Наталья Павлищева - Юрий Долгорукий. Мифический князь Страница 25

– Хм…

Нифонт прекрасно понимал, что это просто взятка, но отказываться от нее не собирался, действительно, неопределенность в сборе дани для церкви епископа тяготила, приходилось напоминать или просто ждать.

– Отобедай со мной, князь. Правда, ноне день постный, понравится ли?

– С тобой рядом, святой отец, и сухая корка яством покажется.

Ишь как запел! Чего хочет-то, развода? А ну как его княгиня не согласна будет, все же после стольких лет детки теперь есть, третьего вон родила…

За обедом говорили все о том, о сем. Епископ передавал жалобы новгородцев на самоволие дружины, напоминал, что горожане всегда честь своих женок блюли и в обиду их не давали, случись что, плохо может закончиться. Святослав кивал, соглашаясь, что грешно на чужое зариться, будь женка или добро. Воспользовавшись минутой, сказал и то, зачем, собственно, шел:

– Вот и я, хотя не первой молодости, женку хочу взять… Не жить же в грехе.

– Да ведь у тебя, Святослав Ольгович, есть княгиня.

Святослав вздохнул:

– Дитем совсем женили на половчанке. Столько лет тепла не чую, точно чурка какая рядом. Женку встретил по себе, венчай, святой отец, чтоб не блудил поневоле!

– А прежнюю куда?

– Половчанку-то? А никуда. Не в счет та, она так и осталась степнячкой. Деток не оставлю, будут во всем первыми.

Епископ встал во весь свой немалый рост, в глазах его появилось что-то нехорошее:

– Ты, князь, говори да не заговаривайся. Перед свадьбой ее крестили? Имя Екатерина небось не ханом Алепой дадено было?

– Крестили, да только…

– Что – только? Венчан? Значит, и живи венчанным, а все остальное – блуд! И венчать тебя еще раз при живой женке не стану, не на то поставлен. Прости, Святослав Ольгович, неможется мне что-то…

Сказал и вышел твердой походкой, оставив князя одного. По этой походке отнюдь не чувствовалось, что епископу «неможется». Ах ты ж старый строптивец! Но отказываться от назначенной дани теперь нельзя, некрасиво…

Святослав злился сам на себя, чего бы сначала не завести осторожно разговор о возможной женитьбе? Но потом подумал, что епископ прав, негоже так-то. Оставалось уговорить Марию Петриловну жить невенчанной. А что, если уж так люб, то потерпит, а там, может, и епископа уговорить удастся или придумать что другое…

Но не на ту напал, почувствовав, что возможность стать княгиней под вопросом, Мария Петриловна решилась на отчаянный шаг. Вокруг действительно уже шептались, да и сама понимала, что в наложницах у князя долго не продержишься, горячих да ловких во всяком городе пруд пруди. Тихонько попросила Святослава прийти ввечеру.

Тот поспешил, однако предчувствуя непростой разговор. Святослав, как все мужчины, боялся женских слез и что сказать, просто не знал. Но вдова встретила его спокойно, сказала, что попрощаться хочет.

– Чего это? Али плохо тебе у меня в тереме?

– Хорошо, да только как могу дольше оставаться?

Она замолчала, ожидая, что скажет, а Святослав просто не знал, с чего начать, пришлось Марии самой, все самой.

– Мне теперь один путь – в омут головой. – Она подняла руку, останавливая его удивленное возражение. – В тяжести я, князь, а как дитю жизнь давать, ежели без мужа?

Пользуясь тем, что он обомлел от такого известия, вдова залилась слезами:

– Знаю, что грех великий, но куда мне? И здесь наложницей жить не смогу, плевать вслед станут.

– Да я им!

– На всякий роток не накинешь платок. А сыну как скажу, кто его отец? Нет, уж лучше в омут. Проститься вот хотела, в последний раз тебя поцеловать, обнять…

Святослав, почувствовав на своих губах ее горячие губы, а на шее – руки, снова потерял голову. И снова очнулся только к утру опустошенный, счастливый и несчастный одновременно. Он не мог отказаться от такой женщины, но и жениться на ней не мог.

Видя, что даже таким способом из Святослава не выбить обещание жениться, Мария задумалась, что же делать теперь.

– Прощай, Святослав Ольгович. Было мне с тобой хорошо, да ты сам нашу с сыном судьбу решил. Не поминай лихом. Иди, тебе пора. Да и мне тоже.

Она стояла, переплетая густые волосы, стройная, красивая… совсем не как немолодая уже годами Екатерина. Святослав обхватил сзади, горячо зашептал:

– Не уходи. Женюсь! К епископу ныне ходил, отказал он, так другого найдем. Повенчают.

Мария грустно покачала головой:

– Коли епископ отказался, кто повенчает?

– Духовника своего заставлю. Он без меня никуда, повенчает.

