Валентин Пикуль - Богатство Страница 25

— Но морская блокада Камчатки — вещь вполне реальная. Лучше от начала проникнуться убеждением, что мы надолго отрезаны от России, будем отныне полагаться лишь на свои силы.

— Где вы видели на Камчатке эти силы?

— Конечно, не в четырех же казаках Мишки Сотенного, а в населении Камчатки… Кстати, мука есть на складах?

— Пять тысяч пудов. Крупчатка.

— Подумайте, как отправить хлеб голодающим на Гижигу… А каковы, пардон, у вас отношения с Нафанаилом?

— Преотвратные.

— Сейчас годятся даже такие. Идите сразу к нему, и пусть он прикажет клиру трезвонить в колокола…

Через спящий город Соломин побрел к дому благочинного. Пурга притихла, высокие сугробы еще не были пробиты тропинками, идти было трудно. Соломин разбудил Нафанаила и сказал, что началась война с Японией. Благочинный в одних кальсонах сидел на перине, долго не мог подцепить на ногу шлепанец.

— А как столица-то ихняя прозывается? — зевнул он.

— Токио.

— Так в чем же дело? — сказал Нафанаил, пролезая в портки. — От этого самого Токио давно уже одни головешки остались.

Соломин вручил ему полетучку:

— Прочтите. Здесь насчет головешек ничего не сказано. Прошу ударить в колокола, чтобы собрался народ.

— Ударим! Так двинем, что Япония зашатается…

Рассвет уже высветлил небо над Авачинской бухтой, когда Петропавловск огласили певучие перезвоны. Жители не спешили на площадь. Они думали, что у царя, имевшего четырех дочерей, появился наследник, и сходились, уповая на то, что сходка завершится чтением торжественного манифеста и благодарственным молебном. Но когда собрались перед правлением, то по лицу Соломина догадались — «ниспослания благодати» сегодня, кажется, не предвидится. Андрей Петрович был в пальто нараспашку, ноги в валенках, шапку он заранее снял. Позванивая шашкой по ступеням, на крыльцо поднялся урядник Сотенный.

— Что стряслось? — спросил тихонько.

Соломин объяснил казаку: так, мол, и так.

— К тому и шло, — не удивился урядник. — Недаром самураи, будто мошкара, над Камчаткой тучами вились. Чуток вдохнешь поглубже — и сразу по десятку в нос забивалось…

Соломин кашлянул в кулак, начал деловито:

— Дамы и господа, дорогие сожители и мои любезные соотечественники! Оказывается, давно идет война, а мы живем и ничего не ведаем. Ничтожная Япония злодейски размахнулась на великую и могучую матушку-Россию! Здесь, — он помахал полетучкой, — изложен только сам факт войны, но, к сожалению, не сказано о том, как протекает эта война, заведомо несчастная для наших противников. Полетучка шла до нас четверть года, а потому можно надеяться, что за такой срок с Японией уже давно покончено. — Соломин перехватил сумрачный взгляд Исполатова и решил поправиться: — Но можно думать, что Япония еще не сдалась на милость победителя. И посему мы, населяющие русскую Камчатку, должны быть готовы и к тому, чтобы отразить любое неожиданное нападение в наши пределы… Вот я вижу, что в первых рядах обывателей стоят почтенные мужи, которые хорошо помнят, чем закончился налет англичан и французов на Петропавловск! Это было ровно полстолетия назад. Надеюсь, что и сейчас все мы, как единая дружная семья, встанем,.. встанем… как бастион… как…

Он почему-то вдруг растерял слова. На крыльцо без приглашения поднялся зверобой Егоршин и как бы нечаянно распахнул тулупчик, чтобы все видели погнутый в драке Георгий».

— Земляки! — увесисто произнес он. — Сейчас всякую ерунду надо оставить. Кто там из нас нормальный, а кто тронулся, — это потом выясним. Квашня поперла — только поспевай месить. Ежели дураками не будем, так отобьемся. Японец нам не новость — давно знакомы. А кого хорошо знаешь, того и лупцевать завсегда легше… Так не посрамим земли нашенской, родины камчатской! Хоша и примостилась она с краю стола России, да зато далече отселе видится — ажно Америка просвечивает, язви ее в корень и в таком самом роде!

— Не так горячо, — придержал его Соломин.

— А ты меня за язык не хватай, — обиделся старик. — Камчатка, продолжал он, — испокон веков землица русская, ишо от дедов досталась нам в бережение дальнейшее. Потому скажу истинно: костьми ляжем, но отпору дадим… во такого!

Показав кулак, он спрыгнул с крыльца. Колокола умолкли. Народ расходился, судача.

