. Коммунистическая печать публиковала биографию сенатора Штурца.

Из крепостных ворот казармы Иржи из Подебрад в колонне по четыре вышел военный оркестр. На карнизе здания бывшей таможни у Хибернов ворковали голуби. На перекрестке у Пороховых ворот звонили трамваи. Люди спокойно переходили проезжую часть дороги, машины тормозили и снова набирали скорость, и не будь флагов, и в этих местах все бы выглядело, как в обычный день.

Ян думал о Тане. Она написала ему несколько коротких писем. Он ответил ей.

Она здорова, Еничек тоже. Она посещает журналистские курсы. Будет журналистом, как и Ян. Но советским! Будет писать под своей девичьей фамилией: Попова. Ей хорошо на родине, хотя она и очень скучает по Яну. На курсы ей помог устроиться товарищ Иванов, с которым Ян встретился в Праге. Окулова Таня еще не видела. Он в Красноярске. С родителями она уже связалась. Мама болеет, и отец не может ее оставить на такое длительное время, требующееся для поездки. По этой причине родители пока отложили поездку в Москву. К тому же это стоит много денег. Таня пошлет им немного из своих сбережений.

Он медленно шел по Целетной улице, потом по Староместской площади, где на часах башни как раз кричал петух и смерть звонила в колокол. Перед зданием парламента стояли толпы людей, «соколы», солдаты в касках, рота почетного караула, школьники в национальных костюмах. Инструменты военного оркестра блестели на фоне портика роскошного здания, которое республика из концертного зала переделала в здание парламента.

Люди на площади пребывали в хорошем расположении духа. Они радовались весеннему солнцу, теплу майского дня, ярким краскам флагов и цветов. Они очень хотели посмотреть театрализованное представление, которое вскоре должно было разыграться перед их глазами, а главное, им хотелось поприветствовать пана президента.

Все долго ждали, но вот наконец к ступенькам подъехал автомобиль, в который сели два человека, вышедшие из здания парламента.

— Едут в Град за президентом! — раздалось в толпе, и площадь затихла в ожидании.

Вскоре на обезлюдевшем мосту от Кларова показалась открытая машина, имевшая регистрационный номер 1. В ней сидел Масарик. Все сняли шляпы. Президент приложил к широкополой шляпе руку. Он вышел из машины, в темном демисезонном пальто, сосредоточенный и серьезный. Его сопровождал канцлер, человек с красивой бородкой, от которого во время войны Маша Градская получила приказ отправиться в Швейцарию. Стеклянные двери открылись, и на площади вновь воцарилась тишина. Только в кронах лип на набережной чирикали стайки веселых воробьев.

Но вот с крыши зазвучали фанфары, игравшие мелодию из «Либуше». Заколыхался государственный флаг. Рота почетного караула застыла по стойке «смирно». Послышалась команда: «На кара-ул!» Президент республики выходил на ступеньки парадного входа. Он остановился со снятой шляпой. Он был похож на те памятники, которые ему поставили при жизни. За ним толпились члены правительства во главе с Антонином Швеглой, генералитет. Среди генералов Ян узнал и Горжеца. Тот потолстел, лицо его стало еще краснее. И Ян Сыровы, с черной повязкой на глазу, был более обрюзгшим, чем раньше.

За рекой, в крепости, прогремел орудийный выстрел. Со стороны Града с гулом появились самолеты и начали кружить над толпами людей, над парламентом, над Прагой… Орудийный салют продолжался. Испуганные голуби взвились над крышами и полетели на Летенское поле. Музыка играла берущую за душу мелодию об этой прекрасной стране, сущем рае на земле. Толпы людей застыли в неподвижности.

Гром орудий заворожил Яна. Они не убивали, а стреляли в честь президента. Они стреляли в честь этой богатой, счастливой, по-весеннему радостной, молодой и прекрасной страны.

Артиллерийский салют закончился. Над головами затрепетали платки, в воздух полетели букеты цветов. Будто появившись из-под земли, на площади уже стоял эскадрон кавалеристов в шлемах, с обнаженными саблями. Кони ржали.

Президент вошел в машину и помахал собравшимся рукой. Конники тронулись. За ними, по направлению к Кршижовницкой улице, медленно поехал автомобиль.

— Слава! Слава! — кричали собравшиеся.

Дети прыгали от радости, бежали на набережную, чтобы еще раз увидеть кавалерийский эскадрон, когда он через ворота в Мостецкой башне выйдет на Карлов мост.

Звонили колокола. Обнаженные сабли и шлемы снова появились и вскоре исчезли на древнем мосту.

— Господин… — Ян взял за рукав мужчину, в надвинутой на лоб фуражке, который стоял у перил и неотрывно смотрел в воду. — Вы видели эти шлемы, знамена, обнаженные сабли? Эту гуситскую конницу? Вот так было и тогда, у Оусти, у Домажлице и всюду на земле, где мы прошли по полям битв…

Мужчина еще сильнее надвинул на лоб фуражку с поломанным козырьком. У него были уставшие, измученные глаза.

