Тулепберген Каипбергенов - Непонятные Страница 25

— Умный, я думаю, становится умным после того, как наделает много глупостей.

«Как она повзрослела! Тогда, на берегу, была совсем-совсем юной. — Блаженная дрожь пробежала по телу Ерназара. — Неужели это никогда больше не повторится?.. О чем это я? До любовных ли утех мне теперь!.. А девушка умна, красноречива, может, это Сержанбай ее так славно воспитал? Работник его Рузмат тоже в прошлый раз проявил разум не по годам… Глядишь, и Тенел вырастет достойным помощником мне…»

— Как, по-вашему, Ерназар-ага, мой отец умирал несчастным?

Трудно сказать.

— Я буду жить только с правдой в душе, то есть помня о ней всегда… Буду правдивой, Ерназар-ага, и Тенел — тоже. Тогда ведь мы будем счастливы? — подалась Гулзиба к Ерназару. — Почему вы молчите? Я хочу жить так, как вы повелите, как укажете мне!

— Гулзиба, принеси воды! — раздался издалека голос Рабийби.

Девушка скрылась на мгновение и опять появилась, держа горлянку. Она метнула на Ерназара быстрый, какой-то особенный взгляд. И любовь, и зов, и напоминание о том, что принадлежало только им одним, было в этом взгляде. Всем существом Ерназар отозвался на него. Пронзенный страстью, он всем своим мужским естеством тянулся к Гулзибе, которая от него удалялась, устремлялся за ней. «Моя! Она была моя! Какая красавица!.. Одежда, совсем простая одежда скрывает такую красоту… Но я-то видел — она сверкает, как луна сквозь рваные темные тучи… Была бы Гулзиба байской дочкой, джигиты всего Хорезма стали бы бродягами и паломниками на дороге к ней… Да, а годы мои уходят, утекают что вода… Хотя… почему? Баи, годящиеся мне в отцы, женятся на девушках. Если бы не клятва, данная матери… А может, она поймет? Мать есть мать… Скажу ей, что хочу взять Гулзибу второй женой?..»

Гулзиба скрылась. Ерназар слегка подтолкнул сынишку к лачуге и быстро-быстро зашагал прочь — подальше от водоема, к которому направилась Гулзиба, подальше от соблазна, подальше от искушения… Однако ноги, ноги сами вскоре предательски понесли его обратно. Не помня себя, несся, летел он сквозь заросли тамариска туда, туда, к ней. Скорей бы, скорей настичь ее, схватить, сжать в объятиях, забыться!

Гулзиба сидела на берегу водоема и, как в зеркало, гляделась в прозрачную воду. Она почувствовала приближение Ерназара, медленно встала, поднялась на холмик, огляделась кругом… Как глупый козленок, не заметивший голодного волка, она побрела к овражку, скрытому от чужих глаз, спустилась в него. Рухнула на мягкую, словно пуховая перина, землю, ослабев от сладостной истомы и головокружения. Ее лицо выражало страстное нетерпение и повеление, губы горели жарко, как уголек во тьме, руки звали, требовали объятий и ласк. Ерназар растворился в безрассудном, покорном и покоряющем теле.

Накануне этого Кумар-аналык наконец-то нашла подходящую минутку и намекнула Гулзибе о намерениях Сержанбая. Девушка, не дрогнув, ответила ей спокойно:

То, что одобряете вы, одобряю и я… Только скажите обо всем и Ерназару-ага тоже. Как он посоветует, так я и поступлю.

«Все нуждаются в совете моего сына…» Теперь, нечаянно подслушав разговор Ерназара и Гулзибы, она заподозрила неладное. Как бы не обернулось все по-иному! Вон, девушка уже и платочек успела ему подарить. И он разговаривал с ней каким-то незнакомым ей, матери, голосом, будто ласкал Гулзибу, о господи, грех-то какой.

Кумар-аналык выбралась из юрты — сына нигде не было. Она растерялась — что же делать? Ждать или бежать разыскивать его? Мать металась по двору в смятении и тревоге. Как нарочно, к дому подъехал Сер-жанбай.

— Не спеши, бай, я еще не решила! — произнесла она в растерянности.

— Я и не спешу, Кумар! Я заехал попросить прощения у Ерназарджана.

— В чем ты провинился?

— Поссорились из-за воды!

— Нет его дома!

— Не беда! Передай ему: так, мол, и так, Сержанбай хотел повиниться!..

Ерназар вернулся затемно. Во дворе было пусто, и он с облегчением вздохнул, тихонечко поставив у дверей горлянку с водой. Мать, дети и Рабийби пили чай в юрте.

— Почему тыква стоит у порога? Не опрокинул бы кто нечаянно! — Ерназар никогда, не вникал в такие мелочи, не замечал их, и мать испугалась, как бы Рабийби чего-нибудь не заподозрила.

— Бедная Гулзиба, наверно, оставила второпях. Спешила домой. — Кумар-аналык покосилась на сына.

Он восседал уверенно и прочно. Лоб его разгладился, губы морщила самодовольная улыбка.

