Виктория Холт - Исповедь королевы Страница 25

Теперь я сожалею об этом, но тогда мне не приходило в голову, что она, должно быть, была умнее меня, раз сумела с парижских улиц подняться до господствующего положения при дворе. Король любил ее до безумия. Он позволял ей садиться на ручку его кресла на заседаниях совета, вырывать у него из рук бумаги, требуя его внимания, и называть его «Франция» в самой развязной и фамильярной манере. Он находил все это очень забавным и, если кто-нибудь критиковал ее, говорил: «Она так прелестна и так нравится мне! Этого для вас должно быть достаточно». И все поняли, что, если они хотят сохранить благосклонность короля, им придется угождать мадам Дюбарри. Но я и без того пользовалась его благосклонностью. Мне не нужно было соответствовать обычным стандартам — так, по крайней мере, я тогда думала. В связи с этим я решила, что никогда не буду искать дружбы уличной женщины, даже если она любовница самого короля, и вела себя так, словно ее не существовало вовсе. Часто она искала возможность представиться мне. Но она не могла заговорить со мной, пока я сама не заговорю с ней первой, — это было запрещено правилами этикета, а перед этикетом даже она вынуждена была преклонять колени. Итак, я каждый раз игнорировала ее.

Хотя мадам Дюбарри не принадлежала к той категории женщин, которые способны таить злобу, она, несомненно, не отличалась так же особой почтительностью к людям. Эта особа придумала мне прозвище, назвав «маленькой рыжей австрийкой». Так как оно было подхвачено другими, я очень рассердилась и с еще большим усердием принялась передразнивать ее грубые манеры, продолжая смотреть как бы сквозь нее каждый раз, когда мы встречались. Наша вражда была настолько явной, что вскоре уже весь двор только об этом и говорил. Мадам Дюбарри была очень рассержена и в конце концов сказала королю, что не может больше все это выносить. Пусть он прикажет этой «маленькой рыжей австрийке» поговорить с ней.

Король, который терпеть не мог подобных проблем, был очень раздосадован. Мне не хватило здравого смысла, чтобы понять, что он злится на меня за мое поведение. Первое, что он сделал, — послал за мадам де Ноай. В беседе с ней он, конечно, не сразу перешел к сути дела. Мадам де Ноай, возбужденная, сразу же сообщила мне, что король беседовал с ней. По ее словам, он начал разговор с того, что отпустил одно или два лестных замечания в мой адрес, а потом начал критиковать меня.

— Критиковать! — в ужасе вскрикнула мадам де Ноай. — Очевидно, ты очень рассердила его. Ты разговариваешь слишком непринужденно, и твоя болтовня может оказать дурное влияние на жизнь всей королевской семьи, сказал он. Высмеивая людей, принадлежащих к королевскому окружению, ты вызываешь его недовольство.

— Каких это людей?

— Его величество не назвал никого конкретно, но я думаю, что, если ты скажешь несколько слов мадам Дюбарри, это будет ей приятно и она сообщит об этом королю.

Я твердо сжала губы. Никогда! Я решила, что никогда не позволю этой уличной женщине диктовать мне свою волю.

По глупости я сразу же пошла к тетушкам и рассказала им о том, что случилось. Какая суматоха поднялась в их апартаментах! Аделаида кудахтала и прищелкивала языком.

— Как настойчива эта шлюха! Значит, дофина Франции должна подчиняться проституткам?!

Она сказала, что, по ее мнению, эта женщина — ведьма и король попал под власть ее чар. Она не может найти другую причину его поведения. Как я права, что пришла к ним! Они будут защищать меня даже от самого короля, если понадобится. Она пока придумает какой-нибудь план, а я тем временем должна вести себя так, будто мадам де Ноай ничего не говорила мне. Я ни в коем случае не должна уступать этой женщине.

Аббат заметил мое негодование и спросил меня о его причине. Я все рассказала ему, и он немедленно направился к Мерси, чтобы сообщить ему обо всем. Мерси сразу же понял, насколько это опасно, и послал в Вену посыльного со срочным поручением, вручив ему полный отчет о происшедшем.

