Михаил Каратеев - Ярлык Великого Хана Страница 25

Князь со своей дружиной чувствовал себя в безопасности лишь за высокими городскими стенами, за которыми укрылись также и те бояре, вотчины которых были разграблены или пожжены холопами и кабальными людьми. Вокруг этих стен простирался огромный посад, настроенный по отношению к городу явно враждебно и являющийся главным очагом недовольства и смуты.

Это еще не было осадой, но с каждым днем становилось все более на нее похожим. Отдельные дружинники и небольшие их группы уже не рисковали отдаляться от стен, ибо на них сыпались насмешки, оскорбления и угрозы, а в случае ответа – камни и все, что попадало под руку. Не раз бывало, что их ловили и отбирали оружие, а некоторые и сами перебегали к посадским.

Но и верных защитников у Глеба Святославича еще оставалось немало. Временами из кремлевских ворот появлялся хорошо вооруженный отряд, который разъезжал по посаду, наводя страх и расправу: избы особенно приметных мятежников грабили и жгли, а их самих, если удавалось словить, вели на торговую площадь и тут, в назидание другим, пороли плетьми, а некоторым даже рубили головы.

Иногда сильный отряд дружинников, вооруженных как на воину, выходил из города и отправлялся в глубь страны, по деревням и селам, а через несколько дней возвращался с обозом продуктов, взятых в счет податей или просто отобранных у крестьян. Оказавших неповиновение смердов тоже пригоняли с собой и били на площади плетьми, а уличенных в грабежах и поджоге вешали на кремлевской стене, чтобы другим неповадно было.

В одно морозное зимнее утро, шагах в ста от запертых ворот кремля стояла небольшая группа посадских людей, угрюмо наблюдая, как на городской стене двое катовготовились вешать очередную жертву,– оборванного чернобородого мужика со скрученными за спиной руками. Тут же возле виселицы, стояло несколько княжеских дружинников.

– Глянь, что деют, анафемы! – с негодованием произнес один из зрителей.– Нету дня, чтоб кого-либо не казнили. Эдак они скоро нас всех переведут!

– Веревок не хватит,– сквозь зубы процедил другой.

– Ну, пождите, аспиды,– крикнул третий,– придет наш час, так вашими же кишками вас давить будем!

– Стой, братцы! Да это, никак, Прошку Бугаева вешают?

– Он самый и есть! Когда ж это схватили его княжьи каты?

– Эй, Прошка! – закричал кто-то во весь голос.– Разом сигай со стены вниз! В снег упадешь – не убьешься, а тута мы тебя в обиду не дадим!

Но несчастный пленник явно не мог уже воспользоваться этим советом: один из палачей крепко держал его сзади за связанные руки, другой надевал ему на шею петлю. Однако голос товарища он услышал и поднял голову.

– Прощевай, родимая земля! – крикнул он.– Воздайте за меня, братцы, мучителям моим!

В эту секунду каты дружно навалились на свободный конец веревки, и тело Прошки, судорожно подергиваясь, поднялось на аршин над стеной. Посадские поснимали шапки и с минуту стояли молча. Смерть была в Брянске заурядным явлением, но все же каждый невольно подумал, что завтра на месте Прошки может оказаться он сам.

– Пошто погубили человека, лиходеи? – выходя из оцепенения, крикнул стоявшим на стене Прошкин приятель.– Али креста па вас нет?

– Князь велит, так и всех вас перевешаем! – отозвался со стены один из дружинников.

– Упырь он проклятый, а не князь! Пожди, сучий выкормыш, невдолге и сам задрыгаешь на веревке, рядом со своим князем!

Выпущенная из бойницы стрела свистнула над головой кричавшего. Толпа, не переставая выкрикивать угрозы и ругательства, подалась немного назад. Ворота кремля распахнулись, и оттуда выехал конный отряд дружинников, человек семьдесят. Все они были в кольчугах и при полном вооружении. Впереди других, в шлеме – ерихонке и в золоченом бахтерце, надетом поверх малинового кафтана, гарцевал на караковом жеребце воевода Голофеев.

Практика уже давно научила посадских, что делать в случае подобных вылазок. Сейчас же все бросились в ближайший из оврагов, пересекавших посад, где конница достать их не могла. Оттуда, по дну оврага и закоулкам, выбрались на торговую площадь, служившую центром общественной жизни посада, где легко было затеряться в толпе, а в случае крайности – дать дружный отпор нападающим.

*К а т – палач.

*Бахтерец – древний русский доспех, сделанный из соединенных между собой металлических пластин.

На площади в этот день было особенно людно и даже шел кое-какой торг, что теперь случалось не часто. Открыли лавки мелкие купцы; гончары, шорники и древорезчики выложили свои немудреные товары; бабы с лотков и расстеленных на снегу рогож торговали домотканым холстом, вяленой рыбой, сухими травами и всякой снедью. Ни мехов, ни чего-либо ценного видно не было: такие вещи продавались лишь с оглядкой, из-под полы, ибо по трудным временам спрос на них был невелик, зато княжьи люди норовили отобрать их, пользуясь всяким случаем. Возле рыбного ряда однорукий верзила в лаптях и в кожухе, по самые глаза заросший дремучей курчавой бородой, водил ученого медведя. В окружавшей их толпе то и дело раздавались взрывы смеха и одобрительные восклицания.

– А ну, Миша, покажи добрым людям, как боярин на нашей земле хозяйнует,– говорил вожатый, обращаясь к своему питомцу. Медведь, свирепо рыча, распластался на брюхе, подгребая под себя снег и все, до чего мог достать.

Вытянув лапу, он зацепил когтями вязку рыбы, лежавшую на рогоже ближайшей торговки, и тоже поволок ее под себя. Баба всплеснула руками и заголосила.

– Не бойся, тетка,– под общий хохот успокоил ее верзила,– Мишка не всамделишный боярин, он твою рыбу отдаст. Энто он только так, для показу. А совесть у его не боярская!

– Ай да ведмедь! – восторженно воскликнул один из зрителей, тощий и рябой мужик, одетый, несмотря на мороз, в легкий дырявый зипунишко. – Стало быть, и он с боярами встревался!

– Видать, не дюже близко,– сказал другой. – Шуба на ем все ж таки осталась, не то что на тебе!

– А зачем мне шуба? – бойко ответил рябой.– О нас князь радеет: шубы нет, так он нас плетью греет!

– Для тепла он уже по пятеро мужиков в один кафтан согнал!

– Бают люди, кто новой подати не внесет, тех станут в Орду продавать!

– Там таких, как ты, не купляют! Гляди, что от тебя осталось: борода да кости!

– Энто как сказать,– ответил обиженный.– Добавь еще трошки ума, а у тебя и того нету. Пошто ты такой дурак?

– Вода у нас такая в колодце. То от ее.

– Вона! А князь наш, случаем, не пил вашей водички? Все снова засмеялись, и громче всех торговка, у которой

Мишка уволок рыбу. Вынув из возвращенной ей связки самую крупную рыбину, она сунула ее вожатому:

– Вам с боярином на хозяйство. А ну, может, он еще чего знает?

– Как не знать? – ответил однорукий.– Ен все знает. Покажи, Мишук, как князь Глеб Святославич народ свой жалует!

Медведь с ревом навалился на своего хозяина, согнул его пополам и принялся тузить лапами по спине. В толпе снова раздался хохот, но сразу же оборвался: в увлечении зрелищем никто вовремя не заметил, что на площадь въехал отряд дружинников и что воевода находится уже в нескольких шагах. Теперь все шарахнулись в стороны.

– Ты, Федька, эти шутки брось,– сказал Голофеев, вплотную наезжая на вожатого.– Мне ведомо, чему твой медведь обучен. И коли не велю тебя бить плетьми, то потому лишь, что был ты добрым воем и на княжей службе руку потерял. Однако гляди: не уймешься, так все сполна получишь!

– А я что? – нимало не испугавшись, ответил однорукий.– Мне тожеть жить чем-то надобно. Покеда князь меня кормил, я ему, как сам ты сказал, служил справно. А без руки я ему стал ненадобен: сунул в остатнюю руку гривну, да и ступай куды хошь! Теперь меня не князь, а ведмедь кормит!

Другому бы Голофеев таких вольных речей не спустил. Но он уважал воинскую доблесть и потому лишь ответил своему бывшему дружиннику:

– Кормись, как можешь. Но коли не хочешь, чтобы я твоего кормильца убить велел, народ мне не баламуть!

– Нас не ведмедь, а твой князь взбаламутил,– крикнул из толпы рябой,– вот его и вели убить!

– Это кто сказал? – обернулся Голофеев.– А ну взять этого собачьего сына! – приказал он передним дружинникам.

– Сам ты собачий сын! – крикнул кто-то с другой стороны, явно желая отвлечь внимание от рябого и дать ему время затеряться в толпе.

– Схватить и этого! – распорядился воевода. Несколько дружинников спешились и, расталкивая толпу, кинулись исполнять приказание. Один из них, обогнав товарищей, совсем было настиг рябого, но вдруг ему преградил дорогу саженного роста детина.

– Куды прешь? – спокойно спросил он.

– Уйди с дороги, не то худо будет! – крикнул дружинник. Но детина не двинулся с места.

– Не сверенчи,– сказал он, не повышая голоса,– не то сворочу тебе рыло, а воеводе скажу, что так и было.