Кэтлин Гир - Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа Страница 25

— Пожалуйста, пожалуйста, не ходи в Храм! — в ужасе говорю я. — Умоляю тебя! Соберутся толпы людей, желающих услышать тебя, так же как и сегодня. Твои враги испугаются возможности нового бунта и признают необходимость вмешательства римских войск. Тебе надо оставаться вне города до окончания праздников.

В этом году Песах пришелся на пятницу, пятнадцатое нисана, а следом, в субботу, наступал Шаббат. Два Шаббата подряд.[56]

Он поворачивается ко мне.

— Я буду в Храме завтра утром. Кто бы ни захотел спросить меня о чем-то, пусть приходит и спрашивает. Если толпы будут на самом деле такими огромными, как ты говоришь, то римляне побоятся арестовывать меня, чтобы не спровоцировать восстание.

— Ох, равви… — грустно отвечаю я. — Они просто подождут более удобного момента, ночи, когда ты будешь одинок и беззащитен.

— А после моей смерти? Что они станут делать тогда?

Опустив руки, я молча смотрю на него. Он говорит о своей смерти как о свершившемся факте. Это ранит меня в самое сердце, а он так спокоен…

— Синедрион такая перспектива ужасает, — отвечаю я. — Если они тебя убьют, то твои апостолы украдут тело и заявят, что ты воскрес в соответствии с пророчеством. Они уже готовятся к такому варианту. Они…

— Йосеф, — перебивает он меня голосом, от которого моя душа буквально уходит в пятки. — Плоть и кровь не наследуют Царства Божия. Я тебе говорил об этом. Те, кто говорит, что сначала умрут, а потом воскреснут во плоти, ошибаются. Разве не говорил я тебе много раз, что воскресение надо искать при жизни?[57]

— Ты говорил, Учитель, но я все равно не понимаю, — отвечаю я, всплеснув руками. — Я знаю, ты учишь, что все мы должны переродиться в божественном свете еще при жизни, но так и не понял, что это означает.

Его яркие глаза, наполненные надеждой, грустнеют. Я разочаровал его.

— Если ты не понимаешь, то кто же поймет? — шепчет он. — Или все мои слова — только громкое сотрясение воздуха?

Он делает долгий выдох и снова возвращается к своей работе. Нанеся последние штрихи, он наполняет легкие воздухом, сдувает пыль и крошки с камня, а потом смахивает оставшееся рукой. Символ тектона состоит из двух частей: квадрата, символизирующего угольник, по которому строитель ровняет фундамент, и круга, символизирующего точку, в которую бьет каменщик, придавая камню нужную форму.

— Они убьют тебя, равви, — со слезами говорю я.

Он встает в полный рост и смотрит на меня. В его глазах глубь веков.

— Бог — пожиратель людей, Йосеф, — тихо говорит он — Его жизнь питается нашими жертвами.[58]

Накидывая капюшон, чтобы скрыть свое лицо, он уходит, держа в руках молоток и зубило.

— Тебе нельзя ходить по улицам одному, Учитель! Позволь мне проводить тебя в Бет Ани…

Я бегу, чтобы догнать его, и он…

Лошадь рванула вперед, переходя на рысь, и боль в плече вырвала Йосефа из глубин сна. Судорожно вздохнув, он схватился за поводья. Остальные всадники даже не обернулись. Он сильно отстал. Пнув лошадь, он начал догонять их. Из-под копыт поднималась пыль, будто призрак, уходящий на небеса.

Копыта громко стучали, он нагнал остальных заговорщиков. Их лошади испугались, скакнули в стороны и заржали. Йосеф внезапно почувствовал отчаяние. Сможет ли он найти Тита, жив ли тот, сумел ли выполнить их священный долг, или все их старания и риск пошли прахом?

Глава 14

Варнава сидел рядом с Киром. Лодка покачивалась, и он поглядывал на берег. По мере того как они приближались к морю, растительность на побережье менялась, становясь более высокой и пышной. Деревья свисали над водой, запах влажных листьев и коры наполнял воздух.

Слышалось пение птиц. Варнава попытался заставить себя наслаждаться этими красотами природы. Но то, что когда-то приводило в состояние умиротворения, сейчас мало его трогало. Над водой висели еле различимые мерцающие облака из тысяч мелких насекомых. Свет утреннего солнца отражался от их крыльев.

Варнава заставил себя сделать глубокий вдох. На его плечах, будто ангел смерти, висел груз страха. Все мышцы и сухожилия были напряжены, и ему приходилось постоянно сдерживать себя, чтобы не дрожать.

Одно за другим перед его мысленным взором всплывали лица братьев-монахов. Он заставил себя вспомнить их всех, начиная с брата Ионы. Старался навеки запечатлеть их в своей памяти, чтобы ни один из них не был забыт. По крайней мере, пока жив он сам. Вспоминал прохладные полутемные коридоры монастыря, тихий шепот братьев, собирающихся к молитве.

Погибли. Все погибли на этом дьявольском празднике яда, поглощенные ужасной стеной огня. Почему же жизнь, со всеми ее мечтами и надеждами, столь преходяща? Или девяносто семь человек — всего лишь тихий выдох в пустоте вечности?

По спине Варнавы пробежали мурашки, когда он посмотрел на хрупкий кусок папируса в руках Кира.

«Неужели они уже нашли это? Самое священное на всей земле место? Могли ли они уничтожить его с той же легкостью, с которой убили моих братьев?»

Склонив голову, он начал молиться за помощников-библиотекарей, многие из которых, скорее всего, не знали ничего, кроме имени Варнава и самых общих сведений о сути его открытия. Мелочи, которые они могли понять лишь из его заметок на полях документов. Как долго пришлось им страдать за это?

Его душу наполнило чувство вины.

«Боже правый, награди их легким путем к небесам. По обещанию Твоему, что все, идущие с духом жизни, оденутся во славу и пребудут в свете предвечном. Аминь».

Заратан и Калай снова повели лодку на мелководье. Древний папирус в руках Кира стал пятнистым от света утреннего солнца, проходящего сквозь свисающие над водой ветви деревьев. Вспышки света озаряли то одну, то другую букву, будто сам Господь пытался указать им на что-то важное. Тонкий пергамент выглядел настолько хрупким, что казалось, он вот-вот проскользнет сквозь его пальцы.

Кир бормотал себе под нос, проговаривая слова одно за другим. Потом он снова посмотрел на папирус и нахмурился. Чернила, когда-то бывшие совершенно черными, были сделаны из смеси сажи, смолы и воды. Теперь они выцвели и стали ржаво-коричневыми, но буквы не утратили своей четкости.

МАХАНАИММЕХЕБЕЛЬМАХРАЙ

МАНАХАТМАГДИЭЛЬЭЛЬСЕЛАХ

МАССАМАССАМЕЛЕКИЭЛЬЭЛЬ

МАГАБАЭЛЬ

Кир разочарованно покачал головой. Казалось, он что-то улавливает, но все же смысл этого за гранью его понимания.

Это ощущение было хорошо знакомо Варнаве. Большую часть жизни мимолетные моменты озарений попеременно то мучили, то ужасали его. Так или иначе, он спрятал в нескольких разных местах копии папируса, но никогда не носил его с собой. Только в памяти.

— Что ты видишь, Кир?

Кир поднял голову и посмотрел на Варнаву чистым взглядом зеленых глаз.

— Десять имен собственных или двенадцать, если я правильно понял.

— И какие? — спросил Варнава, утвердительно кивая.

Услышав об именах, Калай слегка повернулась к ним, чтобы лучше слышать.

— Маханаим, Мехебель, Махрай, Манахат, Магдиэль, Эль, Селах, Масса, Масса, Мелекиэль, Эль, Магабаэль.

Варнава с любопытством посмотрел на Кира. Хотя в их монастыре было достаточно текстов о Господе, но иудейских текстов было очень мало, как и в любом другом христианском монастыре. Большинство монахов не видели особого смысла в чтении иудейских священных книг. Господь с лихвой исполнил все их пророчества. Не будучи хорошо знакомым с иудейскими текстами, невозможно понять, что это имена. И где же Кир набрался таких знаний? В Риме? Скорее, в Палестине.

— Да, я тоже считаю, что это имена, — сказал Варнава, внимательно глядя на Кира. — А ты знаешь стоящую за ними историю?

Кир отбросил пряди волос с заросшего бородой лица.

— Первое имя, Маханаим, — название места на реке Яббок, где Иаков и его семья встретили ангельское воинство.

— Очень хорошо, — сказал Варнава, кивнув. — А остальные?

— Мехебель, возможно — название одного из городов, завоеванных царем Давидом.

— Хорошо, продолжай.

Кир нахмурил густые брови, снова вглядываясь в папирус.

— Махрай… я не уверен, но это может быть город…

— Махрай был одним из лучших воинов царя Давида. Непревзойденным воином, — перебила его Калай. — Он родился где-то к юго-западу от деревни Бет-Лехем. Один из близнецов, родившихся у Ехуды и Тамар.

Повисла тишина. Калай продолжала невозмутимо двигать веслом, словно изрекла общеизвестную истину. Становилось все жарче, и ее рыжие волосы уже начали слегка прилипать к спине.