Светлана Кайдаш–Лакшина - Княгиня Ольга Страница 25

Бабка владела тайной древнего узелкового женского письма. Оно было давно забыто, сохраняясь только в жреческих сокровищницах. На нитях узелки располагались, как в письменах, буквы. По счету узелков — буква… Вынимаешь клубок — а там записан древний священный текст. Но никто не разумеет и прочесть не в силах. А бабка — умела… Сундук с клубками — что ларец со свитками, с грамотами…

Бабка всему учила Ольгу, готовила из нее жрицу.

Уходили в пещеры молиться самой древней женской богине — Матери Сырой Земле, брали клубки с нитками, завязывали узелки — число поворотов — налево, направо. Ошибешься — не воротишься. Святилища были скрыты глубоко — не выбраться. Но богиня не любила жертвоприношений людьми. Ей несли с земли цветы и камни, что светились в темноте… Святилище ее под землей было всегда у воды, подземного источника. А кроме цветов, ей несли зерно и травы — все, что она рожала для людей, часто с таким трудом… Льняные или конопляные мешочки набивали зернами ячменя, ржи, пшеницы, полбы, гречихи, связывали в пучки лен, колосья всех злаков, чтобы Мать Сыра Земля узнала бы их в лицо — как они появляются на ней, бедной, выпивая ее кровушку.

И потом каждая женщина, уходя из святилища, уносила горстку земли… Долгие, долгие века, как уверяла бабка, к ней допускались только женщины. Поэтому они и создали свою азбуку в клубках…

Почему теперь все это встает перед глазами, словно было вчера?

Ольга вернулась к мыслям о Святославе: Чернобог в Киеве. И не следует класть священные травы в чужие кувшины, даже если они очень красивы. Кто это говорит? Так говорила бабка, а кто же распорядился положить травы в кувшин? Видимо, отец. Но Святослав теперь тоже твердит, что нельзя поклоняться чужим богам… Христос для него чужеземец, да еще хазарин…

Нелегко разобраться в христианстве: что там хазарское — иудейское, а что нужно принять всем… Кто принял, тот силен, а кто не принял, тот будет повержен, как римские боги, когда гунны Рим брали… Так всегда говорит Порсенна… Вот кто вечно подучал Святослава держаться за многобожие, уверяя, что со многими богами человек сильнее, чем с одним… У одного попросишь, у другого — кто‑нибудь да откликнется… А тут… Проси — не проси. Не отзовется. Чем больше богов, тем сильнее надежды на получение милости от них. У одного дурное настроение, у другого, а третий возвеселится и сделает бедному, человеку все, что он ни попросит…

Ольга одернула себя: ей показалось, что она уже грешит, и она перекрестилась. Нет, нет, ни за что! Она не уступит своего христианства, а с сыном следует быть осторожнее. Чтобы кувшин не разлетелся вдребезги…

Где мои вечные серебряные сосуды? Они не разобьются при падении. Пусть и вмятинка останется, но целыми будут. Со Святославом — только наливать в серебро… Стекло слишком опасно и хрупко. Да и не хочется, не хочется дрожать — разобьется, не разобьется…

Но что же делать с Чернобогом в Киеве?

Холодок прошел у княгини Ольги под сердцем. Она знала, что христианам не следует опасаться языческих богов. Но ведь все княжество…Вся земля Русская еще оставалась в их власти.

Княгиня зябко повела плечами — стало холодно от мыслей, и это был признак усталости, которую не следовало допускать, иначе завтра падут силы, не хватит воли сохранять устойчивое и ровное расположение ко всем. А это сочтут признаком старости, переглянутся: «Не та стала наша княгинюшка…».

Не хотелось и додумывать до конца страшные мысли о Чернобоге. Чернобог был только частью грозного бога Трояна: Чернобог владел подземным миром, Баба–Яга — Костяная Нога — служительница смерти, его страшная дочь, уносившая в пасть к отцу маленьких детей… Он пожирал их… Иногда, прежде чем отнести отцу лакомство, Баба–Яга поджаривала их в своей страшной печи на железной лопате…

Говорят, что где‑то на берегу Варяжского моря бог Троян стоял грозным трехголовым, на высоком холме… К нему приходили гадать с вороным конем меж девяти копей, положенных на землю. Но в Чернигове Троян был разделен: в трех пещерах лежали еще части Трояна — Белбог, бог неба, а третья голова Трояна была сокрыта от всех. Может быть, ее закопали в Черной могиле? Этого не знал никто. А может быть, знал князь Святослав, но не говорил ей, княгине Ольге, своей матери, а ведь ей он обязан был все сказать. Жрецы Чернобога умели хранить тайны. Они были из всех жрецов — жрецы…

После того как княгиня Ольга приняла в Царьграде христианское крещение, ей стало трудно общаться с ними. Впрочем, Жрецы Чернобога, жрецы Трояна всегда держались слишком независимо. Успехи войны во многом зависели от них. И это невзирая на Перуна: Троян — одно, Перун — другое.

Прежде княгиня Ольга не задумывалась над этим. Князь Олег и потом князь Игорь никогда не посвящали ее в военные, жреческие дела. Но после гибели супруга ей пришлось во все вникать.

Как женщина Ольга знала: если хочешь быть хозяйкой дома, имей от всех кладовых ключи, знай, что лежит в каждой бочке, в каждом ларе. Где солонина, где просо, ячмень и полба. В какой сусеке какое зерно ссыпано. И нельзя полагаться на ключниц — без своего пригляда, без своего надзора. Сколько молоденькая княгиня Ольга слез выплакала, пока поняла это немудрящее правило: свой глазок — смотрок, а чужой только глядит, да не видит… А иногда — видит, да не скажет, чтобы в свой карман положить.

Слуг нужно иметь верных, но и верность следует проверять… Как было с дружиной князя Игоря… Считали верными одних, оказались верными не те, на кого полагались. Нет. Не так. Были верными те, на кого, закрыв глаза, думали, но вот неверными и коварными оказались те, кто выглядел преданными навсегда. Казалось, что солнце остановится и месяц с неба упадет, даже если нечаянно подумать что‑то дурное о них. Себя одергиваешь — человек всегда так клянется в любви, так бурно осуждает других за проступки, за тень несогласия с твоей волей… Полная покорность, согласие, любовь… И вдруг за твоей спиной волчий оскал, зубы, готовые откусить от твоего бока кусок, умыться твоей кровью…

Княгиня знала, что лучше об этом не думать. Как только она доходила до мысли о смерти князя Игоря, все кончалось для нее. Отступали все самые насущные заботы и хлопоты. Даже сын Святослав. Даже внуки любимые. Княжеские неотступные дела. Все начинало крутиться в страшной круговерти: его смерть, ее месть. Да, она владела собой, как настоящая княгиня. Как верховная жрица, управляющая чувствами своих подданных… Но вот править, имея такой груз воспоминаний, ей было все труднее. Они подкрадывались постоянно и овладевали ею помимо воли, и тогда уже все отступало, становилось прозрачным, будто шелк византийский.

Ольга взглянула на стену, где висела маленькая иконка Богоматери Экономиссы — Домостроительницы. Это изображение Богородицы стало очень любимым в Византии всего лишь за два десятка лет до приезда княгини в Царьград. Подарили икону Ольге при отъезде, и она часто обращалась именно к ней при затруднениях. Изображения Экономиссы она видела и во дворце, и в лавках торговых, хотя явление Богородицы произошло совсем недавно. История была близкая каждому сердцу, особенно женскому. Ее явление было поразительным.

Ученик придворного ритора Афанасий стал монахом и основал на Афоне лавру, куда стекалось множество христиан, И многие стали там иноками, остались в монастыре. Однако настали трудные времена, голод, кончились пожертвования, деньги, припасы, не стало хлеба, выжгло все огороды. Стали монахи разбредаться в поисках пищи. Остался Афанасий один. Наконец, и он покинул лавру, побрел по каменистой дороге со своим настоятельским железным посохом. Двухчасовая дорога утомила Афанасия, и он решил уже отдохнуть на придорожном камне, как вдруг увидел идущую к нему женщину под голубым воздушным покрывалом. Афанасий смутился таким видением — ведь на Афон женщины не допускались, и принялся молиться. Женщина спросила монаха, куда он идет. На это, опомнившись, настоятель ответил вопросом: «Кто ты? Как ты сюда попала? И зачем тебе знать, куда я иду?» Женщина ответила, что знает о его горе, но просит сказать ей, куда он идет. Афанасий рассказал все, что случилось за последнее время с его обителью, и горько сетовал, что вынужден был ее оставить.

Незнакомая женщина воскликнула: «Как ты мог, строгий подвижник, покинуть свою обитель?! Ради куска хлеба! Не перенеся временных лишений? Воротись! Я тебе помогу! Все тебе будет дано — только не покидай лавру. Она прославится как первая между всеми афонскими обителями». Афанасий был поражен: «Но кто же ты?» «Я Матерь Господа твоего», — ответила женщина. Однако настоятель с недоверием ответил: «Сети диавола коварны, и часто он прячется под личиной ангела. Как ты сумеешь доказать истину твоих слов?»

Женщина ответила: «Ударь по этому придорожному камню своим посохом и тогда узнаешь, с кем ты говоришь. Но запомни — с этого дня я навсегда буду Экономиссою — Домостроительницею твоей лавры…».