— Может быть, — тихо проговорил он. — Но где сам гуситский народ?

У Яна по спине пробежал мороз. Он оглянулся, желая показать незнакомцу этот самый гуситский народ, но тот уже исчез в толпе нарядных детей, которые с визгом бежали за военным оркестром, возвращавшимся под звуки громкого марша в казарму.

Однако в редакции Ян все же написал возвышенную статью, в которой говорил о гуситском народе.

29

Он писал о гуситском народе и в последующие месяцы. Писал потому, что сердце его болело все больше и больше. Это были неспокойные годы. Их называли годами конъюнктуры. Все чувствовали, что приближается что-то плохое, неизвестное, но не знали что.

Если это война, хвастались государственные деятели, мы защитимся от нее конференциями. Будем говорить о проблемах мировой экономики, договоримся о разоружении, подпишем документ, который отвергает и осуждает войну. Однако было ясно, что уже нельзя сохранить в прежнем виде отношения между бывшими победителями и побежденными. Франция всеми силами держалась за Версальский договор. Германия делала под него подкоп. Англия помогала Германии, чтобы не произошло чрезмерного усиления Франции. Все это называлось локарнской и европейской политикой, и даже паневропейской. К Пан-Европе могли относиться целые области Африки, потому что там господствовала Франция, но к ней не принадлежала ни Британия, ни, само собой разумеется, Россия. Россия — это Азия.

А время между тем проходило в празднествах. Широко отмечалось десятилетие республики и тысячелетие государства святого Вацлава. В Прагу съехались кардиналы и епископы. Начали писать об острове порядка посреди Европы. Это имело свои причины.

Из немецкого моря, которое с трех сторон омывало остров порядка, вынырнул человек по имени Адольф Гитлер. Он был родом из Верхней Австрии, во время войны в армии императора Вильгельма дослужился до ефрейтора. Он носил на груди Железный крест, которым сам себя наградил за неизвестные геройские поступки. Ревом, размахиванием рук и маршами он склеил национал-социалистскую партию в Германии. Устраивал путчи и погромы. Его посадили в тюрьму. Там он написал книгу. В ней была изложена программа немецкой Европы. Германия возникнет в результате борьбы против евреев, масонов, марксизма и парламентаризма, против дегенерировавшей Франции, против России, против Лиги Наций и, естественно, против Версальского мира, который был не миром, а диктатом. Этот диктат был направлен на разоружение Германии, выплату ею репарации и на территориальные уступки с ее стороны. Германия уже не будет выполнять никаких условий! Германия проснется, свергнет иго мирного договора, вооружится и сама продиктует мир. Это будет немецкий мир. Все немцы сплотятся в едином государстве. И это государство призвано взять коммунистический бастион — Москву. Англия в этой борьбе будет, очевидно, союзником Германии, так как англичане — это германцы… Наступает тысячелетие германцев. Так писал и так говорил Адольф Гитлер.

Редактор Кошерак принес сообщение из финансовых кругов о том, что партию Гитлера содержат промышленные магнаты Крупп, Тиссен и Феглер. Но у Гитлера есть еще более могущественный друг, Генри Форд, американский автомобильный король и антисемит. Форд собирается открыть собственный завод в Кельне.

Кошерак эти новости рассказывал шепотом. Пан шеф-редактор выпятил губу:

— Вы смотрите на все с точки зрения еврея. У вас животный страх перед погромами.

— А у вас нет, пан шеф-редактор?

— Это все паникерские слухи. У меня вести лучше.

Кошерак склонил голову.

Шеф-редактор получил сведения прямо из уст пана министра Бенеша. Пан Бенеш бывал теперь иногда по вечерам в обществе Самека, куда с недавнего времени стал захаживать и Арношт Лаубе. Бенеш говорил о внешней политике, о чехословацких договорах, целой сети договоров, о Лиге Наций и неодолимой демократии. Он смеялся над Муссолини и Гитлером. Подсчитывая голоса демократических партий, он доказывал, что Гитлер в лучшем для себя случае отберет несколько тысяч голосов у коммунистов, но это не так важно. Пан Бенеш знаком лично со всеми европейскими государственными деятелями. Он знает Макдональда, Чемберлена, Бриана, Поль-Бонкура, Титулеску… Он знает их слабые места и настроения. Он боится венгров, так как созданная им Малая Антанта направлена против них. Вот если бы туда вступила еще и Польша… Но где там, Великая Польша и вдруг — в Малую Антанту! Машина Лиги Наций, однако, в состоянии потрепать и Германию, а это уже кое-что! Немцы упорны. Они хотят вооружения и аншлюса Австрии.