Григорий Хохлов - Доля казачья Страница 25

— Сотником будешь, Лука! Ты этого заслужил!

— Любо казаки!?

— Любо!

Сотник

Прервал свой рассказ дедушка Григорий Лукич, и заулыбался. Видно было, что ему приятно было всё вспомнить.

Забеспокоился маленький Саша, и старшие внуки тоже.

— Дедушка милый, что же дальше-то было? Ты так интересно всё рассказываешь, прямо ты сам там побывал, с Лукой Васильевичем, отцом своим.

— Вот здесь ты угадал, внучек, на фронт я собрался в свои пятнадцать лет. Надоело мне диверсантов различных ловить, да на побегушках у казачек бегать. Так всё и сказал атаману Лютову. На фронт хочу, испытать казачью долю, к отцу в сотню.

Вся сухопарая фигура атамана расправилась, и он как бы ростом стал выше, и плечи пошире стали.

— Молодец казачок! Весь в деда своего пошёл, Василия Бодрова. Орёл вырос! Пусть отец всё сам и решает, я не против его решения. Знаю, что всё равно дома не усидишь, раз на волю рвёшься.

Молчал отец, не знал что ответить, но всё же нашёлся.

— В другом случае плетюганов тебе бы вволю всыпал, но не военное это дело. Война не мама родная, и не всякий взрослый там выдержит. Если опозоришь меня, Гришка, то смотри тогда, плохо тебе будет! Становись в строй, да прежде с матерью своей попрощайся, успокой её.

Лука уже тепло улыбался сыну, в свои пышные усы.

— Нашёл же время, когда подойти с просьбой к атаману, хитрец Гришка!

Так и началась моя военная жизнь, всё наравне с взрослыми делил. За их спины прятаться не приходилось, не приучен был. Но тут случилось такое, что и атаман не нашёлся что сказать.

— А меня с собой возьмёте, простым казаком?

Перед Иваном Матвеевичем предстал поп отец Никодим, сын крещёного Ивана Чёрного, бывшего монаха Бахи. Сын тибетца и эвенкийки, он был чёрен, как головёшка. Но крови он был бойцовской, настоящий казак. Но его ли это дело воевать?

— Не знаю, что тебе ответить, отец Никодим, раз ты не хочешь, чтобы тебя батюшкой величали.

Я думаю, что ещё нет такой необходимости тебе воевать, хотя мыслишь ты правильно. Всем казакам спокойней будет с Божьим благословением в бой идти.

Но немного подумал и ответил атаман.

— Ты для них и там всегда примером будешь. Так что можешь крест свой с груди не снимать, так воюй! А в кулачном и сабельном бою тебе равных бойцов нет, я это и сам знаю. Разве что Лука захочет позабавиться, ведь вы друзья с ним. Но это ваше дело.

Воюй, отец Никодим!

Догадываюсь я, что ты за смерть своего отца с маньчжурами посчитаться собираешься. Никак, в Пекин попасть хочешь?

Будем там, обязательно будем! С такими казаками да не побывать там, грех великий.

Пожал тяжёлую руку попа атаман Лютов.

— Но в бою и тебе воли нет, запомни это! Двойной крест нести будешь, только строгое послушание командиру и не иначе.

Большая семья у отца Никодима и все они к барже пришли провожать родителя.

Здесь и попадья Елизавета и детей с ней чуть не с десяток. Но никто из ни, не плачет, казацкий порядок! Хотя и чёрные там, и белые, всякие дети есть, полный интернационал.

Заговорил сам батюшка.

— Моё дело дети продолжат, они и в грамоте преуспели и церковных делах поднаторели. А мне свои дела вершить надо, иначе поздно будет. Жизнь моя к закату потихоньку идёт. Уже полголовы седых волос, а за отца я так и не отомстил. И за целое стойбище убитых эвенков тоже. Ведь кто-то же послал убийц? Не сами же они пришли сюда.

Ходко двигалась буксируемая баржа к Благовещенску на выручку осаждённому нашему городу.

Возле города сгруппировались Амурские казаки в своё небольшое войско и приготовились к наступлению на осаждавших город маньчжуров.

С другой стороны к городу подошли Забайкальские казаки с атаманом Копчённым и тоже ждали сигнала к атаке.

Маньчжуры со своим многотысячным войском особо не беспокоились. Их силы во много раз превосходили силы казаков. Да и оружия у них хватало с избытком. Особенно пушек разного калибра с богатым боезапасом. Да ещё ко всему у них был превосходящий флот с орудиями на борту. Вот он то и создавал головную боль казачьим атаманам. Но казаки не паниковали, не раз они били во много раз превосходящие силы маньчжуров. И в этот раз были уверены в победе, но буром идти не собирались. На баржу срочно поставили орудие, что захвачено было Лукой Бодровым в его первой разведке. И загрузили вдоволь боеприпасов. Укрепили её борта мешками с песком и посадили туда абордажную команду из двух десятков человек. Гольды на своих больших, но лёгких лодках тоже разместили абордажных казаков. И до начала атаки на маньчжурские катера все эта маленькая флотилия затаились по малозаметным протокам.

Крестятся казаки, не привыкли они биться на воде, отвыкли уже. То ли дело их предки, что пришли на Амур. Те увереннее себя чувствовали и на воде и на берегу. А они разве что в детских играх игрались. Но гольды народ ушлый, они выросли у воды, потомственные рыбаки. Эти доставят скрытно казаков в любое место атаки. Даже в самую чёрную ночь. А там уже дело казацкое — кинжал да сабля острая. Предложил Лука Бодров изготовить самодельные бомбочки с горючей смесью и дополнительно вооружить ими казаков, что на лодках находились. И это новшество очень кстати пришлось. Атаковать вражескую флотилию решено было под утро в их же базе, потому что ночью маньчжуры не воевали. Как красиво говорится у воспитанных людей, они изволили отдыхать. Что и было на руку казакам. Нападение на маньчжурские корабли и было сигналом к всеобщему наступлению на город. Под утро баржа с орудием выдвинулась на исходный рубеж и вплотную, под маньчжурским берегом, подошла к бухте. Вел её старый гольд, что был там за лоцмана. Каждую ямочку здесь он знал, как свой закопченный и мятый котелок с ухой.

— Сейчас враг появится! — предупредил он Бодрова.

Не ожидал Лука Васильевич, что так неожиданно из темноты наплывёт на него и сама бухта и корабли в ней. Точно призраки они выдвигались из темноты навстречу барже. И часовые там уже заподозрили что-то неладное, и начали перекличку между собой.

Не могли они предположить, что это русские и, похоже было, что баржу маньчжуры всё же принимали за свою патрульную посудину.

— Огонь! — скомандовал Лука Васильевич своим артиллеристам. — Как можно чаще! Подсветите, ребята!

Первый выстрел был очень удачным, маньчжурский катер, как игрушечный, подпрыгнул от выстрела и сразу же загорелся. Затем там рванул боезапас. И темнота содрогнулась от выстрелов различного калибра. Стреляло вокруг всё, всё что могло стрелять.

Расстреляв большую часть своего боезапаса, баржа по течению отошла вниз под прикрытие темноты и, что хищная рыба в ожидании добычи, затаилась там. Переключив весь свой артиллерийский огонь по береговым целям. И тем самым дав возможность своим лодкам атаковать врага. Что те незамедлительно и сделали. Давно забытая тактика запорожских казаков снова оказалась незаменимой и устрашающей по своей дерзости. И темнота казакам была на руку.

Гольды на своих лодках из засады устремились к освещённым катерам маньчжуров. И казаки яростно атаковали любые плавсредства врага, закидывая их горючей смесью, пока те не превращались в костёр.

Стреляли казаки только в тех матросов, что пытались тушить огонь, остальное гиблое дело довершала безжалостная стихия — вода. Одновременно, с двух сторон сухопутные казаки ударили по осаждающим город захватчикам. Изнутри их поддержали дружным огнём из всех видов оружия осаждённые казаки, солдаты и жители города. Оторопевшие от такого дерзкого ночного налёта маньчжуры скоро оказались прижатыми к Амуру, путь отступления был им отрезан.

Освобождённый город впервые за все дни блокады вздохнул облегчённо. Сейчас он был совсем, как человек, грязный от копоти пожарищ, многократно пробитый пулями и снарядами. Только сказать он ничего не мог и пожаловаться людям. Зато люди были очень веселы, совсем, как дети. И даже снаряды, летящие с того берега, уже не так их пугали. По врагу била наша артиллерия. Отвечали маньчжуры второпях и бестолково, лишь бы стрелять. Ведь и они сами находились под обстрелом.

Собрались на совет казачьи атаманы и воинский генерал Семихватов, начальник гарнизона города, надо было выработать единую тактику действий. Семихватов Борис Валерьевич был сыном того самого Валерия Борисовича Семихватова, что впервые прошёл по Амуру сплавом с казаками по приказу царя ещё в 1860 г. И имени своего отца героя он нигде не позорил. Уважали его и солдаты, и казаки, и жители города. И статью и ростом генерала Бог не обидел. Да ещё умом и красотой, и седой пышной шевелюрой волос. И доброты он был редкостной, жалел всегда людей и зря солдат под пули не посылал. За все эти качества и ценили его солдаты, свой он был, как отец им. По годам уже пожилым был генерал, и это ещё больше придавало ему значимости.