Джейн Харрис - Наблюдения, или Любые приказы госпожи Страница 25

Самое первое мое воспоминание — солнечный свет, красивые пятнистые полосы солнечного света на пыльных половицах в чужом доме, куда меня привела мама, дело происходило еще в Ирландии. В доме жил джентльмен с соломенными усами и голубыми глазами, похожими на осколки неба. Мама велела мне сидеть смирно и играть с деревянной бельевой прищепкой, а сама ушла с ним в другую комнату, и они закрыли дверь. Скоро мне стало скучно, я допила подонки из бокала незнакомого господина (в мамином ничего не осталось), потом подошла к двери и приложила ухо к щели. Похоже они там танцевали, во всяком случае я слышала шумное пыхтение и скрип половиц, который прекратился, когда мужчина страшно захрипел, точно ему перерезали горло. А чуть погодя из комнаты торопливо вышла мама, пересчитывая монеты, и быстро вывела меня вон из дома. «Она убила дядю и забрала его кошелек!» — думала я, покуда на следующий день мы не повстречали того самого господина, целого и невредимого! Он шел по улице под руку с красивой дамой. Я ужасно обрадовалась, что он живой и моя мама не убийца (хотя я не сомневалась, что она способна на убийство, ведь она постоянно грозилась убить меня).

Я помахала ладошкой и вежливо поздоровалась с ним, поскольку вчера он был добрый, пощекотал меня под подбородком и подарил прищепку, но он лишь нахмурился и быстро повел свою даму прочь через площадь. А мама чуть не оторвала мне руку, пока тащила за собой по переулку. Бог ты мой она страшно на меня разозлилась, судя по тому, как у нее сверкали глаза и раздувались ноздри. Когда она на вас злилась, вы никогда не знали, чего именно от нее ожидать, но точно знали, что вам здорово влетит. На сей раз мама яростно шипела сквозь зубы: «НИКОГДА-БОЛЬШЕ-ТАК-НЕ-ДЕЛАЙ! — сопровождая каждое слово крепким подзатыльником или шлепком по попе. — Иначе я ТЕБЯ ПРИДУШУ!»

С того дня я никогда на людях не здоровалась со знакомыми мужчинами, если только они не приветствовали меня первыми, причем не здоровалась даже если мужчина часто к нам захаживал и даже если в последний раз я видела, как моя мама, ну скажем, сидела у него на коленках и кормила титькой, словно большого младенца, прошу прощения, но я просто привожу пример, каким образом мой детский ум истолковывал странные, непонятные сцены, которые я наблюдала с малых лет.

Мать всегда говорила, что служит в лавке, торгующей зонтиками. Сперва я не сомневалась, что так оно и есть, но став постарше, вдруг озадачилась, почему зонтичная лавка работает только по ночам, а не днем, как все прочие лавки. В ответ на мой вопрос мать сказала, мол, не будь дурочкой, она не продает зонтики, вовсе нет, она ночами напролет мастерит их, чтобы к утру отдать на продажу. Мастерит, ну надо же. Я еще не скоро поняла, по какой части она мастерица на самом деле.

Когда мне было восемь или девять лет (или десять, она не знала точно), мы перебрались в Дублин и поселились по соседству с пирожной лавкой, в комнате на верхнем этаже, куда вела темная узкая лестница. Просыпаясь поутру, я обычно заставала дома мать, уже вернувшуюся с «работы», и какого-нибудь мужика, дрыхнущего на кровати в нише или прямо на полу посреди комнаты, словно он свалился прямо с потолка ночью. Каждое утро я обнаруживала у нас мужиков самого разного вида, размера и сорта, иногда сразу двое или трое лежали рядком на полу и храпели. Запах перегара сшибал с ног, а когда мать вставала, она смотрела на всех них волком, словно ненавидела, и держалась страшно грубо, покуда они не платили за ночлег и не уходили. Потом она с больной головой заваливалась обратно в постель.

Совсем иное дело, конечно, если у нас ночевал какой-нибудь молодой красавчик, к которому Бриджет питала нежное чувство, таких она бог ты мой хватала за фалды и пыталась затащить обратно под одеяло, стоило им хотя бы покоситься на дверь. У нее постоянно был то один, то другой полюбовник, из-за которого она совсем дурела, а лучше всего мне запомнился малый по имени Джо Димпси, пройдоха каких земля не носила. По слухам, Джо Димпси происходил из хорошей семьи, имел богатых родственников в Чортландии и одно время даже учился в Королевском колледже, покуда не продал все свои учебники, чтобы заплатить долг. Дальше дела у Джо пошли неважно, и ко времени знакомства с моей матерью он перебивался случайной работой на ипподроме, но скоро оставил это занятие, чтобы лежать полуодетым у нашего камина и поигрывать мускулами, листая бюллетень скачек до раннего утра, когда моя мать возвращалась из «зонтичной лавки» с деньгами или очередной бутылкой.

Спору нет, Джо Димпси был очень хорош собой — чернокудрый, с наглой ухмылкой. Он часто вставал перед зеркалом (когда думал, что рядом никого нет) и говорил своему отражению: «Сдохнуть мне на месте, но ты чертовски привлекательный шельмец».

Моя мать не позволяла никому слова дурного сказать о Джо Димпси, она свято полагала, что он чистый архангел Гавриил и добьется великих успехов на поприще Науки, как только примет в голову продолжить учебу. Через несколько месяцев, когда Джо так и не обнаружил ни малейшего желания принимать в голову что-нибудь помимо спиртного (он и впрямь частенько развлекал народ тем, что высасывал носом целый стакан джина), моя мать сама купила все нужные учебники, но он даже не заглянул в них, а предпочитал в ее отсутствие коротать время, пукая в ладонь и заставляя вас нюхать — самая близкая к Науке вещь, происходившая в нашем доме, пока там жил Джо Димпси.

Однажды вечером Джо пришел с ипподрома в прескверном настроении, а с утра пораньше ушел из дома с учебниками под мышкой. Он вернулся часом позже с пустыми руками и бегающим взглядом. Даже мне не составило труда догадаться, что малый продал учебники. Со своего тюфячка на полу я смотрела, как он пытается разбудить мою мать — задача эта всегда была не из легких, все равно что поднять мертвеца из могилы. Наконец он сильно тряханул ее за плечо, и она с трудом разлепила один глаз и раздраженно уставилась на него.

— Я ухожу, — сказал Димпси, ткнув большим пальцем в стену позади, за которой находился чердак пирожной лавки.

Я хоть и несмышленая была, а ни на секунду не подумала, что именно туда он направляется.

— Что? — Мать еще не совсем проснулась, да наверно и не протрезвела толком, она лежала под одеялом прямо в платье, если я правильно помню. — Куда?

Джо глянул через плечо в окошко и после паузы сказал:

— Уплываю за море. Я купил билет, на сегодня.

Мать выскочила из постели и схватила его за руку.

— Что? — завизжала она. — Нет, ты не можешь! Не можешь бросить меня здесь одну! Одну-одинешеньку-у-у!!!

Похоже, она по обыкновению забыла, что у нее есть ребенок, хотя я сидела на полу прямо перед ней и сосала леденец на палочке, свой завтрак. Джо вырвался из ее хватки.

— Ничего другого не остается. Я либо уезжаю, либо сижу здесь и решаю, какую руку лучше ломать, правую или левую, а мне никак не выбрать между ними, поэтому я сматываю удочки, пока эти гады не явились по мою душу.

Моя мать рыдала и умоляла, по ходу дела незаметно лазая у него по карманам в надежде стянуть билет и изорвать в клочки, но Димпси успел хорошо изучить ее повадки и наверняка засунул билет поглубже в башмак или в какое-нибудь укромное естественное отверстие, по крайней мере она ничего не нашла. Бриджет клятвенно обещала заплатить за него любые долги, но как она ни просила, как ни умоляла, Джо остался непреклонен и вдобавок отказался назвать точное место своего следования — ради ее же безопасности, пояснил он, на случай если (прошу прощения) «эти выблядки» до нее доберутся. Мать повалилась на кровать, осыпая Джо грязными ругательствами, а когда он попытался потрепать ее по плечу, она провизжала «Пошел к черту, СКОТИНА!» и несколько раз злобно пнула его по мудям.

Похоже, Джо счел это достаточной причиной, чтобы удалиться. Моя мать повисла у него на ногах и завопила дурным голосом, призывая меня на подмогу, но у меня хватало ума не вмешиваться в ссоры Бриджет с ее мужчинами, я один раз попыталась и получила за свои старания синяк размером с Канаду на заднице. Поэтому я не сдвинулась с места, лишь приняла две меры предосторожности: вынула изо рта леденец (тогда ходило множество ужасных историй про несчастные случаи с участием леденцов) и переставила подальше стакан пива, который нашла поутру и собиралась выпить позже. И как раз вовремя переставила, ибо уже в следующую секунду Джо протащил мою мать за волосы по полу прямо там, где раньше стоял стакан, и швырнул на кровать точно мешок угля. Прежде чем она успела хотя бы сесть, он выскользнул из комнаты и запер дверь снаружи.

Мы взывали о помощи битый час и наконец привлекли внимание пирожника, вышедшего на задний двор своей лавки, чтобы помочиться в канаву. Ему пришлось выбить замок, поскольку Джо унес ключ с собой. Когда дверь распахнулась, мать сказала мне: «С места не трогайся до моего возвращения, не то шкуру с тебя спущу» — и кинулась вниз по лестнице. Я дорожила своей шкурой и расставаться с ней не хотела, а потому сидела смирнехонько.