— Ерназарджан, тут Сержанбай приходил, хотел прощения у тебя просить.

Ерназар лишь усмехнулся в усы.

— Как ты чувствуешь себя сегодня, сынок?

— О, мама, очень хорошо! Бодрым, полным сил, палваном себя чувствую! — Лицо Ерназара осветилось счастьем, каким-то новым светом…

— Да, да, я вижу!.. Я тут подумала, поразмыслила и пришла к выводу: тебе нужно поскорее отбыть в Хиву. Мы с твоей женой сами управимся по хозяйству. Чем быстрее откликнешься ты на приглашение хана, тем лучше — доверия к тебе будет больше… — Кумар-ана-лык помедлила, опустошила пиалу с чаем. — Сынок, хочу дать тебе совет: прежде чем связать руки другому, подумай о своих собственных! Не забывай также и о руках друзей…

Всю ночь Ерназар метался, вспоминая Гулзибу, ее податливое, послушное и вместе с тем властное тело; оно околдовало его, взяло в полон, из которого не вырвешься, если даже захочешь. Он не мог забыть, как, прощаясь с ним, Гулзиба умоляла: «Ерназар, я на все согласна, быть твоей вечной рабой согласна, только не бросай меня!» Эти слова звучали в его ушах, в его сердце, но их теснили, безжалостно гнали слова матери: «Прежде чем связать руки другому…» Какой смысл вложила она в это наставление?.. В это предостережение? Скорее всего, она упреждала его, напоминала: не забывай о главном, о своем священном долге перед каракалпаками, Гулзиба будет тебе помехой… «Да, мать, конечно, обо всем догадалась; она права, мне надо поскорее уехать; с глаз долой — из сердца вон, авось забуду Гулзибу… и она меня забудет… Нет, не хочу! Не хочу!..» Все в нем взбунтовалось при этой мысли, и тем яснее он осознал: мать права…

За утренним чаем Ерназар, подбрасывая на коленке сына, обратился к матери:

— Всю ночь я думал, мама! — Он не пытался скрыть свою печаль. — Я согласен с тобой, ты меня убедила — будет лучше, если я сегодня же отправлюсь в Хиву…

— Ты хорошо надумал, сынок! — мать старалась подбодрить его улыбкой. — Прежде чем ты отбудешь, я хотела бы посоветоваться с тобой… К нам зачастил Сержанбай, наш сосед. Есть у него мечта. Он хочет нам поклониться, как поклонился бы родственникам сирот Гулзибы и Тенела…

— Ах, старый лис! Он, оказывается, не зря одарил меня меховой шубой… Ну, кому он хочет ее посватать?

— У бая нет детей…

Ерназар подумал, что бай решил проявить благородство и соединить Гулзибу и Рузмата, двух сирот, а потом, возможно, и усыновить молодую чету. «Боже, за что ты посылаешь мне такую пытку?» Ерназару казалось, что на большую, зияющую рану ему сыплют соль — щепотку за щепоткой. У него едва не вырвался стон.

— Ты говорила с девушкой? — выдавил он из себя с трудом, хриплым, упавшим голосом.

— Да. Она ответила, что поступит, как ты посоветуешь.

Ерназар побледнел. «Неужели она так сильно любит меня?.. По одному моему слову готова сломать свою судьбу?.. А как же мы-то с ней, сами?..»

— Сын мой, по-моему, я догадываюсь, что тебя тревожит и смущает. Видишь ли, есть одна истина, которая заключается в том, что все лампы, перед тем как погаснуть, горят особенно ярко… Вспыхивают напоследок…

Ерназар испытал такую боль, будто его ранили прямо в самое сердце. Он понял: мать ни за что не даст согласия на его свадьбу с Гулзибой. Чтобы в отчаянии у него не сорвалось с языка чего-нибудь лишнего, он закусил губу.

— Ерназарджан, судьба подарила девушке счастье… — Мать смягчилась: может быть, только теперь, впервые, осознала она меру страдания единственного своего, кровного дитяти. — Если бай все устроит, как он мне обещал, Гулзиба будет жить в достатке! Это ли не счастье в наше-то время!.. Для таких одиноких душ, как Гулзиба и Тенел…

Ерназару казалось, что у него отнимают его любимую, которая должна принадлежать по праву ему, лишь ему. Он едва собрался с духом, чтобы ответить:

— Если она будет счастлива, воля твоя.

11

После той встречи с Ерназаром в Гулзибе едва-едва пробудилась женщина — жила себе по-прежнему восторженная, доверчивая, влюбленная девушка, жила себе, не надеясь на то, что когда-нибудь будет она вместе с любимым, испытает то, что испытала близ водоема, в том тихом, неприметном овраге — мягком, как пуховая постель… Отныне в Гулзибе проснулась женщина, страстно любящая и страстно любимая, смеющая мечтать и догадываться о своей власти над Ерназаром. Готовая служить ему, как рабыня, по первому зову его броситься за ним в огонь и воду…