И вдруг его самого смутил такой поворот:

– А ты-то не боишься, все же у меня венчанная женка есть…

Мария, осознав, что задуманное получилось, обхватила его шею и прижалась, радуясь уже неподдельно:

– Я с тобой на все согласна! Не мне венчание нужно, а чтоб дите законным было да люди вслед не болтали.

Венчание состоялось, и провел его действительно княжий духовник, за что епископ Нифонт страшно на него гневался.

Мария Петриловна, став княгиней, родила, но не сына, а дочку, и чуть раньше срока. Отговорилась тем, что из-за переживаний раньше времени и получилось. Князю вовсе ни к чему было знать, что дите у новой жены завелось как раз тогда, когда и был погублен неугодный муж Громила Силыч.

А переживать было отчего. Пока князь Святослав Ольгович миловался с Марией, уламывал епископа да венчался, изгнанный Всеволод Мстиславич без дела не сидел. Его не устроил Вышгород, и князь решил сесть в Пскове.

Пригород (то есть зависимый город) Новгорода, Псков, всегда мечтал стать самостоятельным, и временами ему это удавалось. Потом на Новгородский стол садился сильный князь, и Псков снова становился зависимым. Но сейчас в Новгороде сильного князя не было, а псковичи получали одного из Мстиславичей, сила которых еще не избыла.

Дважды венчанному Святославу Ольговичу стало не до молодой жены. В Новгород принесли известие о приходе в Псков Всеволода Мстиславича с дружиной. И полоцкий князь пройти своими землями не помешал. Это было уже серьезной угрозой, тут не до жарких ласк новой жены. Но та и не настаивала, она занялась обустройством своей жизни. Первой супруге пришлось съехать не только из княжьего терема, но и вовсе в детинец, где ей помог найти местечко епископ Нифонт.

Угроза была нешуточной, и Святослав срочно отправил гонца к брату Глебу, княжившему в Курске, с просьбой о помощи, а еще к половецким родственникам, совсем забыв, что только что по сути предал собственную жену-половчанку. Как представлял себе проход половцев до псковских земель князь Святослав, неизвестно, но вот полоцкий князь не представлял никак! Да и Псков тоже!

Новгородский посадник Якун, поставленный князем Святославом, ходил хмурым уже который день. Из Пскова сообщили, что псковитяне решили за своего князя стоять насмерть, а потому завалили все дороги засеками, изготовившись к отражению нападения. В самом Новгороде пожгли дома сторонников Всеволода и обложили их большой данью, чтобы вооружить ополчение.

Князь Святослав вышел навстречу половцам, которую назначили в верховьях Ловати у Дубровны. Да только зря князь изображал деятельность, пропускать через свои земли черниговские и половецкие рати никто в Полоцком княжестве не собирался, а потому к Дубровне помощь новгородцам не пришла. Постояв немного и осознав, что в одиночку ему со Всеволодом не справиться, Святослав решил сделать вид, что не желает проливать кровь сородичей и судьбу вручает Господу.

Вернулись в Новгород ни с чем. После столь шумной подготовки и ухода это выглядело некрасиво. Псков остался самостоятельным, а вот с Новгородом поссорились все. Все остальные княжества, кроме Черниговского, где сидел брат Святослава Ольговича, Всеволод, оказались Новгороду враждебны. И как бы ни был богат город, хлебушек он получал с Юга.

А изгнанный Всеволод не просто пришелся по вкусу псковитянам, но и своим заступничеством, благотворительностью, незлобивостью заслужил быть причисленным к лику святых! Вот когда пожалели новгородцы, что выгнали князя… но было поздно.

Кучковна

Степан Кучка всегда держался среди ростовских бояр особняком. Он не любил сидения со знатными боярами, где больше времени уделялось выяснению, кто кого знатней и чей род старше. Кучку раздражало то, что бояре не желали видеть перемен, видеть свою выгоду в развитии Ростовской земли. И Степан часто понимал досаду князя Юрия Владимировича и его тысяцкого Георгия Шимоновича на медлительность боярства, для которого, кажется, главным было – не допустить перемен. Злился: им бы сидеть, точно свинье в луже, где тепло и грязно, только бы не трогали!

У самого Кучки владения были такими, что любой позавидует, но вовсе не из-за размеров, а потому что все с умом использовалось, всему свое место и время, от всего своя корысть.

Князь куда моложе боярина, но Кучка уже наслышан о том, что Юрий Владимирович сманивает на Суздальские земли переселенцев, которые готовы покинуть свои дома в южных княжествах, боясь половецких набегов. Знал и о том, что поддерживал сына в том сам Мономах, а князь на новом месте первые два-три года не брал с переселенцев полетного, напротив, помогал обзавестись немудреным хозяйством и только потом определял, сколько платить должно. Но и после не обдирал, как липку.