«Мое положение, — вспоминал Соломин, — осложнялось объявлением меня сумасшедшим. И всякое мое распоряжение могло ведь быть истолковываемо как акт моего безумия, тем более что предусмотрительные японцы, как мне стало известно, заручились благорасположением моих теперешних антагонистов…»

Блинов настраивал его на мажорный лад:

— Христос тоже был гоним, и даже за умного его не считали, а потом вон как дело-то обернулось. С вами такое же… Но теперь наши камчатские фарисеи сами не рады, что катавасию развели. Сейчас все изменится к лучшему… верьте!

Война любит деньги. Для войны нужно оружие. Соломин велел доставить в канцелярию Папу-Попадаки.

— Если через минуту сейф с казною не будет открыт и ключ от него не будет у меня в кармане, я запихну тебя в карцер и стану держать на воде и хлебе до тех пор, пока не сознаешься, кто ты такой и ради каких целей оказался на Камчатке…

Бобровый Папа на глазах Соломина стал краснеть все ярче и ярче, и, казалось, ткни в него пальцем — кровь брызнет.

— Отвернитесь, — жалобно попросил он.

За спиною Соломина мелодично прозвенел замок.

— Позалуста, — сказал Папа-Попадаки. Соломин не стал говорить ему «спасибо», а, спрятав ключ от сейфа в карман, сразу повысил тон:

— Все-таки кто ты такой? Бобры — дело десятое, а открывание несгораемых касс, наверное, и есть главное? Папа-Попадаки утащился прочь на ватных ногах… С деньгами решено, дело за вооружением. Андрей Петрович пригласил в кабинет урядника:

— Миша, друг! Я вспомнил, что прошлым летом ты подсовывал мне какую-то аршинную бумагу о наличии на Камчатке оружия.

— Есть такая. Я вам показал реестр оружия, что лежит на складах, а вы отнеслись к нему шаляй-валяй… Между тем это не частное оружие, а казенное!

— Какой системы? — сразу вмешался Исполатов.

— Бердана.

— Ну что ж. Пошли, глянем…

Под арсенал был отведен старинный склад бывшей американской фактории Гутчисона и К»; весь пакгауз был сплошь — в линию — заставлен отличными ружьями в смазке, которую пробило морозным инеем. Соломин удивился, насколько это зрелище было грандиозно и внушительно, будто он угодил в храм.

— Сколько же здесь всего? — спросил он урядника.

— Четыре тьпци по описи. А патронов почти целый мильен, так что весь божий свет насквозь пропалить можно.

— Тут на целую дивизию, — уточнил Исполатов. Урядник подкинул в руке берданку, продернул затвор.

— Работает на ять… Приходи, кума, любоваться!

Берданка целых 25 лет верно служила русской армии. Это было неплохое оружие с откидным скользящим затвором. Потом знаменитый инженер-генерал С. И. Мосин из однозарядного сделал оружие пятизарядным, и с тех пор славная «мосинская» винтовка заработала без перебоев на страх врагам России…

Андрея Петровича разбирало любопытство:

— Но откуда же здесь столько оружия?

— А черт его разберет, — отозвался Сотенный.

— Наверное, — догадался Исполатов, — когда берданки стали заменять в войсках винтовками, тогда и завезли их сюда. Свалили и забыли, как частенько бывает на Руси великой…

В канцелярии Соломина поджидал Расстригин.

НАРОДНОЕ ОПОЛЧЕНИЕ

— Что было, то сплыло, —сказал он пасмурно. — Очень уж густо вы соли на хвост мне насыпали. Но вчерашние щи подогревать не станем, давай заварим свежие… По рукам, што ли?

Такого поворота Соломин никак не ожидал. Прямо в лоб он сразу огорошил живоглота вопросом — имеет ли тот торговые связи с японскими или американскими фирмами?

— Да бог с вами! — заволновался Расстригин. — Коли начистоту пошло, так я Камчатку-то стригу, это верно, крику с этого дела имею много, а вся шерсть другим достается. Раскрою своих агентов: универсальный магазин Кунста и Альберса во Владивостоке, первогильдейский Чурин в Иркутске — ему тоже стриги в хвост и в гриву, а в Благовещенске — китайский купец Тифонтай, что на русской дуре женился… Я вам это как на духу!

Он снял шапку и бросил ее на стол.

— Война ведь, — сказал Расстригин. — Сейчас не такое времечко, чтобы нам с тобою собачиться…

— Ладно, — примирился Соломин. — Я враждовать не желаю. У нас ныне общий враг, вот с ним и давайте драться.

Он проследил, как рука Расстригина исчезла в кармане шубы, вытягивая наружу бумажник, готовый лопнуть от изобилия радужных «екатеринок», и с огорчением заявил Расстригину:

— Все было так хорошо, так мило беседовали, а вы своими деньгами все испортили… Прошу — не надо.

— Как это не надо? — взъярился купец. — Да ты у меня в печенках застрял. Хоть в ногах изваляйся — я тебе копейки не дам. Не тебе же и даю — на одоление супостата!