Бедная моя матушка! Как она страдала из-за моих глупостей! Все, что от меня требовалось, — это сказать хотя бы одно слово, а я никак не желала сделать этого! Тогда я была уверена в том, что поступаю правильно. Моя матушка была глубоко религиозной женщиной. Она всегда осуждала легкое поведение представительниц своего пола и даже учредила Комитет общественной морали, который помещал в исправительный дом всех проституток, обнаруженных в Вене. Поэтому я была уверена, что матушка поймет и одобрит мои действия. Мне не приходило в голову, что мой отказ разговаривать с любовницей короля являлся вопросом политическим хотя бы уже потому, что она была любовницей короля, а я — тем, кем была. Я не понимала, в какое трудное положение поставила матушку. Она должна была выбирать: либо отказаться от своего строгого морального кодекса, либо вызвать недовольство короля Франции. Может быть, она и была моралисткой, но прежде всего она была императрицей. Мне следовало понять всю трудность ее положения. Она не написала мне сама, как обычно, а распорядилась, чтобы вместо нее это сделал Каунитц.

Нарочный вернулся с письмом от него, адресованным мне. Он писал:

«Непроявление любезности по отношению к тем людям, которых король избрал в качестве своего окружения, унизительно для них. Все те, кого монарх считает своими доверенными лицами, должны считаться принадлежащими к этому окружению, и никто не должен судить, прав король или нет, поступая так. Выбор царствующего монарха нужно уважать безусловно».

Я прочитала это письмо и пожала плечами. Там не было четко выраженного приказа побеседовать с мадам Дюбарри. Когда я получила это письмо, Мерси был у меня, и мы читали его вместе.

— Я полагаю, вы поняли, насколько серьезно это письмо от принца фон Каунитца?

Все они ждали от меня, чтобы я заговорила с этой женщиной. Скоро уже весь двор узнал о том, какие указания король дал мадам не Ноай. Они полагали, что после этого я сдамся. Но мое решение было твердым. Возможно, это явилось проявлением глупого упрямства с моей стороны, но я действительно верила в свою правоту в данном случае. Мадам Дюбарри ждала, что я заговорю с ней. На каждой soiree[35], за каждой партией в карты она ждала этого, но каждый раз я находила какой-нибудь предлог, чтобы отвернуться от нее как раз в тот момент, когда она приближалась ко мне. Нет нужды говорить о том, что двор находил все это весьма забавным.

Аделаида и ее сестры выражали мне свой восторг. Когда мы бывали в обществе и мадам Дюбарри оказывалась где-то поблизости, они бросали в мою сторону лукавые взгляды. Тетушки не уставали поздравлять меня с тем, что я так стойко сопротивляюсь. Но чего я никак не могла понять — так это того, что, насмехаясь над любовницей короля, я тем самым насмехалась и над самим королем. Нельзя было допустить, чтобы это продолжалось.

Король послал за Мерси. После беседы с ним Мерси пришел ко мне, чтобы, по его словам, поговорить со мной более серьезно, чем когда-либо прежде.

— Король сказал настолько ясно, насколько это возможно, что вы должны поговорить с мадам Дюбарри.

Он вздохнул.

— Когда вы приехали во Францию, ваша матушка написала мне, что не желает, чтобы вы оказывали какое-либо влияние на государственные дела. Она сказала, что знает о вашей молодости и легкомыслии, о вашем недостаточном прилежании, о вашем невежестве, но знает также и о том, какой хаос царит во французском правительстве. Она не хочет, чтобы вас обвиняли в том, что вы вмешиваетесь в государственные дела. А сейчас вы вмешиваетесь, поверьте мне!

— В государственные дела? Это из-за того, что я отказываюсь разговаривать с мадам Дюбарри?

— Ваше поведение в данном случае затрагивает государственные интересы. Я умоляю вас выслушать меня внимательно. Фредерик Великий[36] и Екатерина, царица России, стремятся разделить между собой Польшу. Ваша матушка возражает против этого, хотя ваш брат, император, склонен к тому, чтобы поддержать Пруссию и русских. С моральной точки зрения, ваша матушка, конечно, права, но она вынуждена будет уступить, потому что не только ваш брат, но и Каунитц выступает за раздел Польши. Ваша матушка опасается того, как на это отреагируют французы. Если Франция примет решение противостоять разделу, Европа может быть ввергнута в войну.

— Но какое все это имеет отношение к моим разговорам с мадам Дюбарри?

— Вам необходимо знать, что очень часто самые глупые действия могут стать причиной грозных бедствий. Домашние дела оказывают определенное влияние на дела государственные. Ваша матушка в такое время особенно не желала бы обидеть короля Франции. Он надеется, что сможет уладить эту глупую ссору между двумя женщинами, которая служит предметом обсуждения по всей стране, а возможно, и в других странах. Неужели вы не видите опасности?

Я не видела ее. Все это казалось мне таким абсурдным! Мерси вручил мне письмо от матушки и наблюдал за мной, пока